(Не)Хочу тебя забыть

За прошедшие три года в Бюро общественной безопасности не изменилось практически ничего, но в тоже время изменилось всë. Тот выстрел, раздавшийся в тягучем летнем зное оборвал тонкую связь между инспектором Нобучикой Гинозой и блюстителем Шиньей Когами. Холодная, равнодушная пуля, выпущенная твёрдой рукой, забрала не только жизнь Макишимы — она уничтожила крупицы той надежды, что всё-таки жила в сердце Гино. Когами сбежал, а жизнь Первого подразделения полетела стремительной стрелой над океаном времени. Но даже спустя три года раны едва лишь затянулись тонкой коркой, что трескалась и кровоточила от малейшего упоминания о нём. Гино обзавёлся металлической рукой, но сердце в груди осталось прежнее — живое, человеческое, истерзанное и измученное томительной неизвестностью и любовью, что так и осталась не озвученной. В отличие от Аканэ, Гиноза страдал иначе. Она жгла сигареты, вдыхая в себя терпкий горьковатый аромат и представляя, что Ко рядом. Возможно, она мысленно разговаривала с ним, советовалась, умоляла вернутся. Гино часто видел заплаканные глаза девушки и делал вид, что еë одежда не пропахла табачным дымом его любимых сигарет. Делал вид, будто побег бывшего напарника не трогает его сердце. Притворялся, что не только рука у него из металла. Гиноза страдал по другому. Возможно, тоже стоило купить пачку сигарет, но в отличие от Аканэ этот запах был ему невыносим. Гино злился, что от девушки в последнем время пахло также, как от человека, которого он любил так сильно, что боль от его исчезновения выламывала рёбра и порой выворачивала наизнанку. Не хватало сил сделать вдох и успокоить колотящееся, словно безумное, сердце. Не хватало сил забыть, но думать о нем тоже невыносимо. Запах любимых сигарет Когами для Гино был контрольным в голову. Пытка, издевательство над хрупким психологическим равновесием. Стоило закрыть глаза и можно, пожалуй, представить, будто Когами никуда не исчезал, но суровая реальность говорила об обратном и Гино задыхался от невозможности всё исправить. Чёртов идиот! Ну зачем? Набучика много раз мысленно спрашивал его об этом. И в голове тут же звучал фантомный голос бывшего напарника: — Ты знаешь, что я не мог избрать другой путь, Гино. Да. Гиноза знал. Этот упрямец с самого начала задумал эту глупую и бессмысленную месть, выбрав путь саморазрушения. Путь, который не мог привести к истиной справедливости. Надо было остановить его тогда, запереть в Бюро и разобраться с Макишимой самому, но Когами не простил бы его. Он должен был сделать это сам. Вся его жизнь, все помыслы и стремления сосредоточились на единственной цели — уничтожить Макишиму. В отличие от Аканэ Гино не плакал. Одинокими, долгими ночами он выл и рвал зубами подушку, в надежде вытеснить из груди жгучую боль, вытравить из каждого сосуда яд, под названием любовь, забыть имя, забыть глаза и серьёзный взгляд. Он хотел перестать вспоминать, желая стереть себе память, но не мог перестать думать о том, кто стал его личной тюрьмой. Клеткой. Когами… Повсюду он. Его образ, его вкрадчивый голос, его смех и… Запах его сигарет. Гино ненавидел Аканэ. Зачем, ну зачем она терзает себя и не даёт забыть ему? Гино бесился от того, что так и не узнал правду. Когами не говорил о своих чувствах, но Гино видел, чувствовал, понимал… Понимал, что Когами не имеет права признаваться, не желая взваливать это знание на Гино, дабы не усугублять ситуацию. Ко умный… Он решил за них двоих и тогда Гино был ему за это благодарен. Что бы он стал делать с этим признанием? Тогда оно не имело смысла, потому что Гино не смог бы ответить тем же. Он любил Когами, но не мог да и, пожалуй, не хотел взваливать на себя груз под названием Серьёзные отношения. Тем более, система ни за что не одобрила бы такие отношения — инспектор и блюститель. Гино не знал, что бы он сделал, решись Когами поцеловать его. Что бы он сделал? Ударил? Оттолкнул? Обругал этого идиота, велел больше так не делать, и прикинулся бы, что ничего не было? Он не мог жертвовать своей безупречной репутацией инспектора, не мог запятнать своё имя и стать похожим на отца. Тогда ему претила мысль о том, что он может оступиться и так глупо потерять то, что приобрёл ценой невероятных усилий и отказа от своей личности. Сейчас же его раздирала невыносимая, адская боль. И клокочущая, кипящая в крови ревность. Что если он ошибся и Когами молчал не из благородных побуждений, а просто потому что не испытывал к Гино ничего, кроме дружеской симпатии? Может, Гино всё это привиделось и на самом деле сердце Когами принадлежало этой заносчивой девчонке? Сколько раз Гино всматривался пытливо в глаза напарника, пытаясь прочесть хотя бы обрывки его мыслей. Сколько раз ловил на себе долгий, задумчивый взгляд Ко, краснел, кусал губы и еле сдерживался от… Многого. Но даже ночами не позволял настойчивым, порочным мыслям взять вверх над рассудком, упорно не желая признаваться даже самому себе. Не желая признавать позорное поражение. Он любил… Желал. Отчаянно, страстно, пылко. До дрожи в коленках и стиснутые зубов. Нельзя было давать этим мыслям обрести форму, потому что это признание самому себе принесло бы только страдания. Поэтому Набучика с утра ни чем не выдавал свое нездоровое влечение. Можно было спокойным, ровным голосом отчитать Ко за его безрассудство во время задания, или наорать на него за своеволие, граничащее с откровенным нахальством. Когами мог довести инспектора до бешенства одним лишь — «Гино, тебе не идёт хмуриться» и выпущенной прямо ему в лицо струйкой дыма, от чего Гинодза неизменно закашливался. И этой вечной нахальной ухмылкой и задорным блеском в глазах. Как же хотелось размахнуться и вмазать кулаком по этой наглой физиономии… Как же хотелось прижать Ко к стене и впиться в его губы жадным поцелуем… Машина неслась по полупустой трассе. Гино осторожно покосился в сторону Цунэмори и еле заметно вдохнул запах, обволакивающий её маленькую, хрупкую фигуру. Его запах. Стоит закрыть глаза, и можно представить… — Гино, перестань хмуриться. Тебе не идет…