Танец с Демоном

Стук каблуков ботинок эхом раздавался в полупустой комнате, из динамика граммофона лилось оперное пение, сопровождаемое спокойной мелодией пианино. Лунный свет проникал через большое окно, освещая стеклянный столик, на котором стояло два бокала с шотландским виски и пышный букет из четырёх белых роз, окрашенных алой кровью Всемогущего. Конечно же эти цветы и их количество были плодом смеси символизма и больного чёрного юмора Шигараки. Бывший герой номер один, которого почти что приравнивали к Божеству, на которого всё человечество возлагало молитвы, надежды, мечты о спокойной жизни и мирном существовании, проиграл самому Королю Демонов. И сейчас этот Демон ощущал вкус кровавого триумфа на своих губах вместе с обжигающим вкусом дорогого алкоголя. Алкоголь, свинцовый привкус и странное, жгучее чувство распаляли его кровь, заставляя всё стягиваться в тугой узел внизу живота. — Скажи, какого это, чувствовать себя проигравшим? — губы Шигараки растянулись в зловещей ухмылке, оголяя ряд ровных белых зубов. Он продолжал вести танец, словно это было что-то романтически-обыденное, словно у его партнёра не были сломаны конечности и пара рёбер. Голос Шигараки и музыка из динамиков смешивались между собой в уродливый набор звуков, искажался, напоминая адскую смесь. — Отвали, — голос совсем слабый, но мужчина пытался вложить в это единственное слово ненависть, но звучит это бессильно и болезненно. Единственные мысли Тошинори Яги были наполнены мыслями о ненависти к человеку перед ним, мыслями о том, как он уходит из чужой хватки и разбивает ненавистное лицо вдребезги, а затем наносит удар тяжёлым предметом, высвобождая содержимое черепной коробки. Только так он хотел заглушить боль юных учеников академии ЮЭЙ, боль всего мира, и наконец, свою собственную. Голос Шигараки вновь бил по барабанным перепонкам, отвлекая от размышлений о мести. Голос грубый, с насмешливыми и игривыми нотками, пробирающим до костей и дрожи. Хотелось лишить себя слуха, чтобы не слышать, как над ухом растягиваются гласные при очередном бессмысленном вопросе. Тошинори просыпался в липком холодном поту, когда вновь и вновь слышал чужой голос в своих самых страшных кошмарах. — Ненавижу. — Мне нравится твоя ненависть ко мне, ненавидь меня настолько, насколько это возможно, Всемогущий, — проворковал Шигараки куда-то в макушку мужчине, после чего крутанул того вокруг себя. — Клянусь, когда-нибудь я отправлю тебя в Ад своими руками, — прошипел Тошинори, после чего закашлялся кровью, пачкая чужую белую рубашку. Шигараки не злился из-за этого, наоборот заставлял двигаться в танце сломанное, полуживое, худощавое тело бывшего символа номер один. Боль пульсировала в каждой клеточке изувеченного тела, застилала каждый уголок разума, заставляя непроизвольно шипеть и искривлять лицо в гримасе боли. В голубых глазах всё ещё пылал отблеск жизни. Золотистые волосы слиплись из-за смеси крови и пота, и напоминали солому на ощупь. И Шигараки наслаждался таким видом Тошинори. Ему хотелось видеть больше чужих мучений и больше ненависти в этих глазах. Мужчина разглядывал бледное как полотно лицо, проводил пальцами по впалым щекам и видел, как под глазами залегли мрачные тени. Конечно, Шигараки чередовал осторожность движений с грубостью, дабы не сломать эту хрупкую фарфоровую оболочку, бывшую чем-то большим. Конечно, Шигараки мог дарить лживое милосердие, вкалывая анестетики, и заставляя есть. «Ты жив, пока ненавидишь меня. Глядя на твоё увядающее тело, я прямо вижу своего глупого младшего братца». Всемогущему не нужны были эти жалкие подачки, ему ничего не было нужно от этого гнилого, мерзкого, отвратительного демона. Никакие анестетики не утихомиривали боль в сломанных костях и повреждённых мышцах, еду он тоже отвергал, выблёвывая её вместе с желчью и кровью, показывая явный протест тому, кто стал символом террора и мирового зла. Хоть он и не мог сражаться в битве, но в моральном плане Тошинори держался достойно. Если и умирать, то не от рук Шигараки, а от истощения. Такая смерть была бы постыдной, но стала бы маленькой победой для бывшего героя номер один. Небрежный, смазанный поцелуй пришёлся на сломанные пальцы, а затем сухие потрескавшиеся губы коснулись перебинтованных запястий, под которыми запеклась свежая кровь. Все эти травмы, ранения и бесконечная ненависть — подарок от короля Демонов. Он ломал кости, ломал душу и всё, что можно, наслаждаясь чужой болью, испепеляющим взглядом и даже попыткой убить в процессе. Шигараки не мог убить Тошинори так просто. Каждый раз он жаждал сгорать в пламени этой ненависти заживо. В пламени, что сильнее огня Даби и Старателя вместе взятых. И конечно, он не забывал напоминать Всемогущему о главной ошибке всей его жизни. — Эй, ты ведь в курсе, что для тебя тоже есть место в Аду? Ты заставил юного мальчишку решать свои проблемы. Ты заставил платить его по своим старым счетам, — горькая правда насмешливо слетела с губ Шигараки. Тошинори нечего было ответить, мир перед ним расплывался, искажался и погружался куда-то за пределы сознания. Сотни тёмных рук утаскивали его на дно, заставляя утопать в сожалениях за судьбу юного Мидории, ненависти к своему персональному кошмару и жалости и ненависти к себе. Он проваливался во тьму, кружась на карусели безумия, созданной из искажённой музыки, спокойного и мерзкого голоса его заклятого врага, боли в конечностях и желанием забрать Короля Демонов с собой в глубины Ада. Если и гореть в Преисподней, то только вместе с ним.