Для достойных любви кот может стать другом, но рабом - никогда.
(Теофиль Готье)
В коттедже поразительно тепло, пахнет кофе, шоколадом и чем-то цветочно-сладким. Этот аромат настолько тонок и неуловим, что его невозможно разобрать, но Копиа об этом не думает. Сейчас он поглощен зрелищем того, как Терцо на ходу снимает «конверсы», задумчиво разглядывает их и ставит на пол. — Никак не могу привыкнуть, — наконец говорит Терцо, обращаясь больше к себе, — хотя знаешь что? Сегодня вечером я возвращаюсь обратно. Времени у нас не так много, так что давай просто наслаждаться моментом. Тем, что есть здесь и сейчас. Он смотрит на Копиа, улыбается и за руку ведет его в гостиную, где усаживает на диван, а потом укрывает мягким серым пледом и ерошит ему волосы. — Смотрю, ты умеешь воплощать свои угрозы в жизнь, — Копиа устраивается на диване, но не может оторвать от Терцо взгляда. — Конечно, всегда к твоим услугам, — эффектный полупоклон, и он направляется на кухню. — Давай, я сделаю тебе кофе. Знаю один интересный рецепт. Тебе точно понравится. Это сейчас очень модно в Японии, представляешь? — Нет. А разве на кофе может быть какая-то мода? — Копиа пожимает плечами. — По сути, есть просто кофе и кофе с молоком, к которому добавляют какие-то непонятные ингредиенты и придумывают вычурное название. Но смысла это не меняет. Каждый раз, когда ты начинаешь говорить о кофе, я вспоминаю этот факт. Меня вполне устраивает мой взгляд на этот вопрос, и я не понимаю всей этой шумихи. Кухню с комнатой соединяет большая полукруглая арка, и Копиа следит за каждым движением Терцо. Его действия настолько плавные, выверенные и неспешные, будто он просчитал все на шаг вперед. Вот он включает чайник, берет чистую кружку, а потом задумчиво исследует все полки в холодильнике, пока с ликующим видом не достает оттуда лед. — Поразительно, как мало ты знаешь про кофейную культуру. И какое пренебрежение к рецептуре, — наконец изрекает он, бросая в кружку несколько прозрачных кубиков, — тебя бы не взяли в клуб кофеманов. — А разве мне туда очень нужно? Копиа кутается в плед и прикрывает глаза, но его разум всецело поглощен мыслями о Терцо. — Почему нет? Ты вполне можешь сойти за своего, — голос Терцо звучит сосредоточенно. — Да и знаешь, в Японии люди часто вступают в клубы. Это что-то вроде традиции: пока они учатся в школе, объединяются в клубы. Потом в университетах, и, наверное, уже во взрослой жизни они не могут найти себе место и представить себя единицей без принадлежности. Обособленной сущностью вне чего-то большего. Это довольно сложно объяснить, но поверь, все так и есть. Они кажутся мне такими потерянными. Хотя я и сам до сих пор не в курсе всех аспектов. Исследую и открываю что-то новое. И так день за днем. Так что... если бы я вступил в клуб, то в связанный с кофе. И мы бы могли состоять там вместе — это кажется мне довольно милым, хоть кофе и считают напитком одиночества и созерцания. Теперь кофейный аромат чувствуется уже совсем рядом. Копиа открывает глаза и видит перед собой Терцо с белой чашкой, украшенной цветочными узорами. — Даже если ты не тонкий ценитель, — ловкое движение руки, и он будто бы из воздуха достает кружок пробкового дерева, а затем, любуясь произведенным эффектом, осторожно кладет его на низкий стеклянный столик напротив дивана и ставит туда кружку, — просто попробуй. Иногда стоит открыть для себя что-то новое, оно может оказаться не таким уж и плохим. Легкий, как взмах крыльев бабочки, поцелуй в щеку. Копиа чувствует прикосновение чужих волос к своей коже. — Никуда не убегай, я скоро вернусь, — Терцо переходит на шепот, и, едва касаясь пальцами плеча Копиа, уходит. Вскоре со стороны спальни слышится шум воды. Копиа вздыхает и берет в руки чашку: удивительно, но снизу она холодная и даже немного запотевшая. На вкус кофе не крепкий, совсем не кислый. Скорее освежающий и теплый. Где-то на дне кружки слабо позвякивают полурастворившиеся кубики льда. Копиа улыбается — никогда бы не подумал, что Терцо будет готовить для него экзотические напитки. Иногда все происходящее не укладывается в голове: когда-то Копиа думал, что эти отношения — лишь игра воображения, не более, чем фантазия, которой не суждено существовать, но... — Кажется, ты снова начинаешь грустить. Ни на минуту нельзя оставить тебя в одиночестве, — Терцо буквально врывается в мысли, его голос подобен рокочущему потоку водопада, скатывающемуся по камням. — Просто задумался, — Копиа вдыхает аромат оставшегося кофе, допивает его и ставит чашку обратно на стол. Терцо на ходу вытирает волосы полотенцем и садится на краешек дивана, поправляя белый махровый халат. — Задумался и заскучал? — снова это мимолетное прикосновение к плечу, от которого по телу пробегает сладкая дрожь. — Скорее возмущен тем, что ты не позвал меня с собой, — Копиа двигается, освобождая место на диване. Проворно, словно в прошлой жизни был котом, Терцо усаживается рядом и позволяет укрыть себя пледом. — Все-таки мы — два разных человека. Так что даже когда мы вместе, надо иногда делать что-то отдельно друг от друга, как бы трудно это ни было. Ты так не считаешь? — он прижимается к плечу Копиа. — Хотя, если честно, когда ты рядом, сложно думать о чем-либо. Все мысли заняты тобой. — Правда? — обнимая его, Копиа не может сдержать улыбки. — Поэтому ты уходишь в свои медитации настолько, что не замечаешь ничего вокруг? Хочешь мысленно сбежать на край света? Никак не могу понять, зачем ты это делаешь, хоть мне и нравится наблюдать за тобой в процессе. Терцо смеется, но смех этот звучит натянуто и отдается в голове гитарными аккордами. — На самом деле это помогает справиться с тревожностью. Когда я только приехал в Японию, беспокоился по любому поводу — сам понимаешь, почему. Пришлось освоить дзадзэн, — он делает глубокий вдох, — больше полугода бессонницы и... На мгновение его взгляд становится пустым и загнанным. Копиа уже видел это раньше — тогда, в подземелье. Да, они могут пытаться забыть о том, что случилось, но никто из них так и не оправится до конца от произошедшего, как бы ни старался. Копиа кладет голову Терцо на плечо. Не думать о том, что произошло когда-то — меньшее, что сейчас в их силах. — Давай не будем об этом, — Терцо отстраняется и начинает сушить волосы. — Я не слишком хорошо помню, что вообще было. Как кошмарный сон. Ты пытаешься проснуться, но никак не выходит. Копиа забирает у него полотенце и проводит по его волосам так осторожно, словно бы Терцо был самым ценным произведением искусства. От него приятно пахнет лимоном, и все мысли Копиа сводятся к желанию его поцеловать. — Совсем не обязательно об этом говорить, если не хочется, — шепчет он, почти касаясь волос Терцо губами, — не могу представить, через что тебе пришлось пройти. Терцо ничего не говорит, лишь закрывает глаза, вздыхает и еле заметно кивает. Когда он снова открывает глаза, Копиа почти тонет в пронзительно-синем море его взгляда. — Скажи лучше, — Копиа улыбается уголком губ, — как часто ты меняешь цвет глаз? Или ты делаешь это под настроение? Плохо, конечно, что тебе приходится все это прятать, — он показывает на свой белый глаз, — но с другой стороны, я даже немного завидую. Мне такого не простят. — Вообще-то, это было проблемой, — Терцо забирает полотенце и кладет его на край дивана, — я хотел выбрать другой цвет. Фиолетовый. Но таких глаз в природе не бывает, так что пришлось пойти на компромисс и остановиться на синем. Я, конечно, могу менять цвет на любой, какой захочу, но многие привыкли видеть меня таким, — он показывает на свои глаза. — И я не хочу, чтобы мне задавали лишних вопросов по этому поводу. Но тебе ведь нравится синий? — Да, я люблю синий. — Тогда я этого не знал. Сам не понимаю, почему думал о тебе, когда выбирал цвета, — снова мимолетный поцелуй в щеку, — спрашивал себя, что бы ты сказал об этом? Понравилось бы тебе, каким я стал? — Странный вопрос, — Копиа гладит его по щеке. — Ты прекрасно знаешь, что мне нравилось и как было до, и как стало после. — То есть ты совершенно не видишь разницы? — Терцо удивленно вскидывает брови. — Совсем никакой? Судя по его голосу, он лишь притворяется обиженным. — Как по мне, ты был идеален. И таким же остался. Но для тебя настолько важны отличия? — Копиа переходит на шепот, когда Терцо притягивает его к себе. — У меня есть определенные причины ненавидеть то, что было до, — выдыхает Терцо, пока Копиа гладит его по внутренней стороне бедра. — И скажи мне, что это ты сейчас делаешь? — Хочу тебя совратить, — Копиа шепчет ему на ухо, пытаясь при этом сохранять невозмутимость, но удается плохо, — я давно заметил, что на тебе нет ничего, кроме этого дурацкого халата. — Когда это ты успел стать модным экспертом? Но подожди… Проворно, словно змея, сбрасывающая старую кожу, Терцо изворачивается, избавляясь от халата, а затем откидывает его подальше. — Так лучше? — он забирается Копиа на колени и кладет руки ему на плечи. — Достаточно, чтобы моя одежда перестала тебя нервировать? — Вполне. Копиа понимает, насколько трудно даются ему эти слова, дыхание перехватывает. — А что до соблазнений, — Терцо переходит на шепот, беря руки Копиа в свои и опуская их себе на бедра, — то правильно это делается вот так… Копиа почти стонет, утыкаясь носом в его плечо и обнимая. Он не может думать больше ни о чем. Он хочет его так сильно. А теперь, когда он рядом, то сводит с ума ароматом лимона, теплом рук и изгибами тела. — Тебе нужно особое приглашение? — снова этот шепот, въедающийся в кожу, растекающийся лавой по венам. — Просто держись за меня, — сдавленно отвечает Копиа. Терцо смеется и обнимает Копиа за плечи, всем телом прижимаясь к нему, когда тот поднимает его, аккуратно придерживая за бедра, и несет в спальню. — Кажется, тебе слишком нравится носить меня на руках. Осторожно, это может перерасти в зависимость, — он почти мурлычет на ухо Копиа, будоража еще больше. — Если ты не заметил, то все и так очень плохо. У меня уже давно есть одна зависимость. От тебя. С большой осторожностью Копиа кладет его на постель. — Тогда, — Терцо поглаживает себя по возбужденному члену, и Копиа чувствует, что его бросает в жар, — чего же ты ждешь? Копиа садится рядом с ним, и тут же его обвивают чужие проворные руки, забираясь под одежду, нежно гладят его по спине. — Кажется, теперь ты согрелся настолько, что тебе жарко, — шепчет Терцо, снимая с него толстовку с футболкой. — Давно хотел избавить тебя от этого, как ты можешь носить такую безвкусицу? Но не бойся, я спасу тебя. — Значит, тебе и вправду не нравится, как я одеваюсь? — теперь очередь Копиа изображать обиду. — Считай, что на сегодня, — Терцо проводит пальцем по губам Копиа, — я твой личный стилист. Когда на тебе ничего нет, ты выглядишь намного лучше. — О, — Копиа не может сдержать улыбки, — ты знаешь, это зрелище на любителя. — А я как раз любитель. В их поцелуе смешивается вкус мяты и кофе. Губы Терцо мягкие, язык жадный, гибкий и напористый. Копиа снова не хватает воздуха. — Скажи мне, — Копиа спрашивает на одном дыхании, — в Японии есть духовные практики… иного рода? — Иного рода? — спрашивает Терцо, прерываясь, чтобы оставить на шее Копиа дорожку из поцелуев. — Что ты имеешь в виду? — Ну… Сексуальные практики, что-то интересное. Ты, наверное, уже попробовал все? В ответ Терцо сильнее прикусывает кожу на его плече. Этот вопрос явно был лишним. — Кажется, ты путаешь понятия. У «Камасутры» индийские корни, да и я не слышал, чтобы в Японии было что-то подобное, люди просто любят удовольствие. Всевозможные массажные салоны, отели любви и многое другое — все придумано именно для этого. Но подожди, ты ревнуешь? Он чуть отстраняется, и Копиа видит перед собой его яркие синие глаза, в которых готов утонуть. — Ты волен делать что хочешь, — он старается смотреть на что угодно, кроме Терцо. В эту минуту где-то в груди поворачивает свой чешуйчатый хвост горечь. Скребется на душе, не давая покоя. Что он вообще знает о жизни Терцо сейчас? Они встречаются так уже несколько лет, и Копиа не может сказать точно, чем тот занимается, что любит, о чем думает. Все и всегда видели лишь вершину айсберга, лишь то, что сам Терцо хотел показать. Но насколько изменилась его жизнь сейчас? Копиа не может найти ответы на эти вопросы. Терцо гладит по щеке и поднимает его голову так, чтобы Копиа снова видел бездонные синие глаза. — Больше этого не говори. Он хмурится, и Копиа невольно вспоминает, что Терцо делал такое и раньше. Стоило ему быть хоть чем-то недовольным, как все вокруг сразу приходило в движение, и ситуация менялась сама собой. В лучшую сторону, разумеется. Для этого не требовалось ни слов, ни действий. Хватало только взгляда. Тяжелого, выразительного и властного. Копиа никогда не доводилось испытывать его на себе, но теперь он чувствует, что лицо начинает пылать от стыда, и он сделает все, чтобы исправить положение. Чтобы Терцо не злился на него. — В прошлом мне многое приписывали, — в голосе Терцо проскальзывает непонятно откуда взявшийся лед, — но задумывался ли ты, что из этого было правдой, а что ложью? Вся карьера Папы строится на разного сорта лжи, выстроенной в определенной последовательности, теперь ты и сам прекрасно это знаешь. И можешь делать правильные выводы, что и откуда берется. Копиа кивает, чувствуя, как начинает дрожать, словно холод исходит от самого Терцо. — С тобой я абсолютно серьезен, — его рука скользит вниз, очерчивает шею и линию груди, а потом легко толкает, и Копиа, повинуясь этому движению, падает на постель. — Это все, что тебе нужно знать. В остальном я поглощен работой, кроме нее я не хочу уделять времени никому, кроме тебя. Запомни это. Я не люблю повторять дважды. Терцо нависает над ним и целует. Настойчиво, упорно, продолжая вести рукой все ниже и ниже, пока не упирается в тренировочные штаны. — Давай лучше избавимся от лишней одежды, — его голос внезапно теплеет, в нем появляются игривые нотки, — и скажи мне, что это? — Всего лишь трусы, — Копиа пытается приподняться, чтобы разглядеть получше. — А как же правило? — Терцо удивленно поднимает бровь. — Какое такое правило? — Копиа опускает голову обратно на постель, не понимая, о чем идет речь. — Папы не носят белья. Только не говори мне, что не знал. — Не может быть! — Копиа пытается изобразить искреннее удивление. — Ты это только что придумал. Терцо улыбается, потом делает серьезное лицо и качает головой. Копиа улыбается в ответ: ему нравится быть рядом с ним, но иногда Терцо становится неприступен, как каменный форт. Правда, для Копиа он обычно оставляет лазейки, чтобы проникнуть внутрь. Как и сейчас. — Правило, — говорит он, стягивая с Копиа штаны и белье, — ты его нарушил. Что мне следует сделать с тобой? — Ох, — выдыхает Копиа, — неужели ты хочешь меня наказать? — Для этого я должен быть тем, кто выше по должности, — он трется своим горячим членом о член Копиа. — Для тебя, — выдыхает Копиа, раздвигая ноги и притягивая Терцо к себе, — я придумаю такую должность. — И как же будет называться эта должность? Великий инквизитор? — шепчет Терцо, обжигая Копиа своим дыханием. — Если тебе нравится, — почти стонет Копиа, — в твоей компетенции будут все виды наказаний, какие захочешь. — Сколько власти, и все для меня одного, — Терцо целует его в шею, проводя языком ниже, до линии ключиц, — Папа. «Папа». За одно лишь это слово, сказанное Терцо, Копиа готов на что угодно, готов отдаться ему полностью, раствориться в нем без остатка. Пусть все это несерьезно — Копиа думает, нет, даже откуда-то знает, что теперь для Терцо все эти титулы не значат ровным счетом ничего. Пустые слова, не более. Но Терцо знает, как важны они для Копиа, и умело этим пользуется. — И что ты со мной сделаешь? — Копиа все еще прижимает его к себе, плавно поглаживая от лопаток до ягодиц. — Я готов на многое, выдержу любые испытания, которые ты придумаешь для меня. — Хочу узнать, — его руки спускаются вдоль тела Копиа, сжимают ягодицы, — насколько плохим мальчиком был Папа. Копиа еле сдерживает стон. Его тело отвечает на это болезненным желанием, перерастающим в пульсацию в паху. Он знает, что за этим последует, и ему этого хочется. — Разочарую тебя, — он почти задыхается, — но я слишком хорошо себя вел, и тебе придется... ах... Договорить он не может, лишь впивается пальцами в плечи Терцо, сильнее прижимаясь своим членом к его. — Да, — внешне Терцо сохраняет полное спокойствие, — ты уже догадался, каким будет твое наказание? Копиа только кивает, пытаясь потереться о него еще сильнее. — Тише, — Терцо внезапно отпускает его и отстраняется, — не так быстро, Папа. Мы же не хотим, чтобы тебе было больно, правда? На этих словах он тянется к подушке и достает из-под нее черный флакон. Копиа это нисколько не удивляет — оба они заранее знают, чем заканчивается каждая их встреча. Терцо любит контролировать ситуацию и всегда готовится заранее. — Но ты нарушил одно из правил, Папа, — его голос спокоен, пока он щедро поливает пальцы смазкой, — поэтому я запрещаю тебе трогать себя. А если ты ослушаешься, мне придется применить наказание посерьезней. Копиа разочарованно стонет в ответ, вдыхая воздух, насквозь пропитавшийся приятным земляничным запахом. Для него это жестоко, ведь прикосновения — свои и Терцо — нужны ему как воздух. — Не волнуйся, Папа, — Терцо целует тыльную сторону его бедра, — я не буду лишать ласки тебя. Только его, — от проводит пальцем вниз, от головки до основания члена Копиа, оставляя влажный след от смазки. — Накажи меня так строго, как считаешь нужным, пожалуйста, — голос Копиа дрожит от желания. Он хватает ртом воздух, когда чувствует его внутри себя. Терцо входит медленно и осторожно, тянет, поглаживая изнутри, а потом боль сменяется чем-то еще. Тягучим и взрывающимся внизу живота. Копиа с силой сжимает простыни, пытаясь не думать о том, чтобы начать себя ласкать. Нет, он не хочет проиграть, но и не хочет нарываться. — Кажется, тебе нравится мое наказание, — Терцо усмехается, свободной рукой нежно касаясь бедра Копиа и не переставая поглаживать его изнутри. В этот момент перед глазами все начинает плыть, и поддавшись порыву, Копиа со стоном насаживается на пальцы Терцо. — Ого, — шепчет он, будто случилось что-то ужасное. — Думаю, тебе пока что хватит. Иначе ты не дотерпишь до самого главного наказания. Копиа пытается выровнять дыхание, глядя, как Терцо снова тянется к подушке, доставая из-под нее маленькую пластиковую упаковку. — Я кое-что тебе привез, — ловкое движение рук и мельком Копиа видит что-то цветное, — хочу узнать, понравится ли тебе. Синие глаза смотрят на него с жадным интересом, скользят по телу, изучая каждую деталь. — Думаю, мы не узнаем, если твоя драматическая пауза затянется еще хоть на минуту, — Копиа только и может, что ворчать от нетерпения. — Драматическая пауза, значит? — Терцо недобро усмехается. — Тебе даже не интересно, что за сюрприз я приготовил специально для тебя? Ну что ж, — он не дожидается ответа, — значит, Папа, ты заслужил еще одно наказание. — Только не это... — Закрывай глаза, — вид у Терцо невозмутимый, — ты пропустишь самое интересное исключительно по своей вине. И не смей подглядывать. — Иначе что? — Копиа щурится в притворной обиде и прикусывает губу. — Иначе, Папа, — Терцо совершенно серьезен, — я лишу ласки и тебя. Я мог бы привязать тебя к постели, но мы оба знаем, что тебе это понравится, а ты наказан, так что не заставляй меня повторять дважды. — Это… ах… хорошо, — Копиа послушно зажмуривается, — что же это за сюрприз? — Узнаешь совсем скоро, — теперь шепот Терцо щекочет ему ухо, пробирая до самых костей, — я когда-нибудь тебя разочаровывал? — Нет, — Копиа снова забывает, как дышать, пытаясь прикоснуться к рукам, гладящим каждый изгиб его тела, — и никогда не разочаруешь... Он хочет было сказать, как сильно его любит, но Терцо будто чувствует это. Прильнув к нему всем телом, он жадно целует Копиа, осторожно касаясь его языка своим. Копиа кажется, что в полумраке под опущенными веками он видит пылающие синим огнем глаза. — Я ждал этого момента. Теплое дыхание щекочет шею, и Копиа тянется наугад, чтобы дотронуться до волос Терцо, но тот берет его за руку. Копиа чувствует прикосновение губ к костяшкам пальцев. Затем его отпускают и снова разводят его ноги. Сердце начинает биться чаще от одного лишь предвкушения. Терцо не спешит и делает все так, чтобы растянуть удовольствие для них обоих. Медленно и с наслаждением. Но стоит ему оказаться внутри, как тьма под веками окрашивается разноцветными огнями. От каждого движения Терцо у Копиа перехватывает дыхание — он чувствует его так ярко и так близко, словно бы они стали одним целым. Это сводит с ума, затягивает в водоворот чувств, прикосновений и ощущений. Он сжимает коленями бедра Терцо, пока тот двигается, то замедляя, то ускоряя темп. Копиа снова чувствует его тепло, как изнутри, так и снаружи, и вдруг твердый, как камень член упирается в живот Терцо, когда он тянется за очередным поцелуем. Всего это слишком много, слишком хорошо, и Копиа понимает, что больше не может этому противостоять. Все вокруг заливает свет от яркой белой вспышки, по телу проходит дрожь, а сам он не может сдержать стона, больше похожего на финальную ноту песни, которая известна только им двоим. Терцо начинает двигаться быстрее, только усиливая этот эффект — по его прерывистому дыханию чувствуется, что он и сам близок к финалу. И вот он уже тяжело дышит, упираясь лбом в плечо Копиа, его член часто подрагивает внутри. — Что… что ты сделал? — выдыхает Копиа. — Каждый раз потрясающий, но сегодня... — Ах, это, — Терцо все еще пытается отдышаться, но всегда приходит в себя очень быстро. — Я же говорил, что у меня есть подарок для тебя. Считай, что это и был небольшой сюрприз. Он садится на постели и показывает нечто, похожее на высушенную и печальную рыбу фугу, шипы которой зачем-то покрасили в ядовито-голубой цвет. — Что это? Копиа щурится, пытаясь встать, а когда ему наконец-то это удается, не может сдержать смеха, утыкаясь Терцо в плечо. — Ну, — Терцо многозначительно поднимает использованный презерватив повыше, — эта штука побывала внутри тебя. Ты же не будешь отрицать, что тебе понравилось? Считай это небольшим сувениром из Японии. Теперь он и сам смеется. — Выброси лучше этот сувенир, не сомневаюсь, что ты привез еще несколько, — Копиа целует его в щеку, сползает с постели и неровным шагом направляется в ванную. — Не позовешь меня с собой? — почти мурлыкает Терцо. — О, знаешь, — Копиа демонстративно виляет бедрами, — нам же надо делать что-то отдельно друг от друга, правда? — Засранец... — слышит он, уже скрывшись в ванной. Шум воды заглушает все вокруг. Копиа чувствует, что скоро, совсем скоро переполняющее его чувство счастья испарится, уступая место холодной и необъятной пустоте. Он подставляет теплым струям воды разгоряченное лицо, но тело никак не может успокоиться — всей этой ласки было слишком мало. Он не знает, сколько стоял под душем, но понимает, что это ему не сильно помогло. Когда он возвращается обратно, Терцо уже лежит в постели. — Я собрался было тебя спасать. Он поворачивается на бок и смотрит на Копиа. Растрепанные черные волосы придают ему еще большее сходство с котом. — Я выбрался самостоятельно, — Копиа слабо ему улыбается и садится на край постели. — Снова грустишь, — Терцо тянет его за руку и укладывает рядом с собой. — И что мне с тобой делать? — Даже не знаю. Просто побудь со мной, сколько можешь, — Копиа закрывает глаза, чувствуя, как его обнимают и притягивают к себе. — Ты знаешь, что я бы никуда не уходил, если бы мог, — в голосе Терцо проскальзывают едва уловимые печальные нотки, и как бы Копиа ни старался, он не может унять щемящего чувства от предстоящей разлуки. Некоторое время они просто лежат, стараясь забрать и запомнить частичку тепла друг друга. Копиа почти проваливается в сладкую и счастливую дремоту, но в этот момент его будит резкий звук от мелодии звонка. Терцо коротко ругается, целует Копиа и тянется за телефоном. Когда он садится в постели и разговаривает, его голос становится другим — обретает новое, властное выражение, иные нотки и эмоции. Он говорит на этом странном и непонятном языке почти так же, как делают это в кино про самураев, но почти всегда Копиа может определить, злится ли Терцо, радуется или чем-то недоволен. Возможно, это всего лишь внимание к деталям, а может, они срослись настолько, что слова уже не нужны. Вздыхая, Копиа вылезает из-под одеяла и начинает собирать вещи, разбросанные по комнате. Похоже, и вправду пора заняться делами, иначе ему придется придумать еще несколько дурацких оправданий, почему же он так сильно задержался в городе. — Что это ты делаешь? — вкрадчивый шепот, обжигающий своим дыханием, заставляет Копиа вздрогнуть. — Думаю, мне пора, да и у тебя есть свои дела, — вздыхает Копиа. — А говоришь, что я хочу от тебя сбежать, но именно сейчас все наоборот, — Терцо пристраивается сзади, обнимает, скользя руками все ниже. — Кажется, Папа, тебе стоит уделить мне еще немного времени, вопрос очень важный, — он касается напряженного от такой близости члена Копиа и поглаживает пальцами яички. — Мы ведь еще не закончили, правда, Папа? — Нет, похоже, нет, — выдыхает Копиа, — но я уделю твоему вопросу столько времени, сколько потребуется. — О, знаешь, у нас так много работы. Когда его наконец отпускают, Копиа успевает развернуться и толкает Терцо на постель, но тот тянет его за собой, и Копиа падает сверху. — Прекрасно. Ты наконец-то решил заняться делом, Папа, — шепчет Терцо, обнимая его за шею. — Я выслушаю все твои жалобы и предложения, ни одно не останется без внимания, обещаю, — Копиа целует его и накрывает их одеялом. Терцо никогда не отпускает его так просто. Он всегда добивается того, чего хочет, заставляя Копиа чувствовать себя таким нужным и таким любимым.***
Этой ночью Копиа снова не может уснуть. В дальнем углу спальни мерещатся тени, но он уже давно не боится — он видел такое, от чего обычные люди могли бы умереть на месте. Знает слишком много запретных тайн и секретов, недоступных любому из смертных. Но все еще не может справиться с ощущением, что кто-то его обнимает. Слишком реальное, слишком живое чувство — то, как это делал бы Терцо. Откинув одеяло, Копиа подходит к окну и долго смотрит на ущербный диск убывающей луны, заливающей все вокруг безжизненным бледным сиянием. Копиа пытается сосредоточиться на виде прекрасного сада, куда выходят окна его маленькой комнаты, но не может — нервы напряжены до предела. Никак не выходит выбросить из головы эту встречу, прощальные объятия Терцо, его поцелуй, нежный шепот и слова: «загадай желание, чтобы мы скорее встретились — твои склонны сбываться чаще, Крысик». Дурацкое прозвище, но ему нравится, когда Терцо называет его так. Копиа закрывает глаза и вдыхает воздух, наполненный запахом ладана и сухих трав. Обнимает себя за плечи, пытаясь вспомнить, какими были те прикосновения. И снова, снова это мимолетное ощущение, что рядом кто-то есть — кто-то, кто нежно касается его, будто шепчет на ухо, — но стоит обернуться, как все исчезает, растворяясь в навалившейся тишине. Копиа ходит по комнате, пытаясь найти себе место. Берет с полки книгу, листает ее, но не может прочитать дальше одного предложения — снова и снова смысл ускользает от него, уступая место тревожным мыслям. Копиа трет лицо руками и смотрит на экран телефона. В мессенджере вместо иконки профиля — фото черного кота, показывающего язык, никнейм «くろネコ» и сообщение на английском: «я уже в самолете, напишу, как прилечу». И вправду, Терцо говорил, что ночью едет в Стокгольм, оттуда летит в Цюрих, и только потом обратно в Токио, а это значит, что он будет на связи урывками на протяжении следующих пятнадцати часов. А в некоторые моменты и вовсе недоступен. Тяжело вздыхая, Копиа залезает обратно в постель. Если подумать, у него нет ни одного напоминания о Терцо — совсем ничего, кроме этого чата, его емейла с той же бессмысленной фотографией кота и... одних лишь воспоминаний. Иногда Копиа кажется, что они не настолько реальны, как могло бы ему показаться. Он снова ложится и обхватывает руками колени. В груди пожаром разгорается ноющее чувство — горечь и сожаление, в такие моменты ему кажется, что эта чудесная история спасения была всего лишь сном. И каждый раз, стоит только подумать об этом, его будто бы гладят по голове. Нежно, трепетно, эфемерно, практически на грани одних ощущений. Это сводит с ума.