Церемония

      Игнорирует своё отражение в зеркале, лишний раз не погружаясь в самобичевание. Сайно неподвижно сидит на стуле, забвенный фатумом. Умиротворённый взгляд направлен на мебель молочного дуба. Пряди белых волос, расчёсанные Тигнари, спадают по обнажённой груди. На столе краски, ленты с вышитыми узорами, золотые браслеты, цепочки, серьги, подвески. Их окружают тихий свет утреннего бледного солнца ото окна и преддверие нового исторического дня. Все поданные Сумеру и матры ждут церемонию, пока спину высшего закона разрисовывают живописные руки Тигнари. Арестовать организацию, работающую за спиной государства на протяжении нескольких лет, проворачивающую заговор в разных городах и составляющую свыше трёхсот соучастников - безукоризненно выполненное задание под руководством главнокомандующего Сайно, стоящее целой церемонии в его честь. На деле юноша не только невероятен в бою, но и умён не по годам. Мастерство стихий настолько велико, как и безукоризненна его принципиальность. Хозяин гроз в пустыне на слуху у каждого жителя Сумеру. Летописцы ссылаются, что могущественнее генерала ещё не было запечатлено веками. Сейчас же это парень с острым чутьём и непреклонной бдительностью, на плечах которого сотни последователей и убийц с жаждой перерезать ему горло. Проблемы со сном, вечная неизменнная рутина. Эти красные глаза истекают кровью и переливаются повидавшей неизмеримой жестокостью. Его заслуги сейчас сияют драгоценностями шахтарёв, однако, по сравнению с ежедневной борьбой не на жизнь, а на смерть, для него это лишь бесцельно сияющие камни. Дороже отказывать признанию страны.        — Зачем столько украшений на церемонию? — Кротость Сайно, холодная голова и отречение от гордыни. Честно, у него только одно желание в этом чёртовом живом мире - перестать быть мишенью для мести, справедливо исполняя закон, что до гроба останется несбыточной зыбью. Думать среди ватаги о внезапном бое в нарядных одеяниях он будет позже. Всему своё время.        — Это знаменательный день, не противься. Найди в этом энтузиазм, не каждый же день тебе отдают дань и кланяются в ноги, — Он единственный, кому Сайно позволяет взяться за свой подбородок, посоветовав взглянуть на нынешнего себя в зеркало. — Ты заслуживаешь гласного награждения. Будь уверен, я замолвлю словечко перед академией отдать тебе сон в самых охраняемых архивах дворца. — «Они не смеют отказать мне почтить память герою».        — Ты помогаешь отвлечься от лишних подозрений. Не забудь про своё присутствие в этих архивах. — Нелюдимое раннее утро. Просыпается щебетание птиц. Чужой интерес к собственному эго — веская ли причина отдаться влечению? Их отношения зарождались с каждым бинтом на увечьях Сайно, с каждой встречей в лесу и с каждым вниманием скрытного генерала к праведному стражу Авидья, переполняясь гордостью.       — Я не привык вслух выражать благодарность. «Меньше слов, больше дела». Всё же в обществе принята отзывчивость. Я готов идти в ногу со временем, наряду с вежливостью это считается поддержкой крепких отношений. В одиночку я не справлюсь с большой опасностью. С рождения у меня другая культура. Но это не значит, что я не рад именно твоему присутствию здесь.       Юноша с каре перебирал в руках мягкие белые волосы сидящего ореола церемонии, усмехнувшись:       — Никому больше не смогли доверить такое сложное поручение, кроме как мне. — Тигнари обречённо вздохнул и опустил чужие прямые пряди, почувствовав прелиминарную насторожённость матры, — Для меня ты всегда будешь Сайно в прошлом, настоящем и будущем. В твоих глазах, наполненных густым кровопролитием и кровоточащими рубцами, по шрамам, как по карте, я вижу твою волю к справедливости, свободе и защите этих стен. Ты солдат, а не воин. Служишь вечной правде бесстрашием и неуязвимой силой: нечего мне говорить, ты обязан это, как мантру, наизусть знать. Тебе не нужен мой очевидный компендиум. Столько бесчисленных раз мотивировал себя одиночеством. Скоро тебя могут причислить к лику божеств. И только я буду знать твой путь лучше других.       Проматывая перед глазами все значимые события последних нескольких лет, Сайно захотел вшить в кожу момент ночного исследования с Тигнари, окруженным светлячками, в траве. Именно тогда он разговаривал с ним дольше девяти часов. Та самая единица дня всех лет парней до, как они вдохновились друг другом сильнее кого-либо. Ведь недавно матра мог знать его только по словам профессоров: «можете на всякий случай обратиться к самому почётному господину, академику высших наук всей чащи Авидья, Тигнари». Сайно суровостью только кажется хладнокровным любителем молчания, внутри него усталость, подорванная менталка с копилкой персекуторного бреда. Нет ничего страшнее конца. Поэтому оттягивает последний день несказанной ценой насколько возможно. Он знает: стражи все схожи — Тигнари сможет в любой момент постоять за себя обездвиживанием или лишением зрения противника, на крайний случай бег без риска преследования — в этом ему нет равных. Однако окрестность не всегда будет его тузом в рукаве. В битве с Сайно он уступает, вне сомнения, их силы не равны. Но при этом, койот никогда не будет волноваться за него. Такой самостоятельный партнёр, превосходящий его изобретательностью, самый ценный.       Дом учёного давно стал тайным укрытием и храмом исповедания, где грехи коррупции залечивал индивидуальный лекарь и друг. Переговорщики встречались максимально скрытно, чтобы против их соглашений никто не смог возражать. Оставшись с Тигнари ночевать, нежданно ему подарили пристанище, за сохранность которого в душе горит огонь блокад, что крепче твоих принципов, дающий значение стоять до конца на этой Земле, защищая достояние своего никчёмного человеческого сосуда. Не на поле битвы, а сохранить себе жизнь ради не только своего смысла. Хочется возвращаться туда, где тебе рады, где покой гуляет по просторам. Генерала не связывает личная привязанность: лишь долг нужному процветающему миру и свершению векового предводителя.       — Я сделаю для тебя всё, что угодно, чтоб защитить твоё бьющееся сердце. — Не взглянув на парня, Сайно говорит это себе в глаза, давая клятву.       В стакан с водой опускается кисточка. Лесной страж туманно улыбнулся блеснувшей гордостью и мирной гладью. Спустя пару звонких взмахов об стекло ежевичная краска поглощает тонкий ворс.       — Ты прекрасен с украшениями или без. Это для меня также особенный день — проследить, чтоб генерал был в лучшем свете и увидеть его в фееричном, крадущем мой победный взгляд, наряде, — гибрид сел на чужие бёдра и принялся рисовать фиолетовые стрелы на веках человека. Говорил совершенно ровно, но стоило ему приступить к детализации, голос концентрировался в одной точке, стихая, пронизывая шпионский слух интимной близостью. Генерал не дёрнулся, только резко моргнул в связи с необычным ощущением на лице, приняв за данное. Споры не увенчаются успехом, — Ты никогда не пугал меня. В самую первую нашу встречу ты буквально сдался мне испод листьев папоротника, — Для Сайно монолог звучит двусмысленно, следовательно Тигнари заведомо предполагает его ответ — нет надобности озвучивать. — Мне не нужна слава. Она только вредит моим ушам. А чем меньше меня знают, тем больше у тебя преимущества на поле.       Сайно закрыл глаза для кропотливой работы педанта.       — Только не вплетай ничего в волосы, пожалуйста, — Тигнари ничего не говорит, зная причины, из которых одна всё же веская — длительное восстановление волос с пустынных рифов.       — Думаешь, я забыл?       Звуки склянок, рабочая атмосфера в комнате. Со времён встреч с Тигнари, взгляд Сайно изменился, в нём стал узнаваем Анубис. С равнодушия, предвзятости и превосходства теперь в нём читаются могущество и мудрость. На этот вопрос Сайно ностальгично ухмыльнулся. Не потому что он ни с кем не был так долго близок, как с Тигнари, а всё дело в доверии, длившемся второй год. Когда ещё ни на секунду не предоставлялась возможность сомневаться в нём. Сайно не отрицает свои прежние предостережения в их общении, он всегда аккуратен с кем бы то ни было. В любом случае, проституткам и коллегам не будет дела до того, какой ты человек. Сомнения окружают его, словно миражи, точный взгляд замыливается, однако сквозь дни сурка заметнее необычный блеск зелёных диких глаз.       Издавна было принято считать генералов чёрствыми, чуждыми к трепету и скупыми на проявление чуткости. Такие люди не открывали своё сердце никому, считая этот поступок слабостью, а жалость к себе - самым низким, что можно осознать.