немного глупо

Крис говорит, что Боян – идиот. Боян, в общем-то, согласен. так оно обычно и получается: немного глупо, немного грустно. и очень, очень больно. Крис пытается его обнять, но Боян отворачивается. не хочется измазать чужую рубашку кровью из носа. – ну точно идиот, – говорит Крис, дотягиваясь все-таки до Бояна. – до пизды мне эта рубашка, понимаешь? Крис высокий и теплый, а в его объятиях неожиданно хорошо и довольно темно. Бояна колотит мелкая дрожь, а еще ему почему-то очень хочется плакать. – поговори с ним, – говорит Крис. – нельзя оставлять это дело просто так. Боян не согласен. легче подавиться этой ебаной лилией. *** Юре считает, что если бы Боян вел себя нормально в свои восемнадцать тире двадцать, то этой хуйни бы не было. влюбился бы в кого-нибудь и уже давно перебесился к этому моменту, но сейчас Бояну двадцать четыре и он кашляет чертовыми лилиями. Юре не осуждает, не подумайте, но блять, как можно спокойно смотреть на то, как Бояна выворачивает очередным бутоном? – ребят, все нормально, – говорит Боян, вытирая кровь с уголка губ бумажной салфеткой и рассматривая новый цветок. у Юре проходит неприятный холодок по спине, когда он замечает его размер. Боян все никак не может выпустить из рук эту несчастную лилию, вместо этого он аккуратно раскрывает уже довольно крупный бутон, расправляет полупрозрачные лепестки и рассматривает его. Юре воротит. Наце и Ян сидят на диване, оба с одинаково белыми лицами, и смотрят то на Бояна, то друг на друга. “вот кому точно не грозит невзаимная любовь” – думает Юре, и его мутит от своих же мыслей. в студии повисает мерзкая, вязкая тишина, и только Крис выглядит относительно спокойным, пока подходит к Бояну и мягко забирает бутон из рук, а заодно и ведет умыться. когда они оба выходят из комнаты Юре тяжело выдыхает. вот же блядство. *** – готов? на раз-два-три. “привет, бэби буус! прошло уже три недели с определенных событий, из-за которых мы приостановили тур, и, эм, спасибо за то, что все еще следите за нами, и спасибо вам за вашу поддержку, это много значит для меня и всей нашей команды. сегодня вечером мы постараемся устроить прямой эфир, где вы сможете задать все свои вопросы, так что до встречи!” запись отключена. Боян выдыхает. – нормально получилось? – нормально, – кивает Наце. – красавец, жених, мамина радость. Боян неровно улыбается ему. про красавца он знает, а вот остальное под сомнением. – все точно хорошо? – уточняет Наце, – я не уверен насчет идеи с эфиром. – нельзя просто отмалчиваться, – пожимает плечами Боян, – и лучше ответить на вопросы самим, чем ждать пока люди накопают то, что им знать необязательно. звучит разумно, и Наце кивает. пускай ему не нравится эта затея и ему не хочется, чтобы Боян перенервничал на эфире или почувствовал себя плохо, но препятствовать его идеям себе дороже. выходя из комнаты, Боян снова закашливается. *** бутоны появились не сразу. сначала были семена, затем крохотные листочки. и когда Боян откашлял первые, почти что полностью прозрачные, но уже довольно различимые, лепестки ему захотелось засмеяться от абсурдности ситуации. и он засмеялся. а потом заплакал. вот так вот, немного глупо, немного грустно. до первых лепестков он и не осознавал насколько все серьезно. во второй раз он рассмеялся, когда понял каким образом он заразился. он смеялся-смеялся-смеялся до намокших ресниц и хрипа в горле, смеялся пока вспоминал цветы, что были кинуты на сцену во время концерта недельной давности и розу, больше пахнущую кровью, чем эфирным маслом. и когда сил на смех уже не было, остались лишь тихие всхлипы. таким его и нашел Крис, когда пришел позвать его прогуляться и посмотреть город, – совершенно разбитым и с тонкими лепестками в ладони. тогда он просто спросил: “Йере?”, и Боян кивнул ему. стадию отрицания он, похоже, уже прошел. *** Боян не боится показаться слабым, или больным, или что-то в этом духе, но все же он выходит из кадра, когда чувствует, что вот-вот раскашляется. пока Юре продолжает читать вопросы чата и отвечать на них, Боян отходит в сторону и кашляет-кашляет-кашляет до слез в уголках глаз и разодранного горла. сейчас это даже не бутон, а всего лишь лепестки, но они пока настолько тонкие, что прилипают к трахее, не давая кислороду нормально поступать в и так измученные легкие. Боян боится момента, когда бутоны и цветы начнут раздирать ему все внутренности. – чат спрашивает, все ли нормально, – говорит Юре, всматриваясь в мельтешение слов на экране. – передай, что все в порядке и я сейчас вернусь, – отвечает Боян, и направляется в сторону ванной. ему срочно надо умыться. почему-то Боян никогда не может просто выбросить цветы. вместо этого он обязательно должен промыть нежные лепестки под водой, а затем долго разглядывать их, почти что с нездоровым интересом. они ему не противны, совсем нет. более того, он видит в этом иронию: расцвести библейской любовью сможет не каждый. иногда Бояну кажется, что ему больше подошла бы какая-нибудь красная роза или пион – да что угодно, не ассоциирующееся с чистотой. ему не кажется, что он чист. во всяком случае, уж точно не библейски. Боян не знает, его ли это мысли, или ему просто плохо от непроходящего дурмана, что с собой несут лилии. их запах въелся ему под кожу. наверное, это единственное, что он в них действительно ненавидит. он быстро умывается холодной водой и возвращается в комнату, надеясь, что на камеру его глаза будут выглядеть менее красными, чем в зеркале. Юре как раз рассказывает что-то о их планах на новые альбомы, и чат прямо-таки взрывается, когда Боян снова появляется в кадре. – все хорошо, ребят, не волнуйтесь, – говорит он, едва успевая разбирать отдельные комментарии, – спасибо, что переживаете за меня, но все окей, так что, думаю, мы можем вернуться к вашим вопросам. в чате, по большей части, мелькают вопросы о самочувствии и хорошие пожелания, но Боян ищет что-то другое, чтобы не повторяться. – люди спрашивали, какие у тебя цветы, – подсказывает ему Юре. оу. – белая лилия, – говорит Боян, стараясь не меняться в лице. до его приступа тему ханахаки чат довольно тактично обходил стороной, но теперь, судя по всему, остаток прямого эфира будет посвящен только ей. что ж, Боян должен был знать на что идет. сейчас самый частый вопрос, мелькающий в чате: “кто она?”. Бояна это даже немного смешит. с чего люди решили, что это должна быть “она”? – это “он”, – в итоге говорит Боян, – и я совершенно точно уверен в его гетеросексуальности, поэтому не уверен, что признание тут поможет. окей, давайте дальше. – “как ты заразился?” – читает Боян. этот вопрос ставит его в ступор: сказать правду или промолчать? видимо, чату не нравится его заминка, поэтому они за считанные секунды начинают предлагать свои теории, одна хлеще другой. – кто-то кинул зараженный цветок на сцену во время концерта, – говорит в конце концов Боян и, ожидаемо, народ взрывается негодованием. – только давайте без обвинений, – продолжает он быстро, – на эмоциях люди совершают много глупых поступков, но это не значит, что они – плохие. Юре, тихо сидя рядом, только тихонько качает головой – он несогласен. – “не стесняешься ли ты ханахаки?”, – продолжает читать вопросы Боян, – эм, нет, наверное. скорее, мне хочется показать людям что происходит с организмом во время болезни? я не знаю точно, что будет со мной, – пожимает он плечами, – но я точно знаю, что мне хотелось бы, чтобы молодежь не романтизировала это дело, ничего особо красивого или приятного в этом нет. а еще вы просто ужасно провоняете цветами, даже не знаю плюс это или минус. вопросов становится все больше, они становятся все более личными, а Боян уже не знает как на них реагировать. он чувствует себя ужасно потерянно, и Юре замечает это, поэтому он закругляется и говорит что-то о завтрашней дороге и о том, что им надо выспаться, а затем быстро отключает эфир. – все хорошо? – уточняет он, и Боян кивает. а затем кашель сгибает его пополам. *** все начинается на третьем курсе факультета социологии, когда к Бояну в группу по обмену поступает финн с непроизносимой фамилией. Цветичанин и Пёйхёнен становятся настоящей грозой потока, ненавидимые половиной преподавателей и обожаемые студентами. почти весь первый семестр они тратят на свои выходки и пьянки, немного успокаиваясь ко второму полугодию. они совместно снимают квартиру, проводят время с друзьями Бояна, и за глаза, да и не только, их называют женатой парой. Боян этим словам улыбается, но где-то глубоко внутри он от них расцветает. Йере же смеется и лезет к очередной девушке под юбку. метафорически, конечно. так же метафорически он полощет Бояна ножом по сердцу, когда находит себе постоянную пассию с ее дурацкими светлыми волосами, что теперь на всей его одежде, и совершенно ужасными сладкими духами, которыми воняет и от Йере, когда он возвращается от нее по утрам. к этому времени дурь в Бояне немного поутихает и он всерьез берется за учебу, Йере же, не сумев вовремя остановиться, вылетает из универа, но, ничуть не расстроившись, увлекается музыкой и начинает выпускать синглы на родном языке. вполне неплохие и довольно-таки успешные. так они и живут, деля небольшую двушку, иногда принимая душ вместе, чтобы сэкономить горячую воду, смотря дурацкие ситкомы и строча по очереди шпоры Бояну на экзамены. душ они, кстати, перестают принимать вместе, когда Боян понимает, что к Йере, которого теперь больше знают как Кяярию, у него все довольно-таки серьезно. Кяярия же теперь целыми днями торчит по звукозаписывающим студиям или пьет, пока Боян учится и тихо любит. все идет своим чередом, пока Йере не поступает предложение о сотрудничестве от какого-то финского лейбла и он, не собираясь упускать шанс, готовится к отъезду на родину. признание происходит совсем уж глупо: на импровизированной прощальной вечеринке Йере перед его возвращением домой. уже тогда становится ясно, что видеться они будут гораздо реже, если вообще будут. атмосфера, кстати, на признание и настраивает: много алкоголя, дешевой травы и маленькая квартирка, в которой невозможно даже просто встать, не упершись при этом в чью-то задницу. вот вам и “возлюби ближнего своего”, как говорится. Йере, кажется, этой идеологии и придерживается пока лобызается с какими-то девчонками. Боян еще издалека видит, что ни одна из них и близко не блондинка. сам Боян пьяный-пьяный, и когда он выбирается из духоты на маленький балкончик, ему уже наплевать на все с высокой колокольни. Йере появляется там несколькими минутами позже. от него пахнет сигаретным дымом, что забавно, потому что он не курит, и пина коладой. для Бояна кокос с ананасом пахнут намного приятнее, чем идиотские духи с персиком, вишней и чем-то там ещё, которыми пользовалась прошлая пассия Йере. искра, буря, смазанный поцелуй и недоуменный взгляд – вот все, что происходит между ними на том балконе. Йере хмурится и, вроде как хочет что-то сказать, но подходящих слов не находится, поэтому он молча сливается, пока Боян остается трезветь на свежем воздухе. вот так вот, немного глупо, немного грустно. спасибо хоть в ебучку не прилетело. Боян, конечно, обижается дико, но любить от этого не перестает. смешно, конечно, но проходит несколько лет – и Боян начинает блевать лилиями. библейскими, чтоб их. *** – сука, да не нарцисс это, – пыхтит Боян, рассматривая новый цветок, – а лилия, сколько повторять можно? – окей, ладно, – примирительно поднимает руки Наце, подмигивая Яну. пока Боян бесится – все хорошо. – так что с твоими лилиями делать будем? – икебаны составлять, – отвечает Боян, аккуратно расправляя тонкие лепестки. – кончай шутки шутить, идиот – говорит Ян и закатывает глаза, чтобы не показывать насколько ситуация волнует его. если еще пару лет назад он считал всю эту историю с влюбленностью блажью и надеялся на то, что Боян переживет это относительно адекватно, то сейчас он серьезно обеспокоен. от простой блажи цветы бы не проросли. – почему ты не сделаешь операцию? – в сотый раз спрашивает Наце. – потому что мне интересно чем все закончится, – в сотый раз отвечает ему Боян. Юре сидит молча, но у него проходит холодок по спине от этой циничности. ему тоже не хочется однажды обнаружить вместо Бояна ебучую клумбу. Крис озвучивает его мысли вслух, и Боян смеется. в последнее время он, в принципе, слишком много смеется. – да ладно, – говорит он, – это же красиво. ну и чем он лучше подростков, которым он рассказывает про то, что ханахаки это не красиво и романтично, и специально заражаться им не нужно? – пройди обследования и сдай анализы, чтобы хотя бы примерно понимать ситуацию, – предлагает Ян, и Боян закатывает глаза. – все, собрание рыцарей круглого стола объявляется оконченным, – говорит он, поднимаясь с дивана и выходя из номера. вот любит же развести драму, блять. *** просыпаться по будильнику – путь слабой собачки, поэтому Боян просыпается из-за острой боли под ребрами. мутные вязкие сны моментально забываются, когда он задирает футболку и видит на коже красный и очень болезненный нарыв. выглядит это дело противно, а еще оно одновременно болит, пульсирует и монотонно зудит. трогать это, вроде как, лучше не надо, но оно так противно чешется, что Боян не выдерживает. и только стоит ему аккуратно поскрести шишку подстриженными ногтями, как она лопается, заливая все кровью. – сука! – кричит Боян, то ли от боли, то ли от испуга, – курва блядская! светлая футболка все равно уже испорчена, поэтому он стягивает ее и зажимает ею рану под ребрами, откуда торчат кончики белых лепестков. кровь быстро пропитывает тонкую ткань и струится по пальцам, заливая постель и пол вокруг. свободной рукой Боян выдавливает из блистера таблетку какого-то безрецептурного обезболивающего, что притащил ему Крис, и проглатывает без воды. сука-сука-сука. он встает и выдвигается в сторону ванной, опираясь то на мебель, то о стены, и заляпывая по пути все вокруг. уже стоя в ванной, он аккуратно оттирается от крови и разглядывает цветок, торчащий из раны. выдирать его жалко, потому что он уже довольно крупный, а его белые лепестки в разводах крови выглядят как-то особенно хрупко, но под ребрами он Бояну точно не нужен, поэтому он аккуратно тянет его, и морщится от болезненного ощущения. вырванный цветок он кидает в раковину, сейчас ему не хочется ничего рассматривать и в принципе задумываться о чем-либо. вместо этого, в приступе какой-то иррационально злости, он возвращается в спальню и берет телефон, только для того, чтобы написать Йере в личку “гандон ебаный” и снова выключить его. ребячество, но становится легче. и вообще, если бы не Йере, Боян бы сейчас не думал как и чем залепить дыру под ребрами. цветок он, кстати, не выбрасывает, а промывает и кладет рядом с мыльницей. может однажды наберется неплохой такой букетик, который он сможет отправить Йере, чтобы он тоже прочувствовал на себе все прелести становления клумбой. хотя навряд ли он настолько в кого-то невзаимно влюблен, чтобы прорасти абстрактными ромашками.. *** Крис пьет свой кофе, когда к нему подходит Боян. – слушай, а может начать вести блог? – говорит он, и нарывается на чужой недоуменный взгляд. – да ладно, – продолжает он, – пора прекратить романтизацию этой хрени. ты знал, что семена распространяются по всему организму, а в кишечнике очень благоприятная среда для их прорастания? я считаю, кто-то должен рассказать шестнадцатилетним девочкам, что они будут буквально гадить цветам. – не уверен, что лично я хочу это знать, – отвечает Крис, отставляя чашку с кофе в сторону. – это потому что ты не шестнадцатилетняя девочка. – ты признался мне, что срешь цветами. – не просто цветами, – говорит Боян, задирая голову, – а лилиями. как принцесса. нормально обследоваться, тем не менее, Боян не хочет. по его словам, он понимает примерно что и как происходит, а конкретнее знать ему и не надо, исход-то итак понятен. *** Йере объявляется внезапно. свой приезд он никак не мотивирует, вместо этого он просто рассылает приглашения университетским товарищам, а также Бояну с друзьями. – просто гадство какое-то, – жалуется Боян Крису, меняющему ему повязку на ребрах, – мало того, что он то пропадает, то появляется, так я еще и надеть ничего нормального не могу из-за этой падлы. Крис лишь закатывает глаза. – может, хоть поговорите, – отвечает он в конце концов. ага, поговорят, а как же. может Боян и трепло, но приходить к человеку, которого не видел пару лет, и в лоб ему объявлять, что из-за него Боян медленно и не вполне себе приятно умирает, даже для него слишком. “привет, дружище, давно не виделись, как поживаешь? у меня тоже все отлично, вон, лилиями плююсь. из-за тебя, кстати.” Крис, наконец, заканчивает, и Боян встает с края ванны. настроения смеяться почему-то больше нет. в горле снова першит, и Боян, как наученный жизнью человек, уже понимает что сейчас будет. – опять начинается? – спрашивает Крис, и Боян успевает только кивнуть, перед тем как начать хрипеть и давиться. легкие судорожно сокращаются, пытаясь получить хотя бы немного кислорода, но цветок довольно крупный, а значит, пока Боян его не выплюнет, нормально дышать у него не получится. стебель с жесткими листьями продвигается вверх по трахее, и их острые края царапают глотку Бояна изнутри. во рту появляется металлический привкус. – блять, – шипит Крис, пока смотрит как Боян, помогая себе руками, наконец достает окровавленный цветок и кидает его в раковину. Крис тут же протягивает ему бумажные полотенца и помогает утереть кровь, что осталась на губах и в процессе начала хлестать из носа, так и не остановившись. стоять на ногах после такого как-то не комильфо, поэтому Боян снова садится на бортик ванны, пока Крис идет за стаканом. – тебе надо поговорить с Йере, – настаивает он, придерживая стакан с водой, пока Боян пьет, – у тебя все происходит слишком быстро. когда ты заразился, два месяца назад? – не буду я с ним про это говорить, – уперто стоит на своем Боян. – ну и идиот. Боян шмыгает носом, и Крису становится его жалко до щемящей боли где-то в сердце. конечно, он ему этого не скажет. вместо этого он пытается обнять его, но Боян отворачивается. – я тебе рубашку запачкаю. – бормочет он, и Крису хочется ему врезать. честно, какой же Боян иногда тупой. – до пизды мне эта рубашка, понимаешь? – говорит Крис, притягивая Бояна поближе и позволяя ему уткнуться куда-то в область живота, заляпывая всю одежду кровью и, кажется, слезами. Крис поглаживает Бояна по спине и чувствует, как того мелко колотит. – поговори с ним, – повторяет он. – нельзя оставлять это дело просто так. повторяет и сам знает, что Боян скорее подавится чертовыми лилиями, чем своей гордостью. *** – вот это сногсшибательный наряд, – приподнимает бровь Ян, когда Боян наконец подходит к нужному адресу. вместо того чтобы ответить, Боян показывает ему язык. ран стало больше, они все периодически кровоточат, а еще иногда оттуда лезут лилии, поэтому надевать что-то светлое и/или облегающее нельзя, так что вместо своих цветастых рубашек ему приходится носить широкие темные футболки. – очень взросло, молодец, Боян, – говорит Наце, пока жмет на дверной звонок. Боян показал бы язык и ему, но дверь открывается, и он видит Йере. – привет, – улыбается он им, пропуская внутрь. в квартире уже собралось достаточно народа, но всю музыку и вполне себе обычный человеческий шум Бояну перекрывает бешеный стук собственного сердца. цветы реагируют на своего создателя: в горле тут же начинает першить, в голове гудеть, а еще во рту появляется дурацкий травяной привкус. видимо, Юре замечает побледневшее лицо Бояна, поэтому тихо говорит: “если пойдешь блевать – позови меня или хотя бы убери цветы”, и уходит искать алкоголь. – ты действительно должен поговорить с Йере, – говорит Наце, и Боян надеется, что его взбешенный взгляд достаточно ясно дает понять, что ни с кем он разговаривать не собирается. все разбегаются и Боян остается один, поэтому он немного выпивает, а затем идет на прокуренный балкон, искать того, кто поделится сижкой. сегодня он не в настроении вести беседы, но приходится завести разговор с какой-то красноволосой девушкой, чтобы она поделилась сигаретами. собеседник, судя по всему, из него все-таки неплохой, потому что девушка часто хихикает, улыбается, а когда подруга зовет ее вовнутрь она и вовсе оставляет Бояну всю оставшуюся пачку. Боян курит вторую сигарету, когда на балкон вваливается Йере. от него все так же пахнет пина коладой, видимо, его вкусы мало изменились с их последней встречи. а вот сигаретами теперь несет от Бояна. забавно. – как жизнь? – спрашивает Йере. оригинально. – нормально, – пожимает плечами Боян. конечно нормально. даже заебись. – ты же знаешь, что со мной можно быть честным, – говорит Йере. – о чем ты? – уточняет Боян. не дай бог кто-то рассказал Йере о цветах. – я же вижу, что ты весь вечер по углам жмешься, это на тебя непохоже, – отвечает Йере. – может мы и не общались какое-то время, но ты ведь знаешь, что мне можно довериться? конечно Боян знает. и за это он его тоже любит. вот такой он, его Йере: добрый, мягкий и верный как собака. и совсем не похож на Кяярию. – лучше расскажи о себе, – говорит в итоге Боян. – есть планы на ближайшее будущее? – не знаю, – пожимает плечами Йере, – о детях вот начинаю подумывать. от таких новостей Боян давится новой затяжкой, поэтому Йере приходится похлопать его по спине. – о детях? – хрипит Боян в итоге. – ну да, – говорит Йере, – они прикольные. представляешь, я утром жарю блины, пока у меня на ноге висит детёнок. – и от кого ты рожать собрался? – уточняет Боян. – да не сказал бы, что есть кто-то определенный, с кем я бы завел детей, – говорит Йере, – я больше о концепции думаю. – а как же твоя блондинка? – спрашивает Боян, надеясь, что это не звучит как подъёб. – ты про Мариту что-ли? – говорит Йере. – если да, то мы с ней еще до моего отъезда расстались. ну, как расстались, у нас ничего особо и не было. так, пересеклись пару раз, пока молодые и веселые. как друзья. с привилегией. – я думал у вас с ней все серьезно? – поднимает бровь Боян. – нет-нет, – говорит Йере, – это было, знаешь, ребячество. мне другой человек нравился. и нравится. а. оу. Боян открывает рот, чтобы что-то ответить на такое заявление, но его сгибает в самый неподходящий момент в его жизни. блять-блять-блять. а начиналось так красиво. Боян кашляет сильно, с надрывом, с ужасом понимая, что без цветка здесь не обойдется. и вправду, когда он наконец перестает давиться и задыхаться, Йере имеет честь наблюдать красивую гордую лилию, пусть и немного окровавленную. и пока Йере широко раскрытыми глазами смотрит на цветок в чужой ладони, Боян другой рукой достает кусочек листика, оставшегося во рту, и поясняет: – жацепился жа жуб, падла. Йере переводит взгляд с цветка на Бояна и обратно, и Бояну кажется, что он слышит как у него в голове скрипят шестеренки. – блять, – в итоге говорит Йере, – кто? – а ты подумай, – огрызается Боян. порой он действительно ненавидит свои замашки пятиклассника, но поделать с ними он ничего не может. – Боян, блять, я серьезно, – продолжает Йере, – кто это? сука, я сейчас просто.. он не договаривает, просто зарывается лицом в ладони. Боян готов поспорить, что он так пытается скрыть покрасневшие глаза. – это ты, – отвечает Боян, и уходит с балкона раньше, чем Йере успевает обработать эту информацию. уже сидя в такси он пишет Крису, что ему стало нехорошо и он поехал домой. ну почему у него всегда все происходит через жопу? *** утром Боян просыпается от шума в прихожей. звуки такие, будто входную дверь начали уже выламывать к чертям собачьим, поэтому он пытается разлепить глаза, но вместо солнечного света он получает порцию острой режущей боли в глазах и висках. дольше чем на секунду держать глаза открытыми не получается, поэтому Боян выбирает паниковать. господи, как ему хочется просто начать кататься по полу и выть как ребенок в супермаркете. глаза болят так, будто под веки засунули острые лезвия, а долбежка в дверь бьет по ушам и выводит из себя, поэтому Боян просто кричит: “хватит, блять”, как он надеется, достаточно громко, чтобы незваные гости услышали крик и прекратили свой концерт. как только шум прекращается, Боян делает вторую попытку открыть глаза, чуть более успешную, чем раньше, и ковыляет в ванную. зрение все еще слишком мутное, но и его, в принципе, хватает, чтобы разглядеть в зеркале над умывальником свою слишком красную склеру. для того, чтобы увидеть что-то помимо этого, приходится отыскать замораживающие капли для глаз, что когда-то притащил ему Крис вместе с обезболивающими. вот же дальновидный человек. заморозка немного снимает боль, и у Бояна немного дрожат пальцы, когда он оттягивает нижнее веко и обнаруживает там крохотные цветы. вот же сволочизм. Боян, объективно, не был готов к тому, что цветы полезут из всех щелей так быстро. сука-сука-сука. в дверь снова начинают стучаться, как раз когда Боян начинает как можно более аккуратно доставать крохотные копии белых лилий из под век. вот черт, он уже и забыл про утренних гостей. он заканчивает с правым глазом, перед тем как пойти открывать дверь. про свой внешний вид он не думает, вполне уверенный, что к нему пришел Крис, не дозвонившись по телефону, или кто-то еще из парней. что ж, встретить с утра пораньше Йере он не ожидает. от неожиданности он резко захлопывает дверь, а затем, подумав пару секунд над своим поведением, открывает ее снова. Йере, за это время, кажется даже не сдвинулся с места, все так и стоит со своими грустными щенячьими глазами и топчется на месте. – какого хрена, Боян? – начинает он без приветствий. – я спал, – говорит Боян, – не обязательно было мне дверь выламывать. – до тебя невозможно дозвониться, – пожимает плечами Йере, и Боян фыркает. тоже ему новость. Йере продолжает: – нам надо поговорить. Боян, мне честно жаль, что я испугался и не поговорил с тобой, пока не началось ну, – неопределенно он машет рукой, – все это. Бояну снова хочется рассмеяться от абсурдности ситуации. слишком часто его пробивает на смех в последнее время. – подожди, – говорит он, – хочу сразу расставить все точки над i. если тебя прислали Крис с Наце, чтобы опять начать нудеть про операцию, то можешь не начинать. ты же знаешь ее побочки? полное отсутствие эмоций – здорово, правда? не хочу после операции превратиться растение. ахуеть, вот это каламбур. – а если ты пришел, чтобы грызть себя, – продолжает Боян, – то не надо, и так хуево. в этой ситуации никто не виноват, честно. как-то все глупо получается. Боян все также стоит в своих пижамных штанах и смотрит на Йере, судя по всему, совсем не впечатленному его тирадой, когда левый глаз снова начинает болеть – заморозка уже прошла. – слушай, – говорит Боян, – если ты пришел просто посмотреть на стадию, то мог бы просто загуглить течение болезни и примерно прикинуть. – блять, – шепчет Йере, – ты ведь знаешь какой ты идиот иногда? еще бы Бояну не знать, от Криса он слышит это чаще, чем свое имя. – так, плохих слов нам тут не надо, – улыбается Боян криво, – солнышко. – ты ведь так и не рассказал бы мне, да? – как-то разбито говорит Йере. – просто в один день не проснулся бы, а мне с этим до конца жизни жить. знаешь, Боян, ты эгоист. – я фаталист, – говорит Боян. – чему быть, того не миновать. повисает неловкое молчание, пока Йере не спрашивает: “можно?”, и Боян кивает, хотя не знает что тот хочет сделать. в принципе, Боян готов ко всему, так что Йере может хоть треснуть его, он протестовать не будет. но вместо того, чтобы ударить Бояна, Йере задирает чужую футболку и смотрит на незабинтованные раны, которых уже даже не две и даже не три. из некоторых торчат тонкие белые лепестки, которые от прикосновений Йере тускнеют и немного сморщиваются. – мм, – невнятно мычит Боян, – а с глазом так сделать сможешь? – а цветы уже и там? лилии, да? – уточняет Йере, и Боян кивает. – знаешь, их могло бы и не быть, если бы мы нормально все обсудили, – говорит Йере, пока Боян недоуменно приподнимает бровь. – кто мне нравился, как думаешь? Боян фыркает, а через секунду, осознав все, начинает смеяться. о боже, ссыкло и фаталист решили обсудить свои чувства спустя несколько лет и десятки проросших цветов. Боян смеется, и чувствует как лилии умирают от чужих прикосновений. Йере смеется и, почему-то, плачет, пока обнимает Бояна. – мы же можем попробовать сделать все как нормальные люди? – спрашивает он. Боян кивает, не выпуская его из объятий. что ж, после нескольких лет недопониманий можно начать все заново и, желательно, без чертовых цветов. Боян чувствует жжение в глазах, но в нем, кажется, виноваты уже не лилии. так оно обычно и получается: немного глупо, немного грустно. и с теплящейся надеждой где-то глубоко внутри.