На все воля барина

…В доме столько не натёртых полов и не чищеных сапог, что мне придётся провести жизнь в вашем поместье, терпя издевательства Карла Модестовича…. Он искренне не понимал, как сквозь настоящую, беспредельную скорбь по отцу прорывался ее образ, ее голос, ее упрек. Бесконечные предзакатные часы тянутся словно смола, и он увязает в ней, она его душит. Нет сна ночью, нет покоя днем. Куда бы он шел в собственном доме – он кажется пустым. Вся прислуга боится слова лишнего сказать, Анна скрывается от него в своей комнате, старые приятельские отношения с Долгорукими канули в лету, а Мишель…а Мишель одурачен. Как же это так? Как же такой благородный князь, его лучший друг, вместе сквозь огонь и воду мог пасть к ногам какой-то провинциальной актрисы. «Но не ты ли сам, любовался ей накануне рокового спектакля?» - едко подсказывает внутренний голос. «Не ты ли сам желал прикоснутся к ней и просто не посмел, струсил, как мальчишка? Тебя задевает, что она пререкается с тобой, перечит тебе, ведет себя как ровня, а все что ты поможешь сказать в ответ – это велеть ей замолчать. Но слушается ли она твоих приказаний? Ну, когда же ей слушаться своего хозяина, когда она так вольготно чувствует себя в объятых твоего лучшего друга, Репнина. Если бы ты поступил также – то получил бы по носу, да она может осадить тебя одним взглядом, Вальдемар, а ты слаб, слаб и вдобавок слеп». - Григорий! Григорий! – он дергает ворот сюртука и ослабляет узел шёлкового платка. Острые, дурманящие голову образы, не достойные дворянина услужливо подсовывает ему сознание. В дверях появляется запыханый мужик в огромных плетенных лаптищах. - Чего изволите, барин? – Григорий снимает с себя шапку и почтительно прижимает ее к груди останавливаясь в дверном проеме. И почему только Анна не может вести себя также, с той же долей учтивости, как и подобает дворовой прислуге. Отчего она всегда смотрит прямо в глаза игнорируя все правила светского тона. Отчего позволяет расхаживать по дому словно княжна, отчего играет на фортепиано в дождливые дни, так что ему волей не волей приходится слушать этот переливистый, словно серебристый ручей голос… - Барин, кликай чай чего? А то работа стопорится-то, - осторожно окликает его Григорий. - Вели позвать сюда Анну. Сейчас, когда явится к нему, как и подобает самой обыкновенной крепостной, он даст ей пару указаний. Всего пару простых приказов, чтобы осознавала свое место в доме и была благодарна ему за то, что он оставил ее в поместье. Чтобы она наконец поняла – она здесь не по своему праву, а по его милости. - Так это, нету барышни то. - Нет? Что значит нет. Где она? – голос спокоен и уверен, но внутренний голос насмешливо шепчет «она сбежала, она сбежала он тебя, и ты больше никогда ее не увидишь». - Вы не осерчайте, барин, но барышня на опушку пошла. - Какую опушку? Зачем она туда пошла? - Ну как это, букетик набрать, покойный ваш батюшка любил-то чтобы в доме-то благоухание прибывало, - неловко переминаясь с ноги на ногу отвечает Григорий. – Вы ежели пойдете, то в лесок-то, у второго дуба корявого сверните к речке и выйдете на опушку-то. - Ступай, - сухо бросает Владимир. «Немыслимо. Это попросту немыслимо. В доме траур, а она изволит по лесам шастать». Конечно он не собирается идти за ней. Отвлекается чтением, чистит пистолеты, проверяет канцелярию, пишет пару писем, затем Полина подает чай, как всегда успевший остыть и он, не без удовольствия, отправляется бранить ее на кухню. Варвара месит ароматное тесто, за окном наползают серые как сталь тучи. Смеркается. - А что Анна, она еще не вернулась? – спрашивает он Варвару. - Ох, барин, да как-спозаранку-то ушла так я ее и не видывала. Но она там все тропки знает, как раз к ужину успеется. - Успеется говоришь? Значит так, если к ужину не вернется, на стол ей не накрывать. - Но барин, как можно это, - нахмурившись отвечает Варвара, обтирая руки в рыхлой муке. - А так, что разрешение я ей не давал и незачем ей по лесам бегать, когда в доме работа есть. - Так оно, что ли разрешение надобно, по лесу-то расхаживать? А работа чай переделана вся. Вы барин, утомились видать, прилечь бы вам не мешало, а мы уж тут как-нибудь управимся. - Значит так, передай Анне, что с этого дня, нет, с этой минуты, она должна является ко мне по первому моему требованию, что покидать поместье она может только с моего личного на то разрешения, это понятно? - Понятно, барин, понятно. Все как вы велели передам, слово в слово, – уверила его Варвара, только покидая кухню ему показалось что словами Варя прятала усмешку. Поутру Полина опять принесла холодный красно-бурый чай, ее масляные глазки хитро оглядели его, когда он велел позвать к себе Анну. Ему чудилось, что все от дворовых до домашних насмехаются над ним. Видят его слабость и треплют на всех углах, что мол молодой барин, то и одну-то девку усмирить не может, а хочет поместьем управлять. Он до боли сжал виски - решительно от этих мыслей нет сладу. - Владимир, вы меня звали? Анна впорхнула в кабинет как птичка и замерла, закрыв резные двери и прислонившись к ним спиной, ее черное платье оттеняло белую как лен кожу, пару локонов выбилось из прически. - Звал, извольте подойти ко мне. Тихий шелест платья сопровождает ее походку. В кабинете темнеет. Почему, когда он зовет ее к себе, она всякий раз сторонится его, слушает и не слышит, думает, что он не замечает, что она заходит в библиотеку только когда его нет, что сразу же обрывает пение, когда он входит, что цветы расставлены во всех комнатах, кроме его. - Да будет вам известно, что я отказал князю Репнину в праве посещать мой дом, без особого на то моего разрешения, - он говорит вовсе не то, что хотел, на невинно-детское лицо Анны набегает след печали, как будто водную гладь затронула грозовая туча. - Ну что ж, воля ваша, - ровно отвечает Анна, роняет слова, как бусины. - А еще моя воля в том, чтобы ты вычистила мой сюртук, - он указывает рукой на смятую ткань, и она покорно забирает вещь. Анна разглаживает тонкими пальчиками сладки и перекинув сюртук на руку собирается покинуть кабинет. Как всегда. Без разрешения. - Стоять. Разве я давал тебе разрешение удалится? Это глупо и неправильно. Он не знает какого ответа от нее ждет. Если бы она вспылила, отказалась выполнить его приказ у него было бы право выпустить наружу зверя. Зверя, который поднял свою уродливую голову в тот час, когда увидел ее в объятиях Мишеля, то как она прикасалась к нему, льнула всем своим телом раздирало в кровь его внутренности. Зверь жаждал справедливости. Зверь хотел, чтобы тонкие пальцы ласкали его плечи, искали опору в его теле, заглядывали к нему в глаза. А вместо этого ледяное, чеканное как звонкая монета - «позвольте выполнить приказание, барин». И это глумливое «барин». Как только за ней затворилась дверь в стену полетел графин, за ним отправилась чернильница. Густо-фиолетовые разводы ползли по паркету, как гниль, которая заползала в него, заполняла собой каждый орган, накачивала легкие своим смрадом и шептала ему «Ты – ее хозяин, ее господин, ты имеешь право, ну так воспользуйся им. Разве твоя рука дрожала на Кавказе, разве на дикость горцев не отвечал ли ты жестокостью, выжги ее из своего сердца, утоли свою жажду, дай зверю напиться ее сполна». Из города доставили корреспонденцию, это заняло добрые два часа. Но вскоре он сам не заметил, как очутится на крыльце. Соловьиное пение, жалостливое и оттого тоскливое доносилось со стороны леса, солнце окрасило верхушки сосен в золото, одинокий крик иволги раздался в дали. «Где барышня?» - поинтересовался он у дворового мальчишки. Подбоченившись, да вытерев чумазый нос, он указал ему на речку. «Ослушалась. Разумеется, она даже не думала, чтобы выполнить его распоряжение», набатом било в голове. Он вернулся в дом и снял с трофейной стены донскую нагайку. «Больше я этого не потерплю». Он шагал по лесу, сбивая нагайкой верхушки цветов, пробираясь сквозь заросли малинника и отводя крупные ветки молодых дубов, одна из веток хлестнула его по лицу. Сознание услужливо подсовывало образы как он тащит эту непослушную крепостную девку в поместье, как приказывает выпороть ее за не послушание, как плачет, заламывая руки Варвара, как напуганы дворовые. Нет, такого спектакля она не достойна. Скорее он…Вдруг, словно уязвленный его темными мыслями, по лесу пронесся ропот листвы. Он увидел Анну. Она сидела прямо в излучине реки, на глиняном берегу, расстеленный цветастый платок защищал ее платье. В руках Анна перебирала букетик дикой земляники, отделяя маленькие красные головки, катала их на ладошке, а затем, это просто не мысленно для барышни, ела их, жмурясь при этом от удовольствия. - Так вот чем вы занимаетесь, в то время, как я велел вам приниматься за работу, - Владимир приблизился к ней и не решаясь спустится к берегу остался стоять на поросшем зеленью пригорке. Теперь он увидел то, что раньше было скрыто от его глаз. По другую сторону от Анны, аккуратнейшим образом был расстелен его сюртук, рядам лежала щетка, набитая жестким конским волосом. Голос снова зашелестел ему «что, барин, дураком ты себя выставил, посмешище, а не барин, одним словом, бросил свои занятия чтобы за девкой по лесам бегать, вот умора-то». Отчего-то он и вправду ожидал, что Анна поднимет его на смех, но ее белокурая головка лишь повернулась к нему и она почтительно произнесла, что приказание выполнено и она прощение просит, что не спросила дозволения в лес пойти. Это ее манера вдруг говорить с ним так, словно она и вправду его обслуга лишь распаляла его желание найти повод для новых нравоучений. «Дай мне повод» кричала та его часть, которую он старательно старался держать в узде, «лишь повод, чтобы наказать тебя, лишь повод, чтобы показать свою власть». Но Анну нисколько не задевали ни его грубый тон, ни показная холодность. И Владимир страшился и знал, что именно это кормит зверя – не ее симпатия к другому, а ее равнодушие к нему. Сколько раз он просыпался в ночи и, загасив дрожащее пламя свечи, приближался к ее спальне. Сколько раз он прижимался лбом к двери, за которой не о чем не подозревая спала она. Сколько раз его мучили кошмары, в которых плетенная нагайка стегает ее бледно тело и оглаживая эти раны его перчатки намокают от крови. Но просыпаясь он обещал себе, что не сделает этого. Что не позволит этим низменным чувствам одержать власть над собой и затмить его разум. - Идите сюда, Владимир, посмотрите, как речка бежит, сколько там рыбы всякой резвится, идите же, здесь нам обоим места хватит, - нежная и прекрасная в ворохе своего пышного платья она пододвинулась, уступая ему место на платке. – У вас, царапина, вот здесь, - она указала пальчиком на щеку и протянула ему свой платок. Он машинально приложил его к ране, хотя не чувствовал боли. Это чем-то напомнило их детство, совместные забавы, когда речка и дубравы принадлежали лишь им. Когда за любую провинность они могли рассчитывать на строгий взгляд Иван Ивановича и обязательные кремовые пирожные. Он не хотел нарушать ее покой, его одолела некая душевная слабость, но тело само опустилось подле Анны. Его ноги едва умещались на цветном островке, но казалась, что ее это нисколько не тяготит, как и его общество, которое она так старательно избегала в поместье. Он мог сидеть так часами, почти не шевелясь, не слыша птиц и шелеста трав, только ощущая ее рядом, вслушиваясь в глухой стук собственного сердца, смотря как свет играет на ее ресницах. Зверь спал, убаюканный этой идиллией. - Варя, должно быть, заждалась уж нас к обеду, - сказала Анна, нарушив тишину. – Да и небо хмурится. «Почему, ты так ласкова, почему не дерзишь мне, зачем даришь эту жестокую нелепую надежду, будто я приятен тебе», - хотелось сказать ей, спросить. Но он не смел. От его былой горячности не осталось и следа. Владимир поднялся и подал ей руку. Она молча собрала его сюртук, уложила щетку и обвязала поноску платком, невольно он забрал сверток и даже не заметил, что нес его в руках. Отчего отец хотел, чтобы он непременно женился на Лизе, почему не прочил ему в невесту Анну. Эта мысль легла завесой перед его взором, он едва различал дорогу, зная, что Анна прекрасно знает здесь тропки, наверное, даже лучше, чем он. С виду притихший, почти угрюмый, он мучительно старался найти ответ «люби ее, как любим ее мы», но почему? Неужели отец не понял, как мало он годится в отведенную ему роль брата? Зато их брак мог полностью устроить жизнь Анны, скрыть ее происхождение, сделать из нее дворянку по праву. Разве что …