«Слишком гладко стелешь, ясно»
И ещё стикер с Фёдором Михайловичем:«Смирись и пострадай»
Зачем и почему это вообще произошло — Антон до сих пор понять не мог, потому что он думал, думал и постоянно думал, что делать, может, забить на это дело до выпуска, а там уже вернуться к рассмотрению этого вопроса. Договориться с Арсением, что этого разговора не было и просто забыть о нём. Ну да, только не вышло. Добравшись до районной консультации, Антон попал к услужливому усатому докторишке, который протянул ему назначение с витаминами, добавками, режимом диеты из-за этой дурацкой тошноты и направление на анализы и на УЗИ. — Это, конечно, — сказал добрый доктор, сверкнув белыми зубами и поглаживая завивающийся ус, — если вы, Антон, хотите оставить. Антон хотел закончить университет, хотел съехать из общаги в съёмную квартиру, деньги на которую он хотел получить на работе, на которую хотел устроиться. Еще он хотел никогда не заходить на форум для беременяшек и никогда не видеть там дебильный и сентиментальный до тошноты заголовок: «ВТОРОЙ МЕСЯЦ БЕРЕМЕННОСТИ: ЧЕМ ЖЕ ЖИВЕТ ВАША МАЛЕНЬКАЯ ВСЕЛЕННАЯ ВНУТРИ БУДУЩЕГО РОДИТЕЛЯ». В ответ на прочитанное Антон скривился и замахал руками, декламируя с издевательскими интонациями это чудо писательской деятельности Егорке вслух. Они поржали до колик, а потом Антон вышел на улицу за хлебом и пельмешами, чтобы наткнуться на идиллическую картину: маленький альфа, прикусив язычок от усердия, вдел в кудри своего папы прекрасную маленькую ромашку и поцеловал в щеку. Нос у Шастуна щипать начал сразу, и в глазах скопилась влага, но как ни в чем не бывало он стукнул себя по карманам, мол, «ёпт, забыл деньги», покачал головой и спокойно прошёл обратно в комнату, где проревел десять минут, воображая, какую там ебейшую вселенную они с Арсением могли заделать вдвоём. Самую чудесную на свете, что думать... Так вопрос «Хотите оставить, Антон Андреевич?» решился сам собой. Но помимо знакомства с новой вселенной и получения диплома, омега хотел лежать с Арсением по вечерам в обнимку на кровати и смотреть какое-нибудь «Чёрное зеркало», и прижиматься к нему сильнее и ближе, и тыкаться носом в щетинистую щеку. И за нос хотел кусать, и целовать в сухие губы, и чтобы Арсений сжимал его задницу и облизывал ключицы и, закрыв ноутбук, пытался подмять под себя. Руками чтобы лез под толстовку и гладил соски и ребра, благоговейно прикасался к животу и горячо дышал в шею. Антон медленно сел на кровать от резко накатившего головокружения то ли от духоты, то ли от запаха специй, то ли от смертельной такой, чахоточной тоски по Арсению. Тот написал ему:«Я люблю тебя»
И замолчал на три дня. Звучало ли это как прощание? Как желание взять паузу? Какой оттенок был у этого «Я люблю тебя»? Гребанный альфа. Ждал ли Антон, что Арсений прибежит к общаге с блютус-колонкой и включит ему Рахманинова? Да, ждал, потому что это было бы в дебильно-возвышенно-романтичной манере его любимого мужика. Антон бы растекся, они бы потрахались и поговорили. Именно в такой последовательности. Естественно, разумное предложение Егора самому позвонить и выяснить, как и что планирует делать Арсений было отбраковано Антоном. После побега из ресторана звонить было стыдно, пришлось бы объяснять причину сего истеричного действия, а причины у Антона не было, кроме той, что он испугался, запаниковал и решил, что восторги Арсения — это первая волна, а вот вместе со следующей уже придёт четкое осознание и недовольство перед грядущими необратимыми изменениями в их жизнях. Антон шмыгнул носом и зажмурился, совершенно отказываясь лить слезы и корить себя за своё нелогичное поведение, свои страхи и свои комплексы. У него был план, надежный как швейцарские часы: он поест свою лапшу, повторит Пунические войны к ГОСу и, возможно, обустроит себе мягонькое гнездо и свернется там, кайфуя в окружении забытых вещей Арсения. — Слышишь, алкаш! — мерзкий голос коменды прервал поток самобичевания, и омега почувствовал себя крайне оскорблённым таким грубым вмешательством в его душевные страдания. — Открывай. — Зинаида Владленовна, — Антон скривился и нехотя поднялся с кроватки, — просил же вас не называть меня так. — Как тебя ещё называть? — крикнула женщина, стуча в дверь. — Все стены мне испортил, только и делаешь, что пьёшь, блюешь и мужиков странных тайком водишь все четыре года. Антон хмыкнул и приподнял крышечку, проверяя свою лапшичку. Почти вся вода впиталась, и от вида сомнительной картины желудок одновременно сжался от предвкушения и от очередной угрозы кислой отрыжки. Клин клином. — Вот неправда, наговариваете, — крикнул парень, подходя к двери и прислоняясь к ней плечом. — Было пару-тройку раз, а мужик всегда один и тот же. — Поговори мне ещё. Открывай дверь! Оглядев комнату, омега проверил, не оставили ли они с соседом какие-то компрометирующие вещи и, вздохнув от безысходности, приоткрыл осторожно дверь. На него в проёме уставилась недовольная коменда, уперев руки в боки. — Я практически уверен, — заметил Антон, судорожно вспоминая правила проживания, — что вы не можете вот так вот вламываться. — Нет, ну стервозный какой. Женщина вцепилась в ручку с наружной стороны и с силой дёрнула дверью, вталкивая внутрь не ожидавшего такого порыва омегу. Тот отступил на два шага, споткнулся о разбросанные шмотки и чуть не опрокинулся, но чудом устоял. Сердце у него колотилось как бешеное, и Антон мазнул рукой по животу неосознанным движением, да так и остался стоять, пытаясь выровнять дыхание. Наблюдал, как ведьма проходит мимо его не заправленной кровати и брезгливо морщится, будто столкнулась с беспримерным актом вандализма во вверенной ей территории. — Зинаида Владленовна, так чего пришли-то? — Антон опасливо поинтересовался, по стеночке двигаясь в сторону соседского стола, заваленного учебниками и тетрадями. — Обвинить меня в чем-то хотите? — Больно надо, тем более, что у меня отличные новости, — низенькая бета развернулась на каблуках своих симпатичных чёрных туфлей с кисточками и с самодовольной улыбочкой пояснила. — Приказ пришёл: часть платников попросили освободить, так сказать, помещение, а ты еще и за систематическое нарушение правил вылетаешь. Собрал себе, как вы сейчас говорите, комбо. Схватившись за потрепанный, когда-то белый стул, Антон присел и не нашёлся, что ответить, кроме очевидного: «Какого хуя?». Вмиг вспотевшие ладони омега бездумно вытер о растянутые в коленках спортивки и застыл с приоткрытым ртом. — Язык проглотил? — коменда, не скрывая ни своего злорадства, ни своего нетерпения, сложила аккуратные ручки на круглом животе. — Комнату, будь добр, освободи до понедельника. — Что? — встрепенулся. — Сегодня же суббота! Куда же я за один день? Да как же это? Да я же… Антон начал бормотать и смолк, шокированный и самую малость обескураженный. Конечно, можно было напроситься к Диме, с которым они дружили с первого курса, и Кате, но у них маленькая Савина и две комнаты, надолго он там задержаться не сможет, разве что ляжет побитой собачкой на коврик в ванной. Самый очевидный вариант — взять смартфон и позвонить Арсу — он, конечно, отмел. Это чересчур просто, и почему всего его мысли всегда упирались в Арсения? Да потому что он слишком привык искать у него защиту и полагаться во всем. Отвратительная привычка, вышедшая ему боком. — Я все еще не очень понимаю, на каких основаниях? — Антон старался держать лицо, но по горящим глазам женщины понял — его отчаяние и на лице, и в голосе читается прекрасно. — И можно же как-то отсрочить выселение? — Вот уж нет, — отрезала коменда. — Сам Бог послал такой случай избавиться от тебя, дорогуша. А основания выясняй в ректорате. В такие моменты у большей части людей обычно начиналась бешеная мыслительная деятельность: все нейронные связи активировались по аварийному сигналу тревоги, и рождалось очевидное и гениальное решение, как выйти из любой ситуации. У Антона в голове активировалась только обезьяна, заунывно бьющая в тарелки, и образ мамы, которая разочарованно качала головой и журила его за такую жалкую беспомощность. И укоряющий голос научрука, шипящий обидную правду: «Вы себя и ребёнка своего защитить не можете, Антон, как вы будете императора Адриана защищать перед комиссией». И всех он, получается, подвел: и маму, и обезьяну, и императора. — Послушайте, пожалуйста, — Антон попробовал достучаться до чего-то доброго, скрытого в самой глубине души этой женщины под тысячей с кислотой. — Учитывая историю нашей давней односторонней вражды, войдите в моё положение. Я в положении самом что ни на есть щепетильном. И кивнул на свой живот. Женщина несколько секунд просто смотрела в указанном направлении, явно собирая все детали воедино, а потом приподняла брови, губы её страдальчески сжались, вселяя в Антона надежду — достучался. — Бог мой! — выдохнула она и рассмеялась громким неприятным смехом, от которого у Антона поджалось все, что можно. — Ты ещё и птица-залетун у меня! А фетишист твой знает? — Знает, — буркнул Антон и сжал тонкую ткань штанов. — И что же? — даже приятно было, что её так интересовала личная жизнь Антона, глаза у неё горели так, будто она сидит на ВИП-местах на глупом ток-шоу «Беременный в 20». — Бросил? — Чего бросил-то сразу? — крикнул Антон и выпрямился. — Он рад очень. Волна безысходности накрыла Антона с головой, и на ум ему пришел образ соседки-омеги, с которой они жили в одной хрущевке в Воронеже. Она растила троих детей одна и с вымученной улыбкой всегда говорила, что ничего бы в жизни своей не поменяла. Её пустым глазам трудно было поверить. И Антон никогда и не верил. Он представил на секунду, как рожает тройняшек, остается с ними один, работает на двух работах, а с его образованием трудиться он будет либо в архиве, либо в школе, либо на коленях. — Отправлю всех троих в колледж, — решил Антон, пряча лицо в ладонях. — Хрен им, а не вышка. В мыслях Антона творился полный хаос, ни одну здравую мысль он не мог поймать и удержать. И уцепился он за одно дурацкое воспоминание, покрытое давным-давно толстым слоем пыли: он, совсем еще юный омега-первак, страстно желающий учиться на истфаке и именно в Петербурге, заботливо упакованный и перевезенный в город своей мечты доброй своей мамой, сидит на парах по истории и слушает, как завороженный, лекцию по античке. И больше всего его поразил набивший впоследствии оскомину «Бог из машины» — последняя надежда всех неудачников и отчаявшихся, внезапное спасение, буквально спустившееся с небес божество, решающее все проблемы. Антон как раз был в растерянности и вполне ощущал себя отчаявшимся неудачником, больше всего на свете ожидающего спасительное явление своего «Бога из черного BMW». — Тук-тук, я не помешаю? Сердце в груди Антона замерло на мгновение и пустилось в такой пляс от дикой радости и облегчения, что омега приложил руку к груди. Вот оно, явление шестнадцатое, истеричная Медея и её галантное спасение. Шастун развернулся к приоткрытой двери, из-за которой выглядывал очень красивый и очень радостный запыхавшийся Арсений с горящими улыбкой светлыми глазами. И если он пришёл окончательно закончить их отношения, благородно предложив финансовую помощь, Антон будет рад уже тому, что увидел его напоследок. Он весь потянулся к Арсению, но сам ничего говорить не спешил, боялся, что не сдержится и начнёт жалостливо просить взять его на ручки и успокоить. Такие моменты происходили чаще, чем Антон готов был признать, не ругая себя за «типичное омежье поведение» и слабость, но в отношениях с Арсением омега, будто играючи, стремился проверить, насколько широкой будет граница дозволенного. И если Антона не били по лапкам и не говорили строго, что так нельзя, — он начинал злоупотреблять вседозволенностью. Арсений очень часто потакал ему, реагируя на его беспардонность если не удивлением, то шутками и лукавыми ласковыми улыбками. Странный, любящий альфа, он так сильно избаловал Антона своей нежностью и своим терпением, что Шастун был им покорен и быстро привык к такому положению вещей. Теперь представить жизнь без человека, который заботился о нем, потому что любил и сам испытывал необходимость в этом, а не следовал бездушному «так надо, так должно быть», было слишком больно. — Явился, — ошарашено отметила добрая женщина. — А ты зачем здесь? — ляпнул Антон и прикусил язык. — В смысле, конечно, не помешаешь. — Как это «зачем»? — Арсений хохотнул и хлопнул темными ресницами. — За тобой, конечно. Он прошёл в комнату, прикрывая за собой дверь, и Антон мог всю свою бижутерию поставить на то, что его альфа сразу почувствовал напряженную атмосферу, густым облаком накрывшей всю небольшую комнатку. Его внимательные голубые глаза вмиг стали холоднее, а улыбка из доброжелательной превратилась в вежливый оскал, которым он одарил подобравшуюся женщину. Арсения она, конечно, не уважала, так как на чувство это была просто не способна, но боялась. Подобострастно улыбалась ему в лицо, зная о социальном положении альфы, но за глаза частенько не брезговала отпускать колкости, самой любимой из которых была «Странный фетишист», которую Арсений с честью заработал, трахнув Антона у окна на виду редких зазевавшихся студентов. Опустись Арсений на социальном лифте чуть ниже, эта дама будет первая, кто окинет его презрительным взглядом. — Добрый день, дорогая Зинаида, — поздоровался Арсений и спрятал руки в карманы узких брюк. — Что-то важное обсуждаете? — Здравствуйте, Арсений Сергеевич, — коменда заискивающе улыбнулась в ответ и мельком посмотрела на встрепенувшегося Антона. — Да нет, теперь, получается, ничего особенно важного и не случилось. — Как хорошо, как прекрасно, — альфа улыбнулся шире и поправил свои уложенные тонкие кудри. — Тогда оставите нас? Слишком душно в помещении, сами понимаете, Антоше вредно. — Конечно! — бета неосознанно склонила голову и обошла Попова настолько, насколько позволила планировка комнаты. Арсений, не переставая вежливо скалиться, с усмешкой наблюдал, как женщина протиснулась мимо него к двери и вылетела в проем. — Нет, все же совершенно очаровательное создание, — Арсений вальяжно подошёл к двери и захлопнул ее, не удивляясь, услышав сдавленное «ойканье» с той стороны. — Может, будем её навещать иногда? — Что? — не понял Антон. — Зачем это? — Я уверен, что только ненависть к нам поддерживает в ней жизнь. Арсений снял пиджак и аккуратно повесил на спинку стула, который поддерживал тело Антона в более-менее вертикальном состоянии. Альфа склонился над омегой и уткнулся лицом в волосы, делая глубокий вздох. Он обнял напряженные плечи и вполголоса проговорил, не отрываясь от чужого затылка: — Как же я по тебе скучал, Антон. Это были самые долгие три дня в моей жизни. Собирайся? «Чё?» — подумал Шастун и недоверчиво посмотрел на обнимающие его руки. У них тут явно какая-то несостыковочка вырисовывается, жирный такой пробел в диалоге. — Так ты меня бросаешь или нет? — Что? — после паузы спросил Арсений и разжал руки. — Что я делаю? Антон почесал затылок и отвел глаза, когда Арсений присел перед ним на корточки, подтягивая брюки на коленях, чтобы не сильно помялись. Широкие ладони обхватили его голову и заставили посмотреть в полное растерянности лицо альфы. — Подожди, куда я тебя бросить должен? — Файерболом в картонную коробку вместе с нашими голодными котятами, блять, — с нотками истерики промямлил Антон и забегал глазами по комнате, чтобы не видеть реакции Арсения. — Боже, а если они тупенькими будут, как я? Это же на репетитора деньги нужны будут, мамочка! — Так, Антон, прервись на минутку, — Арсений сжал его щеки, обрывая этот невнятный поток, и с непонятным выражением на лице посмотрел на его живот. — У нас что, двойня? Глаза у Антона комично распахнулись, а рот приоткрылся. Он проследил за взглядом Арсения и уткнулся в свой живот. — У нас двойня? — прошептал он и начал хватать ртом воздух. — Двойня?! Арсений закатил глаза и цокнул языком, легонько встряхивая Антона и прислонился к его лбу своим. Зелёные глаза уставились в его, и Попов прочитал в них все оттенки паники. — Антоша, пожалуйста, соберись, — спокойным и нежным голосом попросил он. — Ты был у врача. Он сказал, что у нас двойня? Тишину, которая повисла между ними, можно было пощупать пальцами. Идея сделать сюрприз из ремонта комнаты для гостей сейчас не казалась Арсению такой уж гениальной, несмотря на то, что её воплощение заняло у него всего три дня. Его тревожный омега времени зря не терял и явно занимался какой-то непонятной саморазрушительной рефлексией. Арсений бегло осмотрел комнатку, отмечая вечно не заправленную кровать, впопыхах скинутые в одну кучу вещи, предназначенные, вероятнее всего, для стирки и заботливо накрытую глубокую тарелку, от которой шёл специфический запах специй и смертельных добавок. С тоской Арсений понадеялся, что Антон кушал что-то, кроме этого деликатеса. — Да нет, — Антон в его руках зашевелился, смотря куда-то вправо и морща нос. — Вроде нет. — Вот моя умница, — проворковал альфа и поднялся, зарываясь пальцами в волосы Антона и массируя кожу. — А теперь поделишься, почему я должен был тебя бросить? — Потому что ты кинул мне загадочное признание в любви и свалил? — буркнул Шастун совсем вяло и без энтузиазма, расслабляясь от сильных пальцев, любовно прочесывающих его кудри. — В смысле свалил? — не понял Арсений и легонько потянул Антона за челку отчего тот возмущенно зашипел. — Свалил у нас ты, а я удалился готовить сюрприз своему капризному омеге, написав, что люблю его. В каком из трех слов ты уловил намек на расставание? Антон совсем скуксился, становясь похожим на нахохлившегося воробушка, да еще и засопел обиженно. Арсений не очень любил то, как его инстинкты всегда начинали вопить о тревоге в ответ на поджатые в недовольстве губы Антона, его сморщенный нос или опущенные вниз глазки, с веером светлых ресниц. Его мальчишка быстро научился тому, как легко можно манипулировать своим альфой, не пошевелив и пальчиком. — А рассказать мне, почему сам со мной на связь не вышел, не хочешь, лапочка ты моя? — Нет, не хочу, — себе под нос буркнул Антон и скрестил руки на груди. — Все равно объяснить нормально не смогу. У меня ощущение, будто мне пять лет и меня родаки в магазине забыли. — Так, давай-ка поподробнее об этом. Поделись со мной, пожалуйста, котик, — Арсений аккуратно толкнул омегу на кровать. — Давай, приляг. А я с тобой. Послушно подтянувшись на руках к изголовью кровати, Шастун лёг набок, лицом к Арсению, и стоило тому опуститься рядом, прильнул к нему, как путник в пустыне после долгого блуждания приникает к долгожданному источнику воды. Так же и Антон за эти три дня почувствовал себя тем самым несчастным человеком, которого лишили чего-то жизненно важного, без чего он не мог функционировать как обычно и кое-как жил в пародии на нормальное существование. Руки сами собой потянулись к поясу мужчины, обвивая и сжимая крепко-крепко, чтобы никуда не делся хотя бы в ближайшее время. — Все еще не хочешь говорить? — Арсений обнял Антона за плечи и подтянул повыше, насколько ему позволяли силы, чтобы потереться о его макушку своей щекой и носом, смешивая их запахи. — Не, — омега покачал головой и потерся в ответ о крепкую шею, довольно жмурясь и фырча. — Понятно, тогда я сам скажу, как тебе идея? Прижавшись щекой к мягким волосам омеги, Арсений сделал то, о чем мечтал с той самой нелепой встречи в ресторане. Он глубоко вдохнул воздух и попытался разобрать на атомы все, что сумел уловить его чуткий нос: знакомый до самой тонкой ноты запах Антона и его собственный, холодного морского воздуха, мелькающие запахи соседа-Егора, «доброй женщины», мерзких специй, пота и где-то там, на самом краю, незнакомый аккорд, в котором в унисон сплелись их с Антоном запахи с примесью чего-то абсолютного нового, но уже до боли родного. У Арсения защемило в груди от наплыва всепоглощающей любви и обожания к его будущей маленькой чокнутой семье. — Я люблю тебя так сильно, что иногда я боюсь, что это все невзаправду, и я вот-вот проснусь, — не скрывая эмоций, признался Арсений и плавно проник рукой под сбившуюся футболку парня, одолеваемый потребностью прикоснуться. — Я хочу создать с тобой семью и сделать нашего ребенка настолько счастливым, насколько это вообще возможно. Говоря все эти ласковые и обнадеживающие слова любви, Арсений нежил Антона, оставляя поцелуи на мягких щеках, на прикрытых дрожащих веках. Он прошелся широкой ладонью от впалой подмышки по ребрам и особенное внимание уделил приятному изгибу талии, накрывая его рукой. С каким-то неясным волнением Арсений понял, что заводится, ведомый старыми добрыми инстинктами и своей собственной потребностью приласкать и убедить грустно сопящего омегу, что они вместе, что ему нет нужды беспокоиться и нервничать о пустяках и поддаваться панике вслед за страшными выдумками о картонных коробках и тупых котятах, забивающими эту обычно светлую головку. Повинуясь импульсу, альфа прошелся пальцами по животу Антона и скользнул ниже, под плотную резинку спортивок, очерчивая и сжимая тазовые косточки. Но к его удивлению, Антон тут же лягнул его, взбрыкнул, перекинул через него ногу, вскочил, зацепив желтый плед и чудом не свалившись с кровати носом в пол. — Арс, нет, — Антон стоял, сверкая красными ушами и лихорадочно блестящими зелеными глазами, и тыкнул в мужчину указательным пальцем. — Мы не договорили. — Так говори, — предложил Арсений и приподнялся на локтях, окидывая раздраженного парня пронизывающим взглядом, после чего одним плавным движением следом поднялся с кровати. — Нет, ты подумай еще раз! Ты совершенно очевидно плохо подумал, — голос у Антона срывался от волнения. — Я буду большим, капризным, вечно возбужденным и ноющим, грудь опухнет, и из нее там еще подтекать может, и я постоянно буду на тебя лезть и, о боже, щеки точно пухлыми станут, вот точно говорю… А дети, они же орут, срут, требуют внимания, и они такие сладенькие и милые и так ярко улыбаются, когда чему-то рады… Омега сбился с перечисления невероятных плюсов их будущей прекрасной жизни, заметив, что Арсений широко втягивает носом воздух, облизывает губы и медленными такими движениями осторожно вытаскивает пуговицу за пуговицей из узких петелек своей модной рубашки. И смотрит пристально, облизывая взглядом омегу с ног до головы. Антон даже плечами повел от такого неприкрыто агрессивного и похотливого напора. Конечно, он тоже хотел оказаться с его членом во рту или заднице, как только увидел этого радостного и улыбающегося мужика, аккуратно зачесывающего свои отросшие темные волосы. Еще и облегающие во всех стратегически важных местах брюки надел. — Арс? — отступать было особо некуда, разве что в окно, но теперь это не вариант, поэтому застыть кроликом показалось самым мудрым решением в копилку других, обдуманных и логичных. — М-м-м? — альфа уже подцепил полы рубашки и приподнял брови. — Чего замолчал? Продолжай. Описывай нашу чудесную жизнь дальше, возможно, я даже кончу. И одним движением стянул белоснежную ткань, оголяя сильные плечи и крепкую, рельефную грудь и подтянутый живот с блядской дорожкой темных волосков, уходящих под пояс брюк. Арсений оскалился в улыбке, показывая небольшие острые клыки и дотронулся до одного из них языком, заставляя Антона тупо моргнуть и приоткрыть рот. От Арсения несло возбужденным альфой, и этот запах, казалось, заполнил не только тесную комнатку, но и легкие омеги, буквально вытягивая из него ответную реакцию: штаны стали неприятно липнуть к заднице, возвещая о внеплановой протечке. Антон переступил с ноги на ногу и оттянул, как бы невзначай, влажную ткань, но зрачки в голубых глазах альфы расширились, автоматически откликаясь на сладкий запах потекшей омеги. — О нет, — простонал Антон. — Ну нет же, не надо мне этих взглядов. Мы не договорили! — Ты можешь говорить, Антон, — Арсений понизил голос, приближаясь к омеге с грацией подобравшегося хищника. — Нам с тобой это не сильно помешает. Мысли молниеносно проносились в голове, дыхание участилось само собой, а тело молило просто заткнуться и дать альфе выебать себя в последний раз на этой скрипучей кровати, чтобы весь этаж слышал, как ему хорошо. Поэтому Антон только пискнул, когда широкая ладонь обхватил его сзади за шею и притянула к твердому телу, впечатывая в голую грудь. Вздернутый нос уткнулся в едва зажившую метку — боже, они и отметили-то друг друга совсем недавно — вдыхая сладкий запах цветов, в котором теперь проступали едва слышные ноты чего-то сливочного. Арсений слабо рыкнул и зализал стянувшуюся ранку, стремясь ощутить желанный вкус на языке. Омега склонил голову, доверчиво открывая больший доступ к чувствительной коже, чем Попов и воспользовался, жадно расцеловывая сгиб шеи, изящную линию плеча. Шастун заурчал довольным котом, расплываясь от настойчивых ласк. Свои вспотевшие ладони он положил на выступающие лопатки альфы, ощупывая мышцы спины. Он стоял на этом старом паркете, растекался в руках своего альфы и тек как во время течки, убеждаясь в том, что надо было позвонить Арсению еще три дня назад, а не пыхтеть в свою любимую подушку, слушая грустные песни и читая форумы для беременных омег. — А еще, еще я прочитал, — вдруг вспомнил Антон и затараторил, срывая дыхание, — что мои соски могут стать еще чувствительнее и можно будет кончить только от одной их стимуляции. Зарычав, Арсений оторвался от тонкой шеи и одним махом стянул с обомлевшего омеги футболку, откидывая на пол. Он сам себе объяснить не мог из-за какого из двух образов, всплывших в голове, его так повело: от пузатого довольного омеги или от пузатого недовольного омеги, жалующегося на чувствительные сосочки и сминающего опухшую грудь нетерпеливыми пальцами. Глубоко вздохнув чарующий запах, альфа подался порыву и, подхватив Антона под бедра, поднял на руки, заставляя мальчишку вскрикнуть. Удивлённый омега обнял его крепко за шею и обхватил ногами за пояс. — Чего ты делаешь, дурак? — заорал Антон, шлепнув плечо. — Надорвешься, блин! Естественная омежья смазка успела пропитать хлопковую ткань спортивок, пачкая руки Арсения, вцепившегося в мягкую задницу. Он полез пальцами к скрытому одеждой анусу и помял его, заставляя Антона задушено застонать. Омега повел задом, поддаваясь на подразнивающие касания, и сильнее сжал ноги вокруг альфы, потираясь членом о его голый живот. Ладно, разговоры, пожалуй, можно было отложить. Растрепав темные вьющиеся волосы Арсения, Антон обхватил его за щеки и вынудил поднять голову. Шастун любовался родными и такими прекрасным чертами лица и тонул в подсвеченных любовью и страстью голубых глазах, которые напоминали сейчас бурное, неспокойное море во время шторма. Такой красивый с этим своим чудесным носом и выраженными скулами, такой любимый. Он мяукнул, когда альфа поудобнее перехватил его, и впился в его тонкие губы, сминая их и посасывая, языком оглаживая кромку сжатых зубов. Внизу живота потихоньку начало скапливаться напряжение, и Антон прикусил вздернутый кончик носа, побуждая мужчину ускориться. Арсений фыркнул, морща нос, и просунул руки под резинку серых спортивок, одновременно приоткрывая рот и впуская юркий язычок. Затем застыл на короткое мгновение, обескураженный от ощущения тонкого и приятного на ощупь кружева под пальцами. — Антоша, — начал он и обхватил ладонями круглую задницу, проскальзывая пальцами под плотно прилегающую розовую ткань, — это для кого? Иррациональная ревность кольнула, но Арсений не позволил этой абсурдной мысли разгореться в сознании и испортить всё, вместо этого даже не дожидаясь ответа от разомлевшего Антона, он бережно опустил омегу на мягкую помятую простынь. Его ладонь сама собой потянулась к голому животику и накрыла его под пупком, с трепетом отмечая, что раньше мягкая белая кожа сейчас стала едва заметно плотнее. Он нежно поцеловал пухлые губы, острый подбородок и спустился ниже, обдавая горячим дыханием уже плотные горошинки сосков. Широко лизнув сначала правый сосок, рукой альфа помассировал левый, слегка оттягивая, и омега выгнулся на эти ласки, раздвигая ноги и сжимая в кулаках простынь. Восхищенный такой искренней и яркой отдачей, Арсений потер оба соска и каждый после этого пососал, осторожно прихватывая твердые комочки зубами и стараясь не думать о том, что через несколько месяцев его омега будет кормить грудью их ребенка. Никогда Арсений не думал, что насколько подвластен инстинктам и настолько захочет им отдаться, но после встречи с Антоном тормоза напрочь отказывали. — Это для меня, — шепнул Антон невпопад, вытягиваясь всем телом на кровати и игриво закусывая губу. — Люблю, когда кружево обтягивает кожу. — Хороший мой мальчик, — улыбнулся Арсений и переместился еще ниже, потираясь щекой об омежий живот, а после щекотно целуя в пупок, заставляя Антона беззвучно рассмеяться. — Славный мой омега. Из коридора, разрушая хрупкую иллюзию уединения, послышался звук беготни и громкого смеха, как будто толпа веселых студентов собирает телами все общажные потертые углы по пути в свои комнаты. Подобравшись и внимательно наблюдая за дверью, Арсений прислушивался к шуму снаружи, пока вся это возня не успокоилась, снова оставляя их в блаженной тишине. Он сжал бледные бедра перед тем, как снять промокшие штаны, открывая себе вид на розовые кружевные трусики-шорты с тонкой атласной оторочкой и миленьким бантиком посередине. Полупрозрачная ткань уже была влажной от смазки, подтекающей из возбуждённого члена омеги, совсем не оставляя простора для фантазии. Арсений взвыл про себя, впитывая красоту перед ним, и задался вопросом, где ему молиться и кого благодарить за то, что их пути когда-то пересеклись, и такой умненький, дурашливый и прекрасный человек решил, что хочет быть с Арсением, несмотря на все его закидоны и нюансы. — Какой мокрый, — пробормотал Арсений, втягивая густой воздух, наполненный их смешанными ароматами, сливающимся в одну тягучую ноту. — Вылизать тебя? — Арсений, — заскулил Антон, призывно вскидывая бедра. Склонившись над подрагивающими бедрами, Арсений поцеловал аккуратный член сквозь мокрую ткань и обхватил его губами, посасывая. Рукой отодвинул край трусиков и нащупал влажный пульсирующий вход, порыкивая от ощущения влажной вязкой смазки, продолжающей течь из омеги. Худые бедра приподнялись, давая больше пространства, и Арсений с томным удовольствием вставил сразу два пальца в омегу, растягивая влажные стенки. — Ах! — омега насадился на жилистые пальцы, одновременно подаваясь на подразнивающие ласки члена, и резкое поглаживание простаты заставило его свести ноги, зажимая между бедрами довольного альфу. — А-а-рс! Тот только помычал что-то нечленораздельное, не отрываясь от вылизывания омежьего члена и попыток через прорези в ажурных узорах слизать капающую смазку. Под задницей Антон уже натекло столько, что Арсений ловил дикое, какое-то звериное удовлетворение, слушая хлюпающие звуки каждый раз, когда он трахал пальцами анус своего омеги. — Так, ну все, — Антон взбрыкнул и ударил альфу пятками по спине, скрывая свой член ладонями и не позволяя мучить себя. — Ползи наверх и трахни меня уже! Еще и клычки свои маленькие показал, давая понять, насколько он серьезен. Альфа булькнул от умиления, давясь слюной, и подцепил напоследок зубами тяжелое кружево, натягивая его и отпуская с влажным шлепком. Арсений поднялся на колени и перевел дыхание, позволяя себе несколько секунд полюбоваться на картину возбужденного омеги перед ним, выхватывая отдельные, волнующие член и душу, моменты: блестящие зелёные глаза, надутые губы, прилипшие ко лбу кудряшки, красные, припухшие от ласк соски, которые опять захотелось взять в рот и прикусить, не скрывающие ничего мокрые трусики и, главное, живот, поднимающийся от частого дыхания и притягивающий все внимание к себе. Нежность смешалась со страстью, и этот противоречивый тандем чувств и желаний выворачивал наизнанку, путал мысли, и та глубокая потребность в своем альфе, которую так бесхитростно демонстрировал Антон, совсем не помогала отрезвить голову. Безумно хотелось разорвать на две части это кокетливое, абсолютно непристойное безобразие, что так изысканно подчеркивало прекрасные бедра и задницу омеги, но Арсений помнил, как тот любил эту часть своего гардероба. Не перечесть, сколько мучительно-возбуждающих фото он отправил с их участием. И среди них была та самая фотография, которую Арсений прикладывал к ранам души: Антон сфотографировал свое отражение в зеркале, где он сидит на коленках, устроив обтянутую изящным кружевом попку на пятках и прогнув худую спину. Мешающая челка была убрана в миленький хвостик, а на тонкой шее красовалась прелестная кружевная бархотка, прикрывающая свежую метку. И подпись: «Как тебе, Папочка? Или лучше Батяня? : D» В тот же вечер, кое-как спровадив недовольного соседа Егора, Арсений трахнул своего крайне довольного омегу, уткнув лицом в то самое зеркало, лишь отодвинув тонкую ткань на заднице в сторону и крепко придерживая за шею под белой бархаткой. Поэтому из сентиментальных чувств трусики просто были аккуратно стянуты с ровных ног, покрытых тонкими темными волосками. Арсений прижал вымокшую ткань к носу, глубоко вздыхая и сдерживая дикий оскал, и аккуратно сложил в задний карман брюк. Были у него подозрения, что он выглядит и ведет себя как типичный альфа из пособия «Как не должны вести себя приличные альфы в современном мире». Но насколько же было откровенно и честно поебать: его захлестнули страсть, любовь и тоска из-за недолгой, но будто бы бесконечной разлуки. Он нуждался в запахе своего омеги, ощущения его кожи под своими руками и теплого дыхания на своем теле. Антон же с дурманящим голову спокойствием просто плыл по волне их феромонов, и чем больше он их вдыхал, тем сильнее расслаблялись его напряженные мышцы, хотя, казалось бы, куда уже сильнее им расслабляться, он и так был похож на укуренную лягушку. Омега лениво огладил ореолу соска, ущипнул чувствительный комок и всхлипнул, пытаясь потереться бедрами об альфу. Арсений пристально следил за его действиями, и тогда омега, красуясь, вытянул руки над головой, цепляясь за прутья кровати, откинул голову на подушку, демонстрируя бледное горло и широко развел ноги, приподнимая спину над кроватью. — Альфа, — позвал дрожащим голосом и зажмурил глаза. Его накрыло восхитительным осознанием того, какой он, открытый и доверчивый лежит, подставляясь своему — своему — идеальному, страстному, самоотверженному мужчине, своему альфе и любимому человеку. — Арсений. Крепкие руки внезапно подхватили его под коленями, и Антон вскрикнул, проезжаясь лопатками по кровати. Арсений подтянул его за бедра к самому своему лицу, вынуждая принять позу какой-то кривой свечки, и сам немного согнулся в спине, чтобы надежно поддерживать омегу. Все недовольство от такого экспириенса вылетело из Антона вместе с громким стоном, когда его прошибло как молнией от ощущения жадного языка, неряшливо ласкающего его дырку и мошонку. Арсений не погружался внутрь, но упоенно слизывал стекающую смазку с промежности, пачкая щеки и нос и попеременно прикусывая за задницу, отчего Антон дергался и хныкал, выпрашивая больше и больше. Шлепнув потную ягодицу, альфа как будто бы смилостивился и обведя языком пульсирующую дырку по кругу, ввинтился им внутрь. Перехватив омегу поудобнее, Арсений настойчиво и резко стал вылизывать сжимающиеся мышцы, собственнически сжимая руками белые ляжки до красных следов. У Антона трепыхалось сердце от непривычно открытой и приятной позы, но одновременно с ней такой недостаточной ласки. Внутри него все сладко дрожало от стимуляции припухшего сфинктера, и низ живота скручивало от движений грубого шершавого языка по нежной плоти. Все нервы будто были оголены, и не хватало последнего штриха, чтобы достигнуть пика. Будто на ментальном уровне почувствовав его дискомфорт, Арсений позволил ногам Антона соскользнуть на свои локти и начал наклоняться к его раскрасневшемуся лицу, сгибая почти по полам. Антон на секунду испугался, что сейчас незапланированно встретится лицом с собственными коленями, но альфа остановился, будто опомнился, и ограничился поцелуями в округлые коленки. — Сейчас, любимый, — Арсений уложил омегу на спину и соскочил с кровати, чуть не навернувшись на разбросанных пестрых носках, и смерил хихикнувшего Шастуна укоризненным взглядом. — Растяпа. Соблюдению порядка и аккуратности нашего ребенка учить буду я. — Кто спорит, — протянул разнеженный Антон, жмуря глазки и опуская руку между ног. Он облизнулся, тяжелым взглядом наблюдая, как напрягаются мышцы на жилистых руках Арсения, как проступают змейки вен, когда сильные узловатые пальцы быстрыми и четкими движениями расправляются с кожаным ремнем на обтягивающих брюках. Спереди их темная ткань натянулась, и Антон, не выдержав, погладил свою припухшую дырочку, собирая смазку на пальцы. Как хотелось ощутить уже в себе этот член. А Арсений, будто специально, медленно расстегнул молнию на брюках, провел по кромке боксеров, дразня возбужденного омегу. — Детка? Моргнув, Антон перевел взгляд с крупного бугорка в трусах альфы на его лицо. Не позволяя отвести от себя внимание, альфа подцепил, наконец, резинку и начал спускать с бедер боксеры вместе с брюками. Он легко выскользнул из одежды, ногой откинув её к шкафу, и Антон удивился бы этому, учитывая, как трепетно Арсений относился к своему гардеробу, но тут альфа обхватил свой толстый член рукой, накрывая ладонью головку, и провел пару раз по стволу, размазывая предэякулят и выбивая все мысли из головы. Антон нетерпеливо развел ноги еще шире, приподнимая бедра, и поманил Арсения к себе испачканными в собственной смазке пальцами. — Куколка моя, — Арсений не скрывал восхищения от такого незатейливого проявления пошлости. — Жаль, что чокер не надел. — Не все сразу, Арсений Сергеевич, дорогой мой, — рассмеялся Антон и устроился поудобнее, думая только о своем сжимающемся от нетерпения анусе и цепляя краем сознания мысль о том, что матрас им придётся выбросить — он явно не переживёт атаку всех жидкостей. — А теперь можете вставить в меня свой член и отдать честь этой комнате в последний раз. Ты же меня домой забираешь или нет? — Как ты много говоришь, — пожурил Попов, устраиваясь между широко разведенных длинных ног. Он навис над Антоном, опираясь на локти по бокам от его кудрявой головы и приминая непослушные локоны, склонился низко, прижимаясь всем телом к омеге, и сладко поцеловал в приоткрытые губы, лаская горячий язык. Арсений перенес большую часть веса на одну согнутую руку, а второй погладил Антона между ног, собирая его смазку и размазывая по собственному члену. Где-то на краю сознания мелькнула мысль, что их милое воссоединение слишком резко перешло в разряд кинкового порно, но Арсений отмахнулся от нее, как от назойливой мухи и приставил, наконец, член к дырке, растраханной языком и истекающей густыми каплями смазки, и надавил, проталкивая крупную головку внутрь влажного тепла. Сопротивления мышц не было, только сам Антон сжимался от нетерпения, и Арсению приходилось сдерживаться, хотя хотелось войти до самого упора и влажного шлепка яиц о кожу. Когда он оказался полностью внутри омеги, то поразился тому, как это ощущение растяжения чужого тела под его член каждый раз оставляет рой мурашек на загривке. И сейчас его дополнительно вело от крепко засевшей в голове мысли о том, что даже вне течки, после обычной сцепки, они смогли зачать ребенка. Ведомый неконтролируемой потребностью окружить омегу всем собой, Арсений практически лёг на Антона, облокачиваясь на локти по обеим сторонам его кудрявой головы. Он покрыл его своим телом, в попытке показать, что сейчас, в этот момент он защищает его от всего мира и всех его проблем, оставляя место только для них троих. Он на пробу двинул бедрами, и длинные ноги тут же обвили его спину, утыкаясь пятками в крепкую задницу. — Можешь быстрее, все хорошо, — проворковал омега, жарко выдыхая в тонкие губы. — Я такой мокрый. Такой он хитрый омега. Давит на инстинкты только тогда, когда ему это нужно, а в остальное время воротит нос от любого лишнего упоминания вторичного пола. Мол, все это пережитки прошлого, сплошной анахронизм, как право первой брачной ночи и записульки на бересте. — Поверь мне, я знаю, — Арсений пошло облизнул губы, демонстрируя свои клыки. — Боюсь, мы затопим твоих соседей. Не дожидаясь остроумного ответа от омеги, он потер их щеки, смешивая ароматы в тысячный раз, и начал двигаться резко и сильно, шире расставляя ноги для большей устойчивости, чтобы не завалиться на распаленное страстью тело под ним. От силы толчков омега проезжался по кровати и, не выдержав долго такой тряски, вцепился в сильную спину, оставляя на ней тонкие розовые полосы. Антон пытался подмахивать, но это было сложно из-за того, какой темп взял Арсений, тараня членом его простату при каждом движении и сжимая в кулаках простынь. Омега сбивался с ритма, крепче прижимался к альфе и мог только пускать слюни и бодаться о колючий подбородок, громко хныкая. Их тела почти не разъединялись, так Антону казалось из-за дикой скорости Арсения: он как будто находился в состоянии гона, втрахивал омегу в матрас, подмяв полностью под себя и практически накрывая своим телом. Антон зажмуривал глаза до цветных пятен от острого яркого удовольствия, которое растекалось, кажется, по всем самым чувствительным точкам сразу. От громких звуков шлепков кожи о кожу и влажного хлюпанья кровь в венах начинала кипеть еще сильнее, будто распространяя по телу жидкий огонь. Антон стонал, не прекращая, сбиваясь на мурчание, царапал ногтями кожу, усыпанную мелкими родинками, и давил пятками на крепкий зад, заставляя двигаться ещё сильнее, ещё мощнее, трахнуть его до звёзд в глазах и испорченного в хлам постельного белья. И как же он надеялся, что мерзкая женщина стоит, влепившись щекой в дверь его комнаты и разинув рот слушает, как его «странный фетишист» вытрахивает ему мозги на вверенном ей имуществе. Запыхавшись, Арсений снизил скорость толчков, слизал слюну с губ Антона, давая себе время перевести дыхание, и подхватил под коленки, разводя их в стороны и сгибая, отчего не привыкший к такой гимнастике омега поджал пальцы на ногах. — Сейчас, скоро, — лихорадочно прохрипел Арсений и спрятал лицо на плече Антона, чтобы дышать только им одним. — Потерпишь? — Нормально, — ответил Антон, смазано тыкаясь губами в темные вьющиеся волосы, — все хорошо. В такой позе омега максимально раскрылся, и Арсений смог войти ещё глубже, касаясь его промежности формирующимся узлом. Он двигался так медленно, трахал такими короткими толчками, но входил на всю длину своего толстого члена, постоянно попадая по сладкой точке, и прижимался так тесно, будто пытался достать до матки. Арсений понимал, что физически это невозможно, но гормоны рисовали в его голове прекрасные картины того, как он ещё и ещё раз оплодотворяет своего дерзкого мальчишку и достаёт до самого его нутра, помечая своим семенем. Узлом он лишь касался влажного отверстия, давая почувствовать всю силу своего возбуждения, и Антон сжимался на члене, ненароком приближая разрядку Арсения, а на деле же желая всем своим телом ощутить этот узел в себе. — Хочу узел, — проскулил Антон, кусая альфу за ухо, — узел хочу. — Попроси вежливо, солнышко, — прошептал Арсений в потную, искусанную им шею, быстро соображая, насколько рационально допускать сцепку с омегой на раннем сроке. — Альфа, — промурчал Антон, ноготками обводя острые лопатки, — пожалуйста! Пожалуйста, вставь в меня свой узел, я так хочу. Рыкнув, Арсений поджал ягодицы, напрягая мышцы, и несколько раз мощными толчками вбился в жаждущее тело, вставляя набухающий от приближающейся разрядки узел. Дырка омеги сжималась все чаще, и Антон то всхлипывал, то сбивался на мурлыканье от постоянной стимуляции чувствительного комочка нервов, члена, который терся о твердый живот альфы, и горошин сосков. Он вскрикнул от двух рваных толчков такой силы, что спина под его руками выгнулась дугой, и Арсений напомнил ему олицетворение какой-то первобытной похоти, вонзая свой член вплоть до узла. Тело омеги отреагировало быстрее, чем разум, сжимая в себе альфу, отрезая любые возможные попытки разорвать сцепку. И тогда Попов кончил от сладкого давления на узел, выстреливая в Антона густой струёй семени и укусил доверчиво подставленную шею, повторяя очертания метки. Антон выгнулся, высоко вскрикивая от боли, смешанной с удовольствием от распирающего ощущения в анусе и горячей спермы внутри. Пальцы на ногах поджались, икры напряглись, все его тело прошило волной экстаза, и он кончил вслед за альфой, пачкая прозрачной жидкостью его грудь и живот. — Арс. В другой ситуации Арсений бы рухнул на тело под ним, сейчас же он позволил себе только опустить дрожащие ноги омеги на кровать, чтобы самому опереться на локти. В ближайшие десять минут он будет кончать в Антона, но сил держать себя над ним не было совершенно. — Можешь обхватить меня ногами? — спросил он, зарываясь носом во влажные кудри. — Буквально на секунду. Антон пошевелил пальцами на ногах, но они были как будто ватными, и двигаться было лениво. Собрав все силы, он обвил ногами бедра Арсения и покрепче обнял за плечи. Убедившись, что Антон висит на нем как коала, Арсений просунул руку ему под спину и рывком подтянул на себя, садясь на кровати. От смены положения, член проник ещё глубже в мальчишку, и тот уронил голову на плечо Арсения, громко выдыхая. — Прости, детка, — пробормотал мужчина и прижался спиной к стене, упираясь в неё затылком. Руку он положил на мягкий живот, оберегая. — Это у тебя гормоны шалят, — Антона накрыл руку Арсения своей ладонью, сжимая, — или действительно рад? — Очень рад, я же сказал, — ответил Арсений, вздрагивая, когда из члена вышла новая порция спермы. Им вовек не оттереться от всех жидкостей, а Антона обязательно придётся отпаивать водой после всего этого. А когда они приедут домой, он наберёт для него тёплую ванну с любимой пеной и будет отмокать вместе с ним. — Очень хочу показать тебе детскую. Антон застонал невпопад и покрутил бедрами, усиливая давление узла и головки на все сладкие точки. Ненавязчивый, еле ощутимый всплеск приятных ощущений в заднице так приятно отдавался внизу живота, что парень задумался о втором оргазме от одной анальной стимуляции. Периодические спазмы после новых порций теплой спермы, разливающейся внутри него, не способствовали ясному мышлению. — Детскую? — не понял Антон и снова повел попкой, пытаясь поймать кайф. — Какая детская? Где? — Как хочется в рифму ответить, Антоша, — Арсений вскинул бедра, вырывая короткий стон из омеги. — Ты бы знал, как сильно. В нашем доме третья комната, помнишь такую? — В нашем доме, — благоговейно повторил Антон, прикрывая глаза, и медленно, с томительным предвкушением, продолжил качаться на члене Арсения, зацепившись пятками под его коленками. Говорил Антон невнятно, и по глазам было видно, что витает он все еще в прекрасных предоргазменных облаках и совершенно не собирается включать свою красивую голову, чтобы обработать запрос сложнее, чем «открой ротик». — Ладно, чебурашка, — Арсений клюнул Антона в губы, — поговорим потом, а сейчас давай-ка ты кончишь? — Знаешь, что я думаю, — память у Антона обнулилась вмиг, и он потерся о поглаживающую его живот ладонь, поделился доверительно. — Я думаю, ты можешь попытаться оплодотворить меня ещё раз. Арсений сдавленно всхлипнул от сдерживаемого смеха и больно стукнулся затылком о стену. Туман похоти в его голове почти рассеялся, и вот такие вот заявления, повторяющиеся его собственные недавние мысли, на ясную голову казались лютым идиотизмом. — Конечно, Антоша, года через три, если будешь хорошо себя вести. Омега невнятно выразил то ли согласие, то ли послал в известном направлении, накрыл ладони Арсения своими и завёл их себе за спину, укладывая на ягодицы, надавливая и сжимая. Он улыбнулся как-то особенно сексуально, проведя розовым кончиком языка вдоль верхней губы, а потом прикусил его, вызывая у Арсения поток мыслей о том, чтобы этот язык мог сделать в другое время. Антон обхватил свой член рукой, неторопливо лаская от основания до головки, а Арсений раздвинул его ягодицы и пощупал растянутое его узлом отверстие. Омега зашипел и сжался, впиваясь пальцами свободной руки в бедро Арсения. — Успокойся, — Попов поцеловал красную щеку и кончик носа, — не вытаскиваю. Арсений не мог трахать глубоко и резко, как любил Антон, зато он мог продолжать прикусывать метку, лаская её языком, целовать мягкие губы, из которых доносились сдавленные стоны, посасывать розовый язычок и сжимать, оттягивая, мягкие ягодицы. Антон подставлял лицо под ласки и жмурил глаза, дрочил себе и мурлыкал, двигаясь на члене, сжимая задницу и выдаивая из альфы больше спермы. Через несколько минут такого неспешного покачивания, когда Арсений уже был готов выть от всех этих звуков, приятного сжатия стенок вокруг узла и ощущения тарахтящего на нем, погрузившегося полностью в свое удовольствие омеги, лениво выпрашивающего то чмок в ровную линию челюсти, то в ушко, то в бровь, хитрый котяра отпустил бедро Попова, облизнул пальцы и принялся томно перекатывать между ними красный опухший сосок. Бедра его задрожали, и пятками он ещё сильнее впился под колени альфы. Распахнув рот, он застонал, и не успел Арсений опомниться, как маленькие клыки прокусили кожу между плечом и шеей. Затраханный, довольный и удовлетворенный после двух оргазмов Антон рухнул на Арсения и вырубился.***
Пока Антон представлял, что идёт тропой позора по коридору, полному людей, лица которых были обезображены осуждающей гримасой, и во главе их стояла злобная Зинаида Владленовна с вилами в одной руке и с факелом в другой, Арсений крепко держал его за руку и с самодовольной улыбкой ловил завистливые взгляды от молодых альф и вожделеющие от юных омег. Один здоровый парень даже пожал ему руку, когда Арсений проходил мимо него, увешанный сумками и Антоном, жмущимся к его боку. Комендант же перекрестилась, когда Арсений широко оскалился и кивнул на прощание. — Алкаш и фетишист великовозрастный, — пробормотала женщина, сплевывая через левое плечо. — Кого родят?.. Ну точно Немо рогатого. — Омена? — И его тоже! Выходить из своей сраной общаги, зная, что больше в неё возвращаться не придётся — чертовски окрыляющее чувство. Антон вдохнул приятный свежий воздух полной грудью и широко улыбнулся, поправляя бархотку на шее. Неужели вот он, тот долгожданный момент счастья, о котором люди грезят годами. И Антон мечтал, любовно фиксируя в памяти все мимолетные краткие мгновения искренней радости, он ждал, когда же случится оно, большое и светлое. А случилось оно тогда, когда он встретил Арсения, просто осознал он это много позже. Главным поворотным моментом в его жизни стала встреча с правильным человеком, который делал его лучшей версией самого себя и освещал его жизнь своим ярким светом. — Конечно, мы с тобой оба были беспечны, особенно, я, — признал Арсений, складывая пожитки Антона в багажник. — Один процент забеременеть вне течки, и мы в него попали. — Попали, — кивнул Антон, смиренно ожидая у пассажирской двери и разглядывая людей, торопящихся по своим, без сомнения важным, делам, — да. — Для меня нет сомнений, Антон, в том, чего хочу я, — сказал Арсений и взял Антона за руки, целуя костяшки пальцев, — но ты должен понять, что главный голос здесь твой. И я приму любое твоё решение. Я люблю тебя. Не хотелось отводить взгляд от людей, от собак, гордо вышагивающих по тротуару, от изумительного вечернего неба, испещренного буйством красок, от неспешно раскачивающихся крон деревьев, вторящих ветру. Антону было хорошо, ему было легко. — Я как-то прочитал дурацкую статью, — начал он, переводя взгляд на их руки, — а потом увидел на улице семью. — Семью? — Да, — парень сжал руки альфы. — Они гуляли, и вдруг ребёнок подбежал к пыльным ромашкам и… Короче говоря, Арс, мы с тобой, считай, уже почти создали какую-то охренеть прекрасную вселенную. Антон замолчал, вспоминая ту самую сцену, будто она случилась вчера. Хотя да, вчера она и случилась. Он очень абстрактно думал о том, что у него когда-нибудь будет альфа, а если будет альфа, то, скорее всего, будут и дети. Но все это было таким несерьёзным, таким умозрительным на уровне «будем живы — не помрем». Арсений молчал, но по его выражению лица и глазам, полным нежности и обожания, было видно, как он тронут словами Антона. Рядом с ним этот самодовольный лис становился таким внимательным и сентиментальным альфой, что Антона разматывало от любви к нему. — И я понял, что безумно хочу увидеть, какой она будет, эта вселенная. И хочу ромашку в кудри, это да, — Антон пожал плечами и внезапно очень смутился. — Очень тупо и сентиментально, да? Бля, ужас какой, фу. — Нет, Антоша, нет, — Попов поспешил успокоить его и поднялся на носки, утыкаясь в лоб Антона своим и прижимая его потные ладошки к своей груди, — это идеально. Звучит идеально. С ромашки и начнём.