Они так здорово бродят по улицам.
Влюблённые, медленно, с радостью.
Верят, что все обязательно сбудется.
Да как им хватает наглости?
Чувствовать себя нужными,
свет им на лица падает.
Сегодня просто простужена,
Обычно они меня радуют.
День рождения Ксюши обычно проходил не в такой обстановке, но в этот год девушка, видимо, решила оторваться по полной. Большой зал одного питерского ресторана был забит чуть ли не под завязку. Само собой, хозяйка праздника старалась уделить время каждому приглашенному гостю, но не могла разорваться на всех. Юля все это прекрасно понимала. Однако чувство одиночества не покидало её ни на секунду. Перед Ксюшей Паршута старалась не подавать виду, в чем ей неплохо помогало актёрское мастерство, хотя она и сомневалась, что ей удалось полностью скрыть состояние от подруги, а вот от себя точно не убежишь. Даже Артём, который единственный заметил, что с Юлей что-то не так, оставил попытки разговорить девушку или хотя бы развеселить и предпочёл довериться ей и оставить в покое на какое-то время, сообщив, что пойдет к Ксюше. Проследив взглядом за мужчиной, Паршута заметила, что Ксю стояла в компании своей сестры, Маши Зайцевой с её бывшим мужем и Марка, прижимавшего к себе за талию свою спутницу, которая прильнула к его груди. Марк что-то шепнул своей девушке и поцеловал в висок, как некогда целовал не ту, другую, а её, Юлю, только вот вместе они никогда не были. Смирение уже как одиннадцать месяцев следовало за ней, словно тень. Вот и сейчас, когда их взгляды встретились, в ее глазах отражалась тёплая грусть, а в его — хмельное веселье. Она тоскливо улыбнулась ему, а он — уже без всякой радости — просто наблюдал за ней, казалось, потеряв всякий интерес к беседе и её участникам. Когда Саша, девушка Марка, одернула его, тот что-то ответил, убирая руку с талии, и хотел было заговорить с Артёмом, но девушка настойчиво притянула Тишмана к себе за черный пиджак, запечатав его рот поцелуем. Юля усмехнулась, отворачиваясь к стойке с напитками, взяла бокал сухого игристого, задумчиво разглядывая пузырьки воздуха, спрятанные в толще брюта, а затем залпом выпила, чувствуя прожигающий спину взгляд. Из-за духоты, толкотни и картинки, где был Марк, целующий Александру, голова гудела, а в горле застрял ком. Девушка сняла свой черный пиджак с цепью, оттягивая высокий ворот водолазки, но воздуха всё равно катастрофически не хватало. Юле срочно было необходимо выйти из помещения. На самом деле, она была счастлива за своего лучшего друга, девушка и до этого видела их поцелуи, но почему-то сегодня всё навалилось каким-то снежным комом, больше похожим на лавину в горах, и то, что раньше вызывало грустную улыбку и мечты, сейчас вылилось в до того нервное состояние, что потряхивало не только руки, но и всё тело передергивало от переизбытка эмоций, а глаза застилала пелена. Народ что-то кричал, музыка на заднем фоне била по ушам, пока Паршута пробивалась сквозь толпу. Её кто-то окликнул, спрашивая всё ли в порядке, на что та лишь небрежно отмахнулась, так и не поняв, кто интересовался. Когда большая часть огромной веранды осталась позади, Юля сделала глубокий вдох, прикрыв глаза, но все ещё двигаясь туда, где людей не было вовсе. Самый край деревянного помоста заканчивался, там, где начиналось море. Ладони легли на влажный парапет, сжав его чуть сильнее, чем следовало бы, лишь бы дрожь ушла. Отчаянно хотелось хоть как-то успокоить нервы или, по крайней мере, отвлечься, выкурив пару сигарет. Глаза были не способны увидеть ночного мерцания звёзд из-за тёплого света гирлянды, лианами свисающей с крыши веранды. Взгляду было доступно лишь малое, то, что было перед ней: отражение холодной луны и маленьких ярких жёлтых огоньков в водной глади. Юля поймала себя на мысли, что опять сбегала от своих чувств, сбегала от себя, как и каждый раз, когда она была в отношениях; не хотела признавать, что это проблема, которую стоило бы решить. Раньше советом ей всегда помогал Марк, так что она не чувствовала себя совсем одинокой и покинутой, но теперь уже все совершенно иначе. Конечно, Паршута знала, что может довериться и рассказать всё Ане, Тёме, Ксюше, Лике, да даже маме или ещё кому-то, кто безоговорочно заслужил её доверие, только вот дело было в том, что зачастую положиться она могла только на себя или на Марка, он был тем оплотом верности, надёжности, мудрости, Юля не боялась обременять его своими переживаниями. Как же иронично, что в данный момент ей надо было говорить не с ним, а о нём. И вот опять мысли, словно по замкнутому кругу, возвращались к нему. Юля не могла с уверенностью сказать, что то, что она испытывала, было ревностью. Ревность ощущалась всегда по-другому: гнев, обида, раздражение, чувство соперничества, даже зависть. Но это… это было что-то другое. Что-то, чему Паршута не могла дать точного определения. Тень, появившуюся в водном отражении слева от неё, Юля заметила не сразу, а когда всё же обратила внимание, вздрогнув от неожиданности, то повернула голову, лишь обнаружив, что тот, о ком были все её мысли, беспокойно смотрел на невидимую линию горизонта, сложив руки за спиной. Марк всегда тихо передвигался, хотя Юля улавливала его шаги каждый раз, но не сейчас: звенящие в тишине мысли не дали расслышать его приближение. Она физически не могла на него смотреть, поэтому отвела взгляд обратно на отражение — так было проще. Тишина, как профессиональный музыкант, играла на нервах, что казалось, будто внутри тянут каждую жилу. — Ты напугал меня, — удивительно, но голос был твёрд, хотя и тих. — Прости, — та же интонация, словно его голос был зеркалом для её, — просто не хотел тревожить тебя. Юля, повесив свой пиджак на ограждение, лишь усмехнулась и теперь уже опиралась на перила локтями, сцепив ладони в замок. — А получилось так, что потревожил ещё даже до того, как подошёл сюда, — весёлые нотки голоса вызывали диссонанс с печальными, медленно потухающими искрами в глазах. — Я… я не совсем понимаю, о чем ты, — Тишман осторожно подошёл ближе и повторил Юлину позу, которая была до того, как она вынырнула из своих мыслей, только вот он смотрел не на отражение, а на неё; судя по запаху и легкому покачиванию, мужчина был сильно выпивший. — Если тебя как-то задело… — Меня ничего не задело, — перебила Юля, не позволив закончить предложение. — Просто, видимо, мы разучились говорить и слушать, мой дорогой друг, — она не повышала тон, не обвиняла и не издевалась, лишь высказывала то, о чем действительно думала, — мы разучились чувствовать друг друга. — Я всегда готов к общению, ты же знаешь, — с усмешкой произнес Марк, продолжая сверлить девушку взглядом, — что изменилось? Я же вижу, что ты отдалилась от меня. — Ты сейчас пошутил или серьёзно не помнишь, после какого разговора всё между нами изменилось? — из-за удивления Паршута внезапно выпрямилась и теперь с неверием смотрела в хмельные глаза. Она не знала, возмущение или недоумение захлестнуло её, хотя о чем говорить, если и тогда он был пьян. Марк отвернулся и тяжело вздохнул, тоже поднимаясь во весь рост. Всё он помнил. Помнил, как они созвонились и он сказал ей, что познакомит со своей девушкой; помнил, как они потом встретились в ресторане; помнил, что этот план посоветовал ему старый знакомый, с которым он напился в баре, пока Юля была с братом; помнил, что выбор на Сашу пал случайно, буквально по указанию пальцем того самого знакомого; помнил, что перебрал и тогда в ресторане и как Юля пыталась привести его в чувства, а он, проигнорировав свою «девушку», пытался сказать Юле, что нужна ему она, а не кто-то другой; помнил, что та его отчитала, а потом призналась, что тоже неравнодушна к нему, но боялась признаться и ему, и себе, боялась быть с ним, а теперь и вовсе не может по понятным причинам. Конечно, пьяный туман закрыл собой часть воспоминаний об их разговоре, но не всё. Только вместо того, чтобы принять страх Юли, попытаться объяснить, что вместе они бы справились, сказать, что всё происходящее на этой встрече фарс, Тишман зацепился за обиду сначала на вопрос, было ли между ним и Сашей что-то большее, а потом на слова Юли о том, что у него «теперь есть о ком заботиться и кого любить». Он даже не попрощался с ней в тот день. И вместо того, чтобы объясниться перед своей спутницей и прекратить всё, пока не стало слишком поздно, Марк назло то ли Паршуте, то ли себе продолжил отношения, в которых был не слишком-то счастлив. Конечно, позже давние друзья помирились, но не общались, а виделись только по нужде или на встречах с общими знакомыми. Да, он вкладывал себя в эти отношения, заботился, как мог, старался быть внимательным, пытался не замечать, насколько его пассия была похожа на Юлю, вроде даже привык к такому распорядку жизни, но любил он всегда только одну. Игра вышла из-под контроля, подчинив создателя себе. Прекрасно понимая, о каком диалоге говорила Юля, мужчина, пожав плечами, решил сделать вид, что не в курсе, о чем была речь. Опять решил проигнорировать возникшие обстоятельства: положил широкую ладонь на талию собеседницы, зажал хрупкое женское тело между собой и парапетом, желая получить поцелуй, однако тонкие пальцы остановили его губы в паре сантиметров от мечты. — Твоя девушка заждалась тебя, — теперь дрожь в голосе было не скрыть. Юля спешно высвободилась из тёплых рук и только хотела взять свою висящую вещь, чтобы уйти, как мужчина поймал её запястье и притянул к себе, целуя наконец ту, которую любил, поскольку не особо был рад перспективе упускать то, чего так долго желал. Стены, защищавшие Паршуту на протяжении года (или, быть может, больше), пали, разлетевшись пылью, но разум твердил, что так нельзя, и она знала, что оно действительно так. — Марк, подожди, — жалкая попытка убедить его одуматься, но смотреть в его глаза уже не могла совсем: понимала, что потеряется там, если взглянет, — ты же знаешь, что я неравнодушна к тебе, ты для меня не просто друг. Но у тебя есть девушка, а у меня — принципы. — Принципы? Мне год назад ты тоже из-за принципов отказала? — не понятно откуда взявшаяся злость начала мерзким ядом растекаться по венам. Тон его голоса привёл Юлю в чувства и она выскользнула из его объятий. — Я говорила тебе несколько причин, а ты слушал и не пожелал услышать главную, — она вновь говорила спокойно, чётко расставляя акценты, что до невозможности бесило Марка. — И какую же? — язвительная фраза была защитой от осознания того, что его снова оттолкнули, от боли, неминуемо настигнувшей бы его. — Мне было страшно, Марк. Я боюсь довериться, боюсь, что никогда не смогу сделать этого, боюсь стать одним из тех чудовищ, которые преследовали меня всю мою жизнь. А ты услышал только вопрос о том, спал ли ты с Сашей. Твоя гордость была задета. Ты тогда был пьян. Но я не виню тебя, потому что это только мои страхи, из-за меня мы не начали отношения тогда и даже раньше. И это был мой выбор, — Юля протяжно выдохнула, пытаясь не сорваться на крик, продолжая спокойно объяснять. — Ты не виноват в том, что меня сломали. А ещё я правда очень ценю нашу дружбу, Марк, твою поддержку, наши посиделки… только ты не представляешь, как мне тяжело каждый раз ловить твой взгляд на себе, даже если рядом она… — Глаза — зеркало души, — успокоившись, Марк понял, как ранил тогда свою девочку и насколько эгоистично поступил, но наконец все же решил признаться, что вся эта история — ложь, ложь не только для окружающих, но и для него самого. — Мне… я… — слов не находилось, а на сердце было столько всего. Он, взрослый мужчина, так много глупостей натворил, а теперь не знал, как с этим всем разобраться. — Ничего не говори, просто не надо делать того, о чем потом пожалеешь и чем сделаешь больно Саше, — Юля схватила свой пиджак, набросив его себе на плечи, и только сделала шаг, как его голос заставил ее остановиться. Она застыла на месте, не в силах повернуться, лишь сильнее сжимая края чёрной вещи. — А мне, по-твоему, не больно? Тебе самой не больно? — мужчина вновь сказал не то, что должен был, хотя и это тоже было правдой. — Я не смог тебя забыть, не смог выжечь чувства. Не смог, понимаешь? Такого ещё никогда не было. Я прихожу домой и думаю о тебе, я иду на работу и думаю о тебе, — негромкими и будто обвиняюще-умоляющими звучали слова, Тишман приблизился сзади, кладя свои руки на ее, а голову, точно на гильотину, на женское плечо, его дыхание обожгло её ухо, — я слушаю музыку и думаю о тебе, потому что в строчках вижу нас. Пожалуйста, дай мне шанс, дай нам шанс. — Ма-а-арк, — прошелестели алые губы, Юля зажмурилась: только бы не заплакать, — ну не надо, я прошу тебя, умоляю, не береди раны на душе. Мне больно осознавать, что у тебя кто-то есть. Невыносимо больно. Но я правда рада за тебя. Вы же даже собаку завели, — грустная усмешка. — У тебя кто-то есть? — страшась ответа, спросил он, а девушка отрицательно покачала головой. — Никого? — Нет, — как у неё может быть кто-то другой, когда изо дня в день все её мысли о нем? Было бы нечестно по отношению к другому мужчине, если бы она использовала его, чтобы забыть Марка. — Скажи правду, — настаивал Тишман. — Правда в том, что я тоже думаю о тебе, не могу забыть, думаю о том, что у нас могло бы быть, — опять она по собственной воле лишилась его касаний, отступив на несколько шагов. — Я расстанусь с ней, — Марк был настроен решительно. Юля только медленно повернулась к нему лицом, отрицательно качая головой. — Ты ранишь её, — Паршута правда переживала. — А так я раню и себя, и тебя. Ну почему ты не поймёшь простую вещь, что я люблю тебя? — истина сорвалась сама собой, Марк впервые произнес её вслух. — Не… не стоит разбрасываться такими словами, — девушка вновь увела взгляд и теперь смотрела в пол. — Это правда. Эти отношения были для галочки. Я никогда не любил её, — сказав первую правду, дальше мужчина говорил уже легко, как есть. — Я полный придурок, но это была игра. Только чтобы позлить тебя. Я влюблялся тысячи раз, но каждый раз из этой тысячи это была ты. Всегда только ты. — Хватит, Марк, прошу. Я не стану рушить ваши отношения, — влажные глаза, снова смотрящие на него, молили закончить монолог. — Какая же ты дура, — на этот раз раздраженный Тишман не пытался остановить Юлю, он поднял лицо к деревянному потолку и провел ладонями по волосам, горько усмехаясь. — Может и так… — она не собиралась с ним спорить, лишь избавиться от убивающего разговора. Уже через мгновение она скрылась в толпе гостей, стоящих поодаль, а он так и остался недвижимым в углу веранды, слушая волны и смотря не на настоящую луну, а на ее отражение, понимая, что почти весь этот год занимался именно этим, играя в счастье.***
Юля сидела в своей квартире в Москве, вновь и вновь прокручивая в голове последний диалог с Марком. Она не могла решить для себя, правильно ли ответила и поступила, стоило ли разорвать с ним всякую связь сразу после того, как познакомилась с Александрой, или вовсе ничего не говорить о своих чувствах и отрицать их хотя бы перед ним. Было слишком много вопросов, ответы на которые она никогда уже не узнает. Юля поступила так, как поступила. Жалеть тут было не о чем, она сама каждый раз выбирала поворот в этой истории. О чем девушка действительно жалела, так это то, что она расстроила Ксюшу. С её Дня рождения Паршута спешно ушла, извинившись перед подругой. Та не стала её держать, догадавшись, что у Юли не всё хорошо, но поехать с ней не могла из-за гостей, поэтому попросила Артёма проводить её. Поначалу Паршута отнекивалась, но друзья настояли. Тёма повёз её до отеля, пытаясь выяснить хоть что-то, но не решаясь высказать свое предположение. Юля молчала почти всю дорогу, неохотно отвечая односложными предложениями. По приезде она поблагодарила друга и сухо пожелала спокойной ночи, направляясь в свой номер. Вчера она первым же рейсом прилетела в Москву и уже почти сутки сидела, будто внешнего мира не существовало или он погрузился под воду. Странное чувство пульсировало где-то в области груди: остаться наедине с собой не так-то просто, в эти долгие минуты ты словно не узнаешь себя, тем не менее, знакомишься с новым человеком, с собой, которого не знал. Ответы, обнаруженные глубоко внутри себя, могут очень удивить. Паршута прекрасно знала об этом, поэтому старалась спросить себя о многом, копаясь глубоко в поисках ответов. Так как Юля забыла зарядить телефон, то включила она его только полчаса назад, видя несколько десятков пропущенных от разных людей и около полсотни сообщений. Отписалась только четверым: Ксюше, Тёме, брату и маме, что с ней всё в порядке. А ещё минут через двадцать из мыслей ее выдернул звонок, разрезавший утреннюю тишину. Не глядя, Юля ответила и только потом пожалела, что не обратила внимание на имя абонента. — Ты дома? — голос с той стороны казался нервным и почему-то чужим: в хозяине этого баритона что-то изменилось. — Да, — совсем равнодушный ответ, блёклая интонация, казалось, отвечает не человек, а его призрак. — Можешь спуститься? — прочистив горло, спросил собеседник, волнение, которое мужчина пытался скрыть, отозвалось фантомным интересом в пламенной душе, метавшейся в ледяной тюрьме. — Зачем? — Юля сама поражалась, насколько голос был безэмоциональным, но так, наверное, было даже лучше. — Пожалуйста, — тихая мольба, отраженная криком где-то глубоко внутри. — Хорошо, дай мне пять минут, — Паршута решила, что пора поставить точку в их истории. Так они терзали друг друга и своих близких этими выходками. Девушка поймала себя на мысли, что вновь она зависима от кого-то и не может… до сегодняшнего дня не могла пресечь это. Или не хотела сама. На удивление, ровно через пять минут Юля стояла внизу многоэтажного дома. На ней была однотонная белая футболка и домашние тёмные штаны, распущенные волосы и безразличие на лице, во взгляде залегла глубокая задумчивость, он не блестел как раньше. Хмурая погода определённо совпадала с настроением девушки. Она увидела, что высокая фигура резко поднялась с серого бордюра напротив подъезда сразу, как только пронзительные глаза цвета летнего неба заметили её. Тишман в три шага преодолел расстояние между ними и заключил девушку в крепкие объятия. — Спасибо, что вышла, — тихий голос был настороженным, но искренне воодушевленые нотки, поставили Юлю в тупик. Горячее дыхание опалило шею, заставляя вернуться из глубины внутренних раздумий и вновь ощущать живую реальность вселенной, которая ни на секунду не пропадала, пока девушка пряталась за крепостными стенами своего внутреннего мира. — Привет, — внутри неё бушевали смешанные чувства и желания, Паршута хотела и в то же время не могла позволить себе прижаться к манящему любимому телу с тем же рвением, как в данный момент это делал Марк, но если он не отпустит её сейчас, то она просто не сможет контролировать свои порывы, а он, судя по всему, и не собирался отстраняться, прижимая ее к себе крепче и вдыхая запах волос. — Марк, — вдребезги разбита маска холодности: каждое произнесенное слово выдавало ее с головой, полностью противореча чувствам, — пусти. — Больше я тебя не отпущу, — звучало не как обещание, но как клятва. — Прости меня, — его обветренные губы с нежностью прижалась к её виску, и он всё же слегка отпрянул, но лишь для того, чтобы видеть ее глаза, однако неспокойные, но уверенные руки прижимали к себе женский стан, не позволяя уйти. — Год назад я повёл себя эгоистично. Неправильно. Это всё было неправильно и подло по отношению ко всем нам. Я расстался с Сашей. — Что? — брови нахмурились, взгляд растерянно метался по родным чертам лица, ища хоть какой-то намёк на подвох или шутку. — Я расстался с ней, — дрожащими пальцами правой руки Марк отвёл светлую выбившуюся прядь. Ему было страшно снова стать отвергнутым, но даже если так, то на этот раз он поступил правильно, честно. — Ты сказала, что сейчас тебя останавливают только мои отношения. Их больше нет. — И… — понимая, что слова, которые она собиралась сказать в противовес, были бы бесполезы и не совсем уместны, потому что Марк уже сделал то, на что был так решительно настроен, она помотала головой, тут же неуверенно высказывая другие мысли, — как она отреагировала? Тишман тяжело вздохнул, опуская взгляд и собираясь с мыслями, вспоминая долгий разговор, тяжёлый взгляд напротив, таивший в себе сначала обиду, а потом и понимание, остывший кофе без сахара, притихшего и прижавшего уши Данте у ног Саши, её слова о том, что она всё понимает и рада, что он во всем сознался, потому что видела его холод даже через образ примерного и верного любовника, надеялась, что сможет влюбить его в себя, но замечала, как он смотрел Юлю и как никогда бы не посмотрел на неё, осознавала, что грёзы о совместном счастье всё дальше от неё, пропускала мимо ушей, когда он случайно оговаривался, называя её именем другой и даже не замечая этого, вот только простить она его не могла. Она молча собрала вещи, забрала Данте и уехала. — Расстроилась. Но всё поняла, — Марку не хотелось вдаваться в подробности, но отвечал он честно. — Она видела мою холодность и не хотела, чтобы рядом с ней я думал о другой. Юля кивнула и тоже смотрела вниз, страшась встретиться взглядами, пересечься душами раз и навсегда, что крепкие оковы переплетут их судьбы, как маленьких птиц, посаженных в золотую клеть, что узы, связывающие их и раньше, станут совсем неразрывными, привязав их к земле. Мужчина медленно поднял глаза, веря в то, что теперь они будут счастливы, горячая ладонь коснулась шеи, он большим пальцем провел по линии челюсти, затем указательным приподнял голову за подбородок, вынуждая посмотреть на него. — Я больше не хочу тебя терять, — Марк впредь не врал: не мог, не хотел. Надеялся, что они построят мосты там, где у других стояли непреодолимые стены. — Я больше не отпущу тебя. Юля смотрела в бездонные небесные глаза, только сейчас точно осознавая, что не оковы будут удерживать их вместе, потому что то, что они подарят друг другу, будет свободой, ибо души их — крылья, несущие одну на двоих судьбу.