По ту сторону

I been waitin' all my life to live, when I've only been dreaming Всю свою жизнь я ждал момента, когда заживу так, как мог только мечтать

Окна комнаты Джихуна выходят на высокий железный забор, сквозь решетки которого вдали можно разглядеть широкую полноводную реку и расплывчатый силуэт большого города. Но мальчику никогда не выйти к берегу этой самой реки, никогда не пройти по улицам этого самого города, потому что – забор. За территорию забора никогда никто не выходил, только входили. Эта территория была огорожена специально для тех, кто думает иначе, кто выглядит иначе, в чьих венах течет кровь «предателей». Джихун прожил в этом заключении уже семнадцать лет. Семнадцать лет без планов, мечтаний и надежд. Дни и ночи сменялись без всякого разнообразия, и до того всё опостылело, что порой по утрам не хотелось даже вставать с кровати. Это утро складывалось иначе, этим утром его разбудил вой сирены. Джихун давно не слышал ее звучания. Он даже забыл, когда в последний раз в его ушах стоял этот режущий нутро перезвон. Ворота должны были вот-вот открыться. Парень натянул первые попавшиеся штаны и выбежал на улицу, он со всех ног несся к главной дороге, потому что не мог пропустить. Никто не мог пропустить. Последний раз их население пополнялось…Когда это было? Кажется, лет шесть назад. На обочинах уже скопилось порядочно народу, все их взгляды были прикованы к черному бронированному фургону за решетками ворот. Джихун ничем не отличался от других, ему тоже было любопытно. Он притаился в ожидании их нового поселенца. Из фургона вытащили парнишку, мелкого и щуплого, который вздрагивал от каждого прикосновения провожатых громил, как от удара током. Ворота приоткрылись, как и всегда на жалкий метр, парнишку втолкнули за территорию, и они тут же захлопнулись. Их новый житель не устоял на ногах и рухнул коленями на пыльную землю, словно было мало того унижения, что ему пришлось пережить ранее. Джихун, по рассказам других подобных этому парнишке, знал, что с ними обходятся довольно жестоко прежде, чем направить сюда. Тех, кого направляют за забор, считают политическими преступниками. Статья довольно широкая, можно загреметь очень быстро, даже неудачно пошутив о текущем политическом режиме. Новичок явно был несовершеннолетним, может ровесником Джихуна, из этого следовало, что вся его семья подверглась преследованиям, аресту и казни, кроме него. К детям система проявляла гуманность, если конечно можно считать актом милосердия то, что теперь уже сирот бросали за забор, вынуждая выживать без всяких средств к существованию среди других отщепенцев. Парень был одет очень ярко, словно пытался сочетать свою одежду со своими такими же разноцветными волосами, чем мгновенно выделялся на фоне других, как попугай среди воробьев. Он неказисто поднялся с колен, сверкая голыми потрёпанными коленями, которые были видны сквозь большие прорези в его брюках. К нему подошли две бабки, которые издавна занимались тем, что присматривали за сиротками, коих за жизнь Джихуна за забором набралось не меньше пятнадцати. Парнишка понуро поплелся за бабками, взявшими его в оборот, смотря себе под ноги с самым горестным видом. Джихуну возможно было бы жаль его, но за годы здесь он испился этой жалости до краев, пока она не превратилась в полное безразличие. - Как тебе малец, Джихун-а? – раздался неожиданно голос откуда-то сбоку. Джихун против воли вздрогнул. Он конечно прекрасно знал обладателя голоса, но эффект неожиданности сработал против него. - Такой же, как и другие дети, - ответил Пак, поворачиваясь к дяде Гиуку, что раскуривал трубку с непонятно откуда взявшейся веселостью во взгляде. Чон Гиук был самым старым обитателем их зазаборного поселения. Он, его родители и старший брат были в числе первой группы, загнанной сюда. Старику уже исполнилось 81 год, но он был в кристально здравом уме и помнил всё до последней детали о роковом стечении обстоятельств, которые привели к появлению этого гетто. - Разве? – усмехнулся старик. – Я не виню тебя за твою недогадливость, но, Джихун, тебе все же следует быть внимательнее к деталям. – Он хлопнул его по плечу и побрел в сторону своего дома. Джихуну не потребовалось много времени и усилий, чтобы догнать его и разговорить мужчину до чего-то более конкретного, нежели загадки, да и жили они по соседству. - Дядя, что я не заметил в этом парне? - Ты видел, как он выглядел? Я не о чудной прическе, не знал, что мода нынче так поменялась. Я об одежде, обуви, украшениях. - И что? Дядя Гиук покачал головой, огорченный тем, что его подсказки все еще не навели Пака на правильную мысль. - Что-что!? Это не батрацкий сынок, он явно был из состоятельной семьи. - Ну и что? – недоумевал Джихун, все еще абсолютно не понимая, к чему клонит старик. Тут за забором прежняя жизнь, богатство или знатность не имели никакого значения. Они дошли до места, где штакетник разделял их дома: справа - дом Гиука, слева - дом Джихуна и его матери. - А ничего, балбес! – рассердился пожилой мужчина. – Просто если будет возможность, узнай у него как обстановке в стране. – Он резко понизил голос до едва различимого шепота. - Может быть, ему что-то известно о революции. Джихун ошарашено открыл рот, пережевывая в мозгу слова старика, пока тот, больше не утруждая себя разговорами, зашел за ограду и скрылся на дворе. Революция, конечно, это то, чего так ждал дядя. Гиук не завел семьи, не потому что не было возможности, были девушки подходящего возраста, а потому что не желал заводить детей, вынужденных закончить жизнь в клетке, как и он сам. Так рассуждали многие, но были и те, кто постарался построить свою обычную жизнь здесь. Их было не так уж и много, гораздо больше было тех, кто заканчивал свои мучения, вешаясь на дереве. Это было всегда одно и то же дерево – могучий тополь с раскидистыми ветвями. Кладбище было большим, мертвых становилось больше, чем живых. Старший брат Гиука был одним из самоубийц, терзания привели его к тополю и закончились там же. Джихун однажды спросил дедушку, почему он сам предпочел жить такой унылой и беспросветной жизнью, потеряв здесь юность, молодость, все надежды. Сам Пак до леденящего ужаса боялся оказаться в подобном положении: все родные и близкие мертвы, день за днем всё до отвращения однообразно и тщетно. С каждым годом мысль прийти к тополю становилась все более заманчивой. Тогда Гиук сказал ему то, что подожгло в нем фитиль, который и сейчас горит. - Однажды этот забор падет, - тихо произнес старик, возводя глаза к серому небу. – Я лишь хочу дожить до этого дня. Была ли эта мечта осуществима? Пожилой мужчина всю жизнь свою потратил в этом проклятом месте, и, если забор не сокрушить, Джихуна ожидает та же участь. Середина сентября была невыносимо знойной, дождей почти не случалось, а земля настолько иссушилась, что огородники не рассчитывали на хороший урожай. Джихуну и без того жизнь опротивела, а в такую погоду и вовсе. Но наконец спустя неделю постоянной душащей жары солнце скрылось за тучами и накрыло поселение тенью. Это было идеальным временем для прогулки. Джихун пошел погулять по лесу, это было своего рода традиционным занятием, раз в неделю он выбирался в лес и шастал там до самой темноты. Иногда ему хотелось, чтобы он заплутал и не нашел пути назад, но этого никогда не происходило, как бы хаотичны не были его маршруты, парень находил себя у кромки леса перед знакомыми местами. Первым делом он всегда доходил до тополя, пересчитать имена, нацарапанные на коре, поступил так и в этот раз. Отсюда начались несостыковки в его плане - впервые за всю традицию лесных прогулок у тополя кто-то торчал. Сердце Джихуна вздрогнуло. - Стой! Он ринулся, как ужаленный, хватая человека за плечи и разворачивая к себе. На него смотрели огромные как блюдца глаза, наполненные паникой. Это был их новенький поселенец, которого, как позже выяснилось, звали Чхве Хёнсок. Джихун ни разу не встретился с ним за ту неделю, что он жил с ними, не было ни повода, ни желания. От Йоши, своего лучшего друга, он узнал, что парень старше их на год, его родители были казнены за участие в антиправительственном заговоре. Это должно было подстегнуть Пака к встрече с ним, как и советовал дядя Гиук, но что-то вот останавливало. - Пус…пусти меня! – крикнул Хёнсок, скидывая с плеч чужие руки и отступая на несколько шагов назад. Он смотрел так, словно Джихун какой-то маньяк-убийца, подстерегающий жертву в лесу. Однако страха в его взгляде не было, только настороженность и отчетливая готовность противостоять ему даже ценой своей жизни. Пака могла и обидеть такая реакция, но в эти мгновенья он мог думать лишь о том, что за дело привело Хёнсока к этому дереву висельника. - Что ты тут делаешь? - спросил парень, оглядывая другого с головы до ног и ища то, что могло подтвердить или опровергнуть его опасения по поводу намерений Чхве. - Это не твое дело! - Тот скрестил руки на груди в защитном жесте, явно продолжая чувствовать в Джихуне некоторую угрозу, но по крайней мере теперь можно было отчетливо разглядеть, что при себе у него ничего такого не было для..кхм..повешения. - Тетя Нагён сказала, что ходить в лес не запрещено. - Я не про лес, я про это дерево, - терпеливо уточнил Пак. Ему стоило это определенных усилий, потому что с каждой секундой диалога со старшим его раздражение возрастало. Тот вел себя не то что бы высокомерно, но эти жесты, типа задирания подбородка, передергивания плечами или постоянных касаний этих нелепо аляпистых волос, заставляли Джихуна чувствовать себя угнетенным. Это было несвойственное ему чувство, потому что за забором все были в равном положении, что, естественно, не прибавляло очков симпатии к новичку. - А что с этим деревом не так? - Хёнсок бросил взгляд на могучий тополь, шелестящий листьями от порывов ветра. Джихун от внезапного открытия вылупился на него, глупо по-совиному моргая. Парень, кажется, не знал страшную легенду тополя. - Ничего, - соврал Пак, полагая, что лучше не упоминать о самоубийствах при этом человеке, скорее всего он сейчас пребывал в депрессивных настроениях. – Но лучше не околачиваться рядом с ним попусту. - Тогда почему ты тут околачиваешься? Чхве Хёнсок, намеренно или нет, играл на его нервах, Джихун уже сожалел о том, что подошел к нему, в этом не было никакого смысла, только перепугался зазря. Этот мелкий хён выглядел вполне себе адаптировавшимся, по крайней мере сейчас перед Паком он вел себя так, как будто не в тюрьму попал, а за город на выходные приехал. Джихун привык видеть сирот забитыми и нервно истощенными, они первое время пребывали в полнейшем шоке и отрицании, психологическая реабилитация занимала у них месяцы, если не годы. Поведение Хёнсока отличалось, так что он либо тронулся умом, либо хорошо маскировал свое настоящее состояние. - Я… - Джихун слегка потерялся в попытке объясниться, хотя ничего криминального не затевал, просто этот парень вывел его из равновесия. - Я просто шел мимо, прогулка в лесу, знаешь… - Ну да, здесь и заняться больше нечем, - протянул Хёнсок с видом презирающей всех и вся скотины. - Хоть иди и вешайся от скуки. Джихун вздрогнул, услышать о повешении прямо под деревом висельников было довольно пугающе. Он перевидал их на своем веку слишком много для ребенка. Мужчины, женщины, молодые и старые, даже подростки...это место стало финалом их жизней. - Ты тут с рождения? - продолжал Чхве, совершенно не замечая эмоционального состояния своего собеседника. - Не понимаю, как ты еще не свихнулся… Терпение лопнуло как мыльный пузырь. Пак одним движением, вцепившись в плечи другого, вжал его в ствол дерева. - Ты слишком болтливый и беззаботный для того, кто недавно потерял семью, - припечатал Джихун, не скрывая своей неприязни. Конечно, своими жестокими словами он задел за живое, и панцирь равнодушия и спокойствия начал стремительно трескаться. Широко распахнутые глаза Хёнсока увлажнились, тонкие ручейки потекли по щекам, но он не отвел взгляд, сжимая губы так плотно, что те побелели. - Да, я виноват, - сказал он сипло, но голос был пропитан сталью. – Но я сделаю всё, чтобы искупить свою вину. Я не буду ожидать смерти, сидя в этой клетке, как ты! Ответка прилетела быстро, теперь за живое задели самого Джихуна. Его хватка ослабла, а руки пронизывала дрожь, Чхве легко оттолкнул его от себя, смотря как на кусок дерьма. - Как будто ты сможешь что-то изменить, - бросил Пак в отчаянной попытке взять себя в руки. Это нельзя было назвать голословным утверждением, Джихун не верил, что кому-либо из местных под силу изменить обстоятельства. Дядя Гиук верил в революцию, а Пак думал, что даже если таковая случится, то никому не будет до них дела. Однако в этот день он встретил не обычного человека, Джихун встретил словно само воплощение протеста и мятежа. - Я постараюсь, - жестко произнес Хёнсок с таким решительным и даже опасным взглядом, от которого у младшего пробежали мурашки по коже. - Даже если выйти за забор будет моим первым и последним удачным действием. Если меня убьют, как только я окажусь за этим забором. Умереть на свободе лучше, чем здесь. Как будто Джихун не понимал этого! Он прожил здесь все семнадцать лет, в тюрьме, которую вынужден называть домом, и его раздражало поведение Чхве, смотрящего на него с вызовом, долей превосходства. Так что теперь соглашаться ним? Ни за что. - Смерть все равно есть смерть, - бесстрастно и холодно ответил парень. - Может быть. Но это мой выбор. – Хёнсок оттряхнул свой тонкий свитер и выпрямился. – Где находится кладбище? Сначала тополь, а теперь – кладбище… Что с этим парнем было не так? - На кой черт тебе оно нужно? - Я обманул тебя, эээ… А как тебя? – в этот миг до Чхве дошло, что он до сих пор не узнал имени своего собеседника, и его лицо ярко отобразило пережитый конфуз. В нормальном мире с этого и нужно было начинать, со знакомства, но ситуацию уже нельзя было переиграть. Тем не менее та гнетущая атмосфера между ними заметно поубавилась, каждый остался при своем мнении, а развивать конфликт смысла никакого не было, поэтому Пак назвал свое имя. - Джихун. - Я – Хёнсок, - тут же представился он в ответ. - Джихун, я в курсе, что связано с этим деревом. – Хёнсок показал на высившийся над ними тополь. - Я искал на коре имена родных. Так, ну это лучше, чем то, о чем в первую очередь подумал Пак, завидев парня рядом с деревом. Однако… - Что? – воскликнул он, бегая взглядом от Хёнсока к инициалам на коре. Ему не послышалось? - Родных? - Да. Мои прадедушка и прабабушка были сосланы сюда. Хотелось убедиться, что они не закончили свою жизнь под этим деревом. Список инициалов был длинным, за каждым именем таилась своя история, несомненно полная тоски и безнадежности. Видимо, Хёнсок не нашел здесь своей родни, это должно было облегчить его долю, ведь это означало, что они не потеряли смысл своей жизни, не сдались под напором жизненных невзгод, проживали каждый свой день вопреки. Джихуну оставалось лишь завидовать их воле к жизни, стойкости и мужеству, сам он кажется непреодолимо приближался к грани. - Идём, – сказав это, Пак выдохнул все свои горести в пустоту и пошел по хорошо знакомому маршруту. - Я покажу тебе кладбище. Пока шли, стояло неловкое, а порой и напряженное молчание. До кладбища было не так далеко, нужно было лишь перейти на другую сторону лесной кромки. Здесь редко, кто бывал, так приходили полоть сорняки да поправить именной колышек. Из родных Джихуна тут никого не хоронили, единственный его родственник – мать – жива и здравствует. Но он знает каждое имя на каждом колышке, потому что кто-то должен помнить. Поэтому, когда их путь достигает цели, он спросил: - Как зовут твоих родных? Хёнсок бросил на него косой взгляд, слегка подозрительный и не особо дружелюбный, но все же ответил: - Чхве Даёль и Чхве Хёнми. Джихун кивнул и сразу же направился к нужным могилам, они в конечном ряду, там, где захоронены первые поселенцы. Хёнсок смотрел на колышки со стеклянным взглядом, его колени внезапно подогнулись, и он не удержав собственный вес, сел перед ними. Пак съежился рядом, когда увидел, как парнишка кланяется костям, прикладываясь лбом к земле. Его нутро свернулось в тугой комок, когда он расслышал слезные сожаления Хёнсока. Особенно ударила фраза: «Простите, они погибли из-за меня». Чхве встал на мягкие ноги, Джихуну приходится ловить его за локоть, чтобы он снова не плюхнулся на землю. Его вид был настолько жалок, что в груди нарастало желание погладить его по макушке по-матерински и убаюкать, обещая, что всё будет хорошо. Он не делает ни того, ни другого, потому что ему чужда материнская ласка, это, во-первых, а во-вторых, ничего не будет хорошо. Правда, Пак не удержался от одного, его руки действовали сами по себе, когда он, натянув рукав рубашки, стёр слезы с щек и вытирает грязь со лба. На обратном пути они решительно делают вид, что ничего не произошло, что не было слез, жалобных стенаний, прикосновений. В том же молчании, теперь опустошенном, парни шли через лес, возвращаясь в селение. Под первой же камерой Хёнсок тормознул и, оглядев округу, резко вскинул обе руки и показал два средних пальца. Джихун предпочел воздержаться от комментариев, хотя такое поведение ему казалось незрелым. То же самое повторилось, когда они дошли до следующей камеры. Пак ожидал того же трюка у третьей, но парень, бросив быстрый взгляд на камеру, прошёл мимо. - Что, запал кончился? – язвительно отметил Джихун, больше не выдерживая напряжения между ними. - Нет, - ответил Чхве. – Эта камера не работает. - Не работает? Откуда ты знаешь? Хёнсок не сразу нашелся с ответом. Эта заминка не ушла от Джихуна незамеченной. - Я слышал, что две из них уже давно вышли из строя. – Он махнул рукой в сторону якобы неработающей техники. – А у этой красный сигнальный маячок не горит. Пак внимательно посмотрел на камеру, со зрением у него было все отлично, что позволило разглядеть, что действительно никаких красных свечений на ней нет, но этого было недостаточно. Джихун сорвался с места и вернулся к предыдущей камере, которая была на их пути. При более детальном рассмотрении различия были обнаружимы, маленький маячок красного свечения работал исправно. Он вернулся к Хёнсоку, который оказывается все это время оставался на месте и ждал его возвращения. - Почему их не заменили тогда? – спросил Джихун, будучи настолько озадаченным и шокированным, что его прежняя неприязнь к Чхве улетучилась. - Они связаны единой системой, если менять камеры, то все сразу. – Хёнсок пожал плечами, выглядя отягощенным темой разговора, как будто она была настолько неинтересна, что лень тратить воздух на слова. - Видимо правительство считает, что это слишком затратно. Однако Джихун нащупал в них кое-что ценное и не собирался обращать внимание на поведение собеседника, его мозг уже развивал логическую цепочку, которую тому оставалось лишь подтвердить. - А если сломать все камеры? – он спросил, пристально глядя на Чхве. Тот усмехнулся. - Тогда им точно придется поставить новые. - И отключить электричество? Лицо Хёнсока озарилось, он на лету поймал идею Джихуна, начав возбужденно подпрыгивать на месте. - Им придется отключить электричество! – парень схватил его за предплечья, смотря такими сияющими глазами, словно Пак ему весь мир подарил только что. – Ты такой молодец, Джихун! Дело в том, что забор был под напряжением, система открывания и закрывания ворот была автоматической и тоже зависела от электричества, следовательно, если электричество пропадет, то их можно будет открыть вручную. От флюидов Хёнсока, его искренней похвалы Джихун зарделся от смущения. Он так редко испытывал подобное, когда кто-либо хорошо отзывался о нем, хвалил, да его никогда не называли «молодец» с таким открытым и счастливым лицом. От этого причудливого парнишки Пак мог ожидать такого отношения к себе в последнюю очередь, наверно поэтому его сердце почти превратилось в желе. - Нам нужно все хорошенько обдумать, Джихун, - сказал Хёнсок, когда их путям предстояло разойтись. На его губах играла пусть и маленькая, но улыбка, а взгляд полыхал еще пуще прежнего. Джихун был слишком взбудоражен, чтобы сразу вернуться домой, поэтому он навестил старика Гиука, которому доверял как родному дедушке. Сбивчиво и взволнованно он рассказал о лазейке, которую обнаружил в ходе разговора с Хёнсоком. Гиук непроницаемо выслушал его, не перебивая, но после завершения рассказа всем видом показал, что не особо оптимистичен. - Выйдете вы за забор и что дальше? – спросил он. Джихуна застал врасплох этот, казалось бы, обычный и вполне логичный вопрос. Он не думал о следующих шагах, для него уже сам выход за забор был смыслом жизни. Но если действительно задуматься, то куда им идти, что делать, как выжить в мире за забором, где они никому не нужны? Пак вошел в свою комнату и уселся перед окном. За стеклом все те же надоевшие до колик решетки. Там, в большом городе, ему не обрести друзей, не построить карьеру и не обзавестись семьей. Нужно уходить далеко, в другую сторону, на другой край света. Да, как можно дальше, туда, где всем будет безразлично, кто такой Джихун. Эта мысль вновь придала парню сил. Побег и ожидающая за ним свобода - это всё, о чем мог думать Джихун. С трудом заснув, он спал весь взволнованный и видел во снах как прутья решетки плавятся и испаряются в воздухе.