***
Ее звали Соён. Я пересекался с ней пару раз, когда мы неловко стояли в тесном пространстве лифта, или здоровались при входе в холл, только чтобы разойтись в разные стороны. В этой невысокой девушке не было ничего примечательного: длинные волосы, что всегда были распущены, широкие свитера и мешковатые штаны — и она всегда куда-то спешила. Мне казалось, что мы даже ни разу не смотрели друг другу в глаза. Да и словами перекинулись от силы пару раз. Но, видимо, этого было достаточно, чтобы запомнить ее тонкий и тихий голос. Достаточно, чтобы узнать его в таких же тихих рыданиях. Сначала я ничего не понял. Гитара, как и всегда, была в моих руках, а пальцы по привычке прошлись по струнам, разогреваясь и вспоминая аккорды из любимых песен. Один перебор, второй. Черт, ошибся. Легкая улыбка играла на губах, но, внезапно, привычный инструмент выдал непривычный звук. Какой-то странный стук, что явно сделал не я. Брови сами сошлись на переносице и рука замерла, пока сам я вслушивался в источник звука, когда он повторился. В этот раз до меня дошло, что он исходил не от гитары, и даже не из моей квартиры. Взгляд сам приковался к потолку, бегая по трещинам на старом покрытии, когда звук повторился в третий раз. Звучало так, словно что-то двигали, или швыряли — а теперь раздался звон разбившегося стекла. И резкий крик, заставивший застыть. Глаза расширились от удивления, а дыхание замерло где-то в груди. Движения получались неловкими, но гитара оказалась теперь на кровати, а сам я поднялся на ноги, не отрывая взгляда от того же потолка. Что происходит? Осознание пришло моментально — вроде та самая девчонка жила прямо надо мной. Самые плохие мысли овладели разумом, но сразу же нашлись оправдания: возможно, они выкрутили громкость телевизора на полную, да и наверное передвигали вещи. Точно, у них должно быть ремонт. Вроде как, я сел обратно на кровать и должен был расслабиться, но тревога все еще сжимала. И вот послышался знакомый голос в незнакомом плаче. В голове сразу всплыла идея позвонить в полицию. Сделав пару шагов в сторону двери, я открыл балкон, выходя на узкую заставленную площадку и пытаясь выглянуть за ее пределы вверх в глупой попытке что-то разглядеть. Был виден только карниз окна, а слышен только вой ветра. Вздрогнув от холода, я вошел внутрь, снова внимательно прислушиваясь. Меня оглушила всепоглощающая тишина. Казалось, что я прирос к месту на несколько часов, ожидая хоть какого-то сигнала — мое детское желание быть паучком толкало меня побежать вверх, но взрослое и зрелое я настойчиво шептало: это не мое дело. И определено было право. С тяжелым сердцем я лег на свою теперь холодную кровать, даже не беспокоясь об открытой двери балкона. Заснуть не получилось до первых лучей солнца.***
Следующие пару дней, сам того не ожидая, я всюду искал глазами Соён. Это было глупо и слишком параноидально, но я хотел убедиться, что она в порядке. Никто из соседей не знал, где она, а в холле мы больше не сталкивались. Каждый раз, ожидая столкнуться с ее усталым взглядом, я все больше разочаровывался в себе: неужели я совершил непоправимую ошибку, не побежав на седьмой этаж нашего небольшого дома? Неужели Соён поплатилась за мое бездействие? Дни шли, а я пытался забыть и расслабиться — но работа и клиенты только больше напрягали, выступления в барах не клеились, а на улице играть не хотелось. Большее количество времени я шлялся по коридорам нашего жилого дома, а потом сидел в своей два-на-два квартирке, перебирая струны, но больше всего вслушиваясь в любые, даже самые слабые, звуки. И в один из таких моментов напряжения, струна в моей руке натянулась так же, как и мои нервы, и тонкая нитка треснула, резко ударив меня по ладони. Кожа была рассечена, кровь хлестала на белоснежную простыню, а шок не позволял чувствовать боль в полной мере. Ругнувшись, я перебинтовал руку после десятой попытки, теперь глядя на свою негодную, но любимую, гитару. Придется покупать новые струны.***
— Здравствуйте, чем могу вам помочь? — этот голос звучал как мед для ушей. Мои глаза расширились в шоке против моей воли, а губы чуть ли не разомкнулись в удивлении. Соён. Передо мной стояла Соён, что я так отчаянно хотел увидеть уже больше недели. Она выглядела прилично — ее привычная одежда, привычно бледная кожа, робкий взгляд и прикушенная губа. — Сэр? — А, да, — я еле отошел от состояния полного охреневания, стараясь не напугать ее своим пристальным вниманием. Запустив руку в задний карман джинсов, я вытащил свой телефон. — Я пришел за своим заказом, но я не ожидал, что ты тут работаешь, Соён. На ее лице ярко отразилось недоумение: она пыталась вспомнить, кто я такой. Губы сами растянулись в дружелюбной улыбке, и через пару секунд она наконец робко кивнула, показывая что-то наподобие улыбки. — Марк, верно? — ее голос был все так же тих, но я не мог избавиться от звона ее плача в своих ушах. Легкий кивок головой подтвердил ее догадки, — Да, я тут работаю уже почти год. Приходилось пригибаться ближе, чтобы расслышать ее голос, но таким образом я смог рассмотреть ее тщательнее. Лицо бледное, темные круги пролегают под глазами, а все губы искусаны — казалось, что чувствовала она себя не очень. Но я отвлекся от своих разглядывании, когда она протянула руку, чтобы взять телефон. Ей понадобилось немного времени, чтобы вбить номер заказа в компьютер, и я поразился ловкости ее пальцев. Они летали по клавиатуре, легко находя нужную кнопку без единого взгляда. Беспокойство уже почти улеглось в груди, ведь девушка была в порядке — жива, здорова, может немного уставшая, но кто не устает на… Поток мыслей сразу же остановился, стоило только краю ее длинного свитера чуть соскользнуть и оголить ее запястье. Зеленеющий крупный синяк по форме напоминающий чьи-то пальцы. Брови сошлись на переносице, и девушка сразу же это заметила, слишком резко оттягивая рукав до фаланг пальцев. Между нами повисла напряженная тишина: я думал, как бы тактичнее спросить, и стоит ли вообще упоминать то, что увидел, но она очевидно думала иначе, ведь, прежде чем я успел хоть что-то сказать, она вскочила и быстрыми движениями выдвинула один из десятков ящиков, доставая упакованную коробку. Мой заказ оказался на столе, прямо перед моим носом, а сама девушка испарилась, словно ее и не было.***
В тот день Соён я больше не видел. Да и всю неделю после. Она снова словно испарилась и вовсе не существовала. Непривычная тоска сковала мое сердце, заставляя оглядываться по сторонам, чтобы снова увидеть ее; чтобы убедиться, что она в порядке. Хотя, это ведь не мое дело? Глупо было пытаться. Внезапное предложение играть на небольшом летнем концерте в университете отвлекало от той самой, что занимала все мои мысли, и казалось, что я могу забыть о ней. Джено с Хёком освободились от своей работы, и дни стали краше. Даже развозка всяких ттокпокки и пицц проветривало мозги, а гитара в руках так вообще уводила в транс. Пока меня не настигло чувство дежавю. Снова грохот, снова звон разбитого стекла, снова крики. Каждый удар чего-то тяжелого отдавался в самое сердце, и голос взрослого Марка в голове становился все тише, а спайди-Марк восстал из пепла. Спасать людей глупо и наивно, я уже давно так считал — спасение утопающих дело рук самих утопающих — но тогда почему же сейчас я на всех парах, одетый в домашнюю футболку и штаны, несусь на седьмой этаж, не дожидаясь лифта? Почему так стучит сердце? Почему так страшно опоздать? Дыхание сбилось от резкого подъема по лестнице, но на это плевать, ведь я наконец стою перед долгожданной дверью. Долго не задумываюсь и сразу же ударяю кулаком по тонкой железке, через которую слышны крики. При моем стуке они стихают, после слышатся шаги, и наконец дверь открывается. Передо мной хрупкая и дрожащая Соён. На ней кофта, что застегнута до самого горла, а лицо мокрое от слез. Сердце непроизвольно сжимается от такой картины. — С тобой все нормально? — мой голос был резок, я был расторопен, но я больше не мог сдерживаться. — Что? Да. Да, я в порядке, — она врала. Это было очевидно по ее бегающему взгляду, по дрожи голоса, по попытке закрыть дверь. Я сразу же перехватил оправу, не позволяя ей закрыться. — Соён, что это был за шум? — глаза выдавали волнение, как и сам тон моей речи. — Не бойся, я хочу помочь. — Я не знаю, о чем ты говоришь. Все в порядке, — она звучала запугано, но все повторяла эту фразу, словно заведенная. Теперь она опустила взгляд, а ее тонкие пальцы перехватили язычок замка на ее кофте, слегка дергая его вверх. — Спасибо за беспокойство, Марк, но… Она затихла на время, переминаясь с ноги на ногу, и наконец поднимая на меня прямой и откровенный взгляд, удивляя. — Никто не может мне помочь. Отчаяние. Оно плескалось на дне ее темных зрачков, смешиваясь с усталостью. — Я- — Все в порядке, я должна идти, — и вот таким образом дверь захлопнулась прямо перед моим носом, а я остался тут, полностью потерянный и даже немного сломленный.***
В жизни бывают моменты, когда ты лежишь на холодном полу, смотришь в привычно белый потолок, даже понимаешь, что завтра нужно будет рано встать – лучше бы поспать – но просто не можешь. Одна назойливая мысль играет аккорды в голове, не давая дреме заселиться в твоем разуме. И эта назойливая мысль сейчас была на этаж выше, и она возможно страдала. Ей нужна была помощь. Но разве могу я вмешаться, если у меня нет всех фактов? Все в порядке. Никто не может мне помочь. Тело ныло, но я игнорировал любые порывы двинуться, все также рассматривая потолок, словно посылая ей импульсы. Все в порядке. Большие пальцы начали вертеться между собой, перекрывая и надавливая; стараясь расслабить натянувшиеся струны нервов. Все в порядке. Наконец, веки опустились, но не спокойно или долгожданно, а замучено и резко, даже агрессивно. Перед веками стали плясать разноцветные круги, но она все еще была перед глазами. В ушах чудился ее голос, полный рыданий, стук и грохот разбросанных вещей, ненависть и страх разливались в воздухе. Все в порядке. Неожиданно для самого себя я стукнул кулаком по полу, и совсем рядом забренчали настоящие струны. Гитара. Тихий вздох сорвался с сухих губ, что я быстро облизал. Инструмент оказался у меня в руках, и голову переполнило желание разбить его. Просто взять, замахнуться, и услышать звук плача уже гитары. Но нет – легкая встряска головы, и наваждение само испарилось, а идея получше пришла в голову. Дверь на балкон отворилась, а взгляд уже был устремлен вверх, только чтобы увидеть болтающиеся ноги. Соён временами сидела здесь в тишине, этажом выше, но стал обращать на это внимание я только сейчас. Она словно думала; решала, и мне хотелось, чтобы она никогда не решилась. Поэтому я встал у стенки, стараясь не задеть ни одной древней вещи, что стояла тут еще до того, как я заселился, и удобнее перехватил гитару. Первая неудачная струна, и ноги дернулись – я напугал ее, и сам испугался, что она убежит. Нужно было действовать быстрее. Пальцы по привычке нашли нужные аккорды, и уже более плавная мелодия заструилась в душном и тесном воздухе. Мой взгляд был прикован к этим худым лодыжкам; к пяткам, укрытым в пушистые носки – уйдет или нет? У нее была ровно минута сомнения; минута напряжения во всем теле, и наконец она расслабилась. Ее ноги скрестились между собой, а ветер поменял свое направление – на моих губах заиграла улыбка, и в то же мгновение с них сорвалась песня.“Подними свой взгляд и не бойся, со всеми вещами, что могут пойти не так, ты можешь справиться с улыбкой.”
Мой голос звучал в ушах многих людей за все те годы, что я пел на оживленных улицах и в душных барах, но даже мое первое выступление не сравнится по уровню с нервозностью, что я сейчас испытывал.“Тебе незачем переживать, Ведь не стоит торопиться – Никто не говорил, что путь будет легким.”
Потому что сейчас мой голос слушала она – мой самый важный и ценный критик. Понравится ли ей? Поймет ли она, что я имел в виду?“Когда перед тобой закрываются все двери И кажется, что никому ты не нужна, Прозвучит смешно, но я скажу:”
Так хотелось сейчас увидеть ее лицо. Увидеть ее улыбку. Скажет ли она что-то или просто убежит?“Я останусь с тобой даже в плохие времена, Даже если придется собирать тебя по кусочкам каждый день. Мы пройдем через это с улыбкой, Ведь через все можно пройти с верой и песней.”
Последний аккорд, последние волнения музыки в воздухе, и густой летний воздух Нью-Йорка наполнился оглушающей тишиной, что разбавлял голос ветра. Прозвучали аплодисменты в виде далеких фейерверков, лая собак и криков людей, но уши были навострены, чтобы услышать любые признаки жизни от такой хрупкой девочки, которой и была посвящена песня. Для которой и звучали слова. Дыхание застряло в груди уже некоторое время, и наконец показалось шевеление, и ее висящие ноги просто испарились. Послышался хлопок закрытой двери, и я остался наедине со своими мыслями и гитарой.***
— Пак Соён сегодня не здесь? — Надежда сочилась в моем голосе, но по лицу женщины по ту сторону пластмассовой перегородки, я понял, что нужно пояснить, зачем я разыскиваю ее. — Я ее сосед, хотел вернуть ей ключи от дома. Ложь сама соскользнула с языка, но, если это ложь во благо, это же не будет считаться билетиком в ад? Взрослая женщина скептично осмотрела меня с ног до головы, после чего снова вернула свой взгляд к журналу, тяжело вздыхая. — Она отгул взяла, — прозвучало жестко и грубо, но не тон женщины полоснул по моему сердцу, а колючее осознание, что с ней что-то могло произойти. Я даже не помнил, как вышел из темного помещения на еще более темные улицы. Подняв взгляд, мой глаза устремились на серые небеса, обтянутые тяжелыми тучами. Только легкий вздох сорвался с губ, как сначала одна тяжелая капля ударила по носу, а за ней последовали еще куча, превращаясь в ливень. Веки закрылись сами по себе, а в голове стучала только одна мысль…***
— …Ты в порядке? — в очередной раз услышал стуки и крики этажом выше, в очередной раз побежал наверх, в очередной раз оббивал ее порог, смотря в ее измученное лицо. У нее были красивые глаза. Я не замечал этого раньше, но чем больше я заглядывал за завесу ее усталости и темных кругов, я видел два тусклых бриллианта, что сверкали где-то внутри, похороненные за копотью. Но драгоценные камни все еще были там; эти загадочные самоцветы, которые хотелось рассмотреть. Поэтому я снова оказался здесь, замечая, как она снова застегнула кофту по горло. — Может вызвать полицию? Я слышал— — Это был сквозняк, — я даже не успел закончить свой вопрос, как девушка обрубила меня, резко выплевывая оправдание, словно уже заучивала его. — Всего лишь ветер. Наверное, ты услышал его, Марк. — Просто ветер? — неверие. — Просто ветер, — отчаянная мольба о помощи. Улыбка пришлась на улыбку: за одной скрывалась беспомощность, за другой боль. Протяни мне руку, и я вытяну тебя оттуда. Поверь мне, — хотелось крикнуть, но вместо этого: — Ну, раз это был просто ветер, — я сдерживался изо всех сил, чтобы не выбить эту чертову дверь, что она придерживала еле открытой, и поймать того, кто оставлял эти синие метки на ее коже. Но я не мог ничего сделать. Я не имел права. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Меня ведь не просят о помощи, так? Но разве ее заплаканные глаза и долгий провожающий взгляд, словно молящий не оставлять ее одну, не были этим самым криком о помощи?***
— Почему ты вообще в это вмешиваешься? — вопрос от Хёка, на который я сам не знал ответа. Безвкусное пиво охладило горло, но мысли все равно не отпускали. — Очень не похоже на тебя, Ли. — Чего ты просто полицию не вызовешь? — резонный вопрос от Джено, ответ на который сразу же сорвался с губ: — Нельзя. — Почему? Тонкие губы растянулись в бесцветную улыбку, а железная и еще полная банка перекочевала в руки Джено, что сидел на соседней качели. Взгляд сконцентрировался на сероватом дыме, что Хёк выдохнул в ночной воздух. Показалось, что сквозь эту мимолетную дымку на меня смотрела она, со своим бесконечно грустным взглядом. — Просто ветер. — Чего? — Хёк посмотрел на меня в недоумении, кидая догоревшую сигарету на грязный асфальт и придавливая ее носком кроссовка. Внезапно захотелось побыть в одиночестве, и я поднялся с качелей, кинув последний взгляд на друзей. — Ничего. Просто нельзя, и все.***
На меня смотрела взрослая женщина с неизменными очками на самом кончике носа и леденящим изучающим взглядом. Иногда мне казалось, что уголки губ у нее с рождения были опущены, а брови сведены, но сейчас, как бы негативно она ко мне не относилась, эта женщина была моей единственной надеждой. — Здравствуйте, я— — Опять ты, — она издала такой усталый вздох, словно я был ее персональным сталкером, не оставляющим ее в покое. Со стороны, возможно, так и могло показаться, ведь последнюю неделю я приходил сюда каждый день, в надежде увидеть Соён, но разочаровываясь. — Соён тут нет, что тебе надо? — В этом и дело, я не видел Соён уже неделю, и я переж— но я снова был прерван. — Ну, так если ты ее не видишь, может она и не хочет тебя видеть, — ее слова были сказаны с нескрытой насмешкой, заставляя усомниться в собственных намерениях и действиях — а что если и в самом деле так? Что если я веду себя слишком настойчиво, достаю ее, а она просто хочет отвязаться от моего внимания? Но перед глазами снова всплыл тот образ с ее глазами, что провожали мою спину, скрывающуюся за поворотом лестничного пролета. Она всегда смотрела мне вслед. Я поднял взгляд на женщину, а дружелюбная улыбка стерлась с лица. — Соён нужна моя помощь, — женщина хмыкнула в ответ. — Тоже мне герой нашелся. Соён и так нормально, — рука сама сжалась в кулак, а другая сжала покрепче небольшой конверт. Нужно помнить, ради чего я тут. Последняя попытка. — Возможно, но мне нужно просто передать ей эту посылку. Я не пересекался с ней неделю, и отдать в руки не могу, а… — я запнулся, проглотив продолжение: а под дверь я не могу положить, потому что может найти кто-то неправильный. Усталый вздох вырвался из легких, а взгляд женщины становился все более скептичным. Терять было больше нечего, поэтому я облокотился о стойку, пригибаясь к ней ближе, и впервые рассматривая ее табличку с именем. — Слушайте, Чон Нури, я вижу, что Вы мне не доверяете. Вы тоже откровенно не внушаете мне доверия, но другого выбора у меня нет, — рот женщины скривился, а я вздохнул: в этом захолустном почтовом офисе больше никто не работал. — Возможно, я уже достал Соён. Возможно, я не сплю ночами и переживаю попусту, но… — вязкая слюна образовалась во рту от нервов, а руки снова непроизвольно сжались, но я смотрел этой неприятной женщине прямо в глаза. — Если вам не безразлична Соён, если вы замечали, что с ней что-то не так, я прошу вас, пожалуйста. — Я вытянул руку с теперь немного помятым конвертом, кладя его прямо на обтертый стол. — Передайте ей это. Я боюсь, что случится непоправимое. Клянусь, это последний раз, когда вы меня здесь видите. Монолог шел из самой глубины моего сердца, и я даже не заметил, как неосознанно задержал дыхание, и выдохнул только сейчас. Я все еще стоял перед ней, глаза в глаза — моя душа была открыта настежь. Ожидание сгущало воздух, а вредная старуха не торопилась с ответом. Она внимательно рассматривала меня, всматривалась в мои глаза, словно искала ответы на незаданные ей вопросы. И только через минуту, что казалась мне вечностью, Чон Нури пригнулась ближе, впервые сняла свои очки и — все напряжение в моем теле слегло, а сердце наполнилось радостными песнями — медленно перехватила мой конверт своими сухими пальцами с длинными ногтями. — Чтобы больше тут не появлялся, Марк, — меня удивило, что она знала мое имя, но я не придал этому большого значения, прибывая в эйфории от того, что мое послание скрылось за прилавком. Со спокойной душой я вышел на залитую солнцем улицу, прищуривая глаза. Моя последняя попытка.***
Первые дни тянулись медленно, а ночи все также оставались бессонными. Утренние лучи солнце, что прорывались сквозь зашторенные окна, стали уже закадычными друзьями, врезаясь в сетчатку глаз. Я привыкал. Привыкал к тишине, к прежней рутине, к безразличию. Это была последняя попытка, и я обещал, что больше вмешиваться не буду. Были крики и грохот — но я не бежал на помощь, а только надевал наушники. Проходил мимо того самого отделения почты — но только отводил взгляд и шел дальше. Первые дни было тяжело, но человек существо, что привыкает ко всему. И я привык к безразличию, ненавидя себя больше с каждым днем. Гитара расслабляла, и я уже был спокоен. Я ведь был спокоен, так? Прошли две недели, и я терпел. Пока чаша не переполнилась, и я больше так не мог. Появились ссылки в браузере с квартирами подешевле в спальных районах Бруклина. Затем начали собираться немногочисленные коробки с личными вещами. И после недели поиска, я уже был готов на все, соглашаясь на квартирку еще меньше и еще дальше от работы, но бессонница убивала. Вот, я стою в центре пустой комнаты, держа только гитару в руках. Пора запаковать и ее. Переезд был уже утром, и все мои вещи были готовы — теперь осталась только последняя бессонная ночь в привычной комнате, и— Однако, поток мыслей прервал знакомый звук. По привычке взгляд приковался к гитаре, но после повторения небольшого и скромного стука, я наконец взглянул на свою дверь. Гостей быть не должно, но и спрашивать кто это было не нужно: я прекрасно знал, кто это был. Но, одновременно, боялся ошибиться. Гитара снова оказалась на незастеленной кровати, а деревянные ноги донесли меня до тонкой двери. С губ сорвался тихий вздох, и я наконец схватил ручку вспотевшей ладонью. Секунда, длинною в вечность, и я смотрел в испуганные глаза, полные надежды. — Я… — Проходи, — уголки губ поднялись в улыбке, а сам я ступил в сторону. Спустя столько времени головокружительное чувство облегчения омыло с головы до ног.