Шишка и Хвостик

Дорогу на дачу Миха помнил смутно. С тех пор, как отец купил машину, на электричке уже не ездили. В памяти остался только дробный перестук колес, жёсткие деревянные скамейки и прокуренные тамбуры с лязгающими сцепами. Теперь же всё было другим — плавное покачивание вагона, мягкие кресла и даже туалет! «Жаворонки!» — раздалось из динамиков, и электричка замедлила ход. Из разъехавшихся дверей пахнуло дымком, подопревшей скошенной травой и сосновым духом — ароматы детства и дачной жизни, той беззаботной поры, когда лето встречало щекочущим нос одуванчиковым пухом и прощалось рябью золотых берёзовых листьев на клумбах со свечками гладиолусов. Дальше — мимо поля, куда раньше бегали за горохом, а теперь плотно усеянного коттеджами за железным забором, к старым дачам, ещё послевоенным, щедро выделенным высшему командному составу. — Мишаня! — бабуля расплылась в улыбке, — хорошо-то как! Отоспишься, надышишься перед учёбой, всё ж последний курс! Да и яблочки мне собрать поможешь. Кстати, Хвостик твой здесь, повидаетесь наконец-то! Всё спрашивал про тебя. Хвостиком в шутку называли соседа Костика. Белобрысый, щуплый, на два года моложе, он вечно таскался за Михой, куда бы тот ни шёл, и по-соседски нельзя было отказать, а потом даже в привычку вошло постоянно проверять, где этот мелкий крутится, не потерялся ли. Миха оглядел свою старую комнату — всё будто уменьшилось и обветшало, а раньше-то казалось — настоящие хоромы. Вспомнилось, как в дождливые дни под оставшимся от деда письменным столом, массивным с потрескавшимися львиными мордами на тумбах, строили пещеру, а потом уже на нём играли не в скучные покупные настолки, а в самими же придуманную игру с бабушкиными разномастными пуговицами из жестяной коробки, и Миха иногда специально поддавался Костику, а тот так искренне радовался, что не грех было проиграть ещё разок. Из кухни, где тихонько бормотало старенькое радио, тянуло мятой и яблочным вареньем. Хотелось закрыть глаза и ощутить себя снова семилетним. Миха перебрал свои вещи, полистал растрёпанные подшивки «Вокруг света» — когда-то разглядывали картинки и мечтали, вот бы в кругосветку! Даже наметили маршрут на большой карте мира, от которой теперь на стене остался лишь светлый след и дырки от кнопок. И только под вечер, когда за забором, дымя сыроватыми поленьями, затрещал костёр, толкнул узенькую скрипучую калитку, что соединяла их участки. У мангала стояли двое, и Миха не сразу сообразил, который тут Костик. В последний раз они виделись когда? Выходит, что года четыре назад, и сосед запомнился мелким и худосочным, каким, впрочем, был с самого детства, и Михе не раз приходилось вступаться за него, чтобы не прилетело, когда махались с местными. Эти же двое были довольно рослыми. Один потоньше, но черноволосый, с характерными южными чертами — явно не Костик, а второй — широкоплечий, с чуть вьющимися русыми волосами и расслабленной мягкой улыбкой никак не мог быть Хвостиком, однако чуть завидев гостя, обрадовался и двинулся навстречу: — Ой, Миш, ты, что ли? Надо же, совсем не изменился! — Привет-привет! А вот тебя не узнать! Ты когда так вымахал-то? — Сам не знаю. Это всё плавание, наверное, — он смущённо пожал плечами, будто самому было неловко от того, что теперь стал выше Михи. — Здорово, что ты приехал! А у нас сейчас шашлык будет. Знакомься, это Давид. Мы, типа, вместе… учимся. Чернявый хмуро глянул исподлобья, явно недовольный вторжением. Но руку подал и пожал крепче, чем того требовали приличия — демонстрировал силу. Костик, как оказалось, почти всё про Миху знал: и где учится, и что только вернулся из экспедиции, и даже про затянувшийся ремонт в квартире, из-за которого и пришлось уехать из города. — Майя Пална часто с бабушкой созваниваются, так что я в курсе, — он широко улыбнулся, и сквозь годы, сантиметры и килограммы вдруг показался прежний мелкий доверчивый Хвостик. — Ну тогда про себя расскажи, а то я-то нет, — Миха закурил, чтобы скрыть неловкость, усугубляемую недружелюбными взглядами Давида. В тот вечер они засиделись допоздна, вспоминали беззаботное время, когда главным было не порвать штаны и не забыть вернуться домой к ужину. Костик оживлённо болтал, развернувшись всем корпусом к Михе, он раскраснелся, или так казалось из-за оранжевого света тряпичного абажура, когда-то повешенного ещё прадедом. — Мишк, а почему мы в лес всегда с палками ходили? — От змей, кто-то вроде видел их там, вот мы и молотили впереди себя, чтобы их распугать. — А я думал, просто игра такая. Вот дурак! Помнишь, один раз собака на нас выскочила, прямо точно волк, да? А ты не испугался! Если по правде, Мишка чуть не обделался от страха, но мелкий зашёл ему за спину, ища защиты. Пришлось взять себя в руки, хотя первая мысль была — бежать! — И на заброшенный участок лазили за клубникой. Как будто своей мало было! Все крапивой обстрекались! А ещё землянику на травинки нанизывали, у кого больше получится. И голяком купались в прудике, чтобы штаны не мочить. — Ага, а потом девчонки пришли, и мы не знали, как вылезти. Во, позорище было! — Представляешь, Дав, — Костик обернулся, наконец, к угрюмо ковырявшему в тарелке приятелю, — мы подрались всего один раз — выясняли чей прадед был главнее — мой, генерал-лейтенант, или его, генерал-майор. Костик смеялся всё так же задорно, как и раньше, запрокидывая голову, но теперь это выглядело иначе, и сам он был какой-то другой. Взрослее, мужественнее, увереннее, и это отчего-то цепляло. Миха до рассвета ворочался на своей старой тахте и под скрип пружин всё думал о том, почему так получалось, что, живя в одном городе, они виделись только летом. Словно жизнь разделялась на повседневную, с уроками, спортивной секцией и приятелями из двора и беззаботную дачную, и смешивать их было никак нельзя. — Ми-иш! Поедешь с нами на озеро? — в открытое окно, по старой привычке зацепившись за толстую ветку груши, сунулся Костик. — Да ты спишь ещё что ли? Вылезай, погодка отличная! — И то верно, гуляйте, пока тепло. Яблочек с собой возьмите, а то пропадут же, — бабушка заглянула на голоса. — Ой, Май Пална, спасибо! Ваши всегда самые вкусные! — Костик радостно закивал, — если надо, мы поможем собрать. Втроём веселее. Но оказалось, что втроём как раз не весело. Давид сидел за рулём мрачный, брови сведены к переносью в сплошную линию. На Михино приветствие буркнул что-то нечленораздельное и всю дорогу не проронил ни слова. Уже на озере он вроде бы немного оттаял, но на Миху смотрел так, будто хотел испепелить. Зато с Костиком держал себя даже слишком свободно — то прихватит за шею, то руку положит на бедро, а в воде так и вовсе чуть не обниматься полез, хоть и делал вид, что шутя. Меж ними чувствовалось что-то, что Миха никак не мог уловить. Вроде и друзья они, а вроде и нет. Как-то вечером, когда Миха курил в беседке, спрятавшейся в зарослях тяжёлых от недавнего дождя золотых шаров, до ушей донёсся странный разговор. Низкий голос Давида звучал недовольно, отчего сильнее прорывался акцент: — Пачэму он за нами вэчно таскается? Мы же спэциально сюда приехали вдвоём побыть! Бэз никого! — Дав, ну мы же друзья с детства и не виделись сто лет! — вроде как оправдывался Костик. — Ну раз друзья, что же нэ скажешь ему правду? А то это твоё «как бы вмэсте учимся» — знаешь, обидно, да! — Ну зачем ему говорить про такое? Мало ли, как он отреагирует. — Вот и посмотришь. А то заладил: друг, друг! — И это, Дав, ты при нём всё-таки руки не распускай. Я не люблю, когда на людях. — Как хочешь! Я могу вообще уехать! — дверь сердито хлопнула. Несмотря на прохладу Миху обдало волной жара. «Это что же получается? Костя и Давид? Вместе? Да нет, не может быть!» В голове не укладывалось, что то, о чём в его окружении говорили либо в шутку, либо и вовсе пренебрежительно, имеет какое-то отношение к его другу детства, к Хвостику! С этого момента Миха стал внимательнее, теперь он ловил взгляды, которыми обменивались эти двое, их мимолётные касания, а в глазах Давида читал неприкрытую неприязнь в свой адрес. Но всё это можно было счесть и плодом фантазии. Можно. До определённого момента. — Мишань, сходи к Прохоровым, попроси большой таз для варенья, а то от этих яблок спасу нет. В двух-то скорее будет. Смазанная три дня назад калитка пропустила бесшумно, и уже подходя к дому, сквозь стрёкот разгулявшихся в сумерках цикад Мишка услышал звуки, которые сложно было спутать с чем-то другим. Хриплые, перемежающиеся с всхлипами стоны. Влажные шлепки. Рваные выдохи. — Давай же, давай вместе, ай, хорошо! — это Давид. А затем «Да-а-а!» уже голосом Костика. Это было так явно, что никаких сомнений в том, что происходит за тонкой, вывалившейся из окна занавеской, не осталось. Хоть им сейчас было явно не до него, Миха отступил за ствол старой липы и прижался лбом к её нагретой за день коре. Спина взмокла, дыхание сбилось — реальность навалилась со всей неотвратимостью, и что теперь с нею делать, он не понимал. Два дня отсиживался в своей комнате, пытаясь отвлечься и не думать. Не помогали ни прихваченный из дома детектив, ни сериал, который давно собирался посмотреть. В ушах так и звенело это пошлое «да-а-а», и рука предательски норовила залезть в штаны. Как назло Костик всё не отставал: звал то в лес, то снова на озеро, а отказываться было неудобно — вроде как и повода нет. А ещё жгло любопытство. Хотелось убедиться, что ему не примерещилось, подловить их на чём-то, что выдало бы чувства или что там у них. Но вышло ещё хуже — теперь, когда Миха более пристально следил за соседом, он стал подмечать то, что раньше ускользало от его внимания: уверенная грация движений, крепкое подтянутое тело, чёткая линия челюсти в сочетании с обезоруживающей чуть детской улыбкой. Выяснилось, что глаза, что раньше казались просто серыми, таили в себе удивительное сочетание голубого и зелёного, как небо сквозь листву в летний полдень, а завитки русых волос на шее так и манили коснуться их. И это мучало, до зуда под кожей, до бессонных ночей и искусанных губ. Остаток лета махнул рыжим хвостом, оставив за собой душистый яблочный шлейф и неясное томление, и вот уже снова универ, лекции, студенческие тусовки. Казалось бы — забудь, выкинь из головы! Но восстановить былое равновесие никак не выходило. Миха на досуге излазил интернет, пытаясь постичь, что привлекательного может быть в сексе с мужчиной. Он смотрел ролики, даже подписался на несколько тематических каналов, и со временем то, что должно было бы казаться отвратительным и диким, стало понятнее. Более того, реакция организма не оставляла сомнений — это возбуждало. Чертовски возбуждало. Особенно, если представлять себе одного конкретного человека. Да вот только у Костика был Давид. В зимние каникулы Миха решился на авантюру. В одном из чатов он познакомился с довольно интересным парнем с ником Челленджер, через пару месяцев они стали общаться в личке. С ним можно было трепаться о музыке и кино, а ещё обсудить вопросы, ответы на которые Михе хотелось получить. Из переписки стало ясно, что Челлленджер не прочь встретиться в реале, вот случай и представился. Чужой город, новый человек, располагающая обстановка и шанс проверить то, что давно не давало покоя. Так почему бы нет? Умелые руки, чуткие губы, немного алкоголя — всё вышло вполне неплохо: теория обогатилась практикой, а тело получило массу интересных ощущений. Но не хватало главного — того, что не заменить никакой отточенной техникой. Хотелось, чтобы на месте опытного и заботливого любовника был другой, пусть бы и не такой горячий и неутомимый. С Костиком они изредка переписывались в соцсетях, поздравляли с праздниками и окончанием сессии. Миха всё искал повода встретиться, но никак не находил. Оказывается, когда тебе не безразлично, то отчего-то это вдруг так трудно. Но всё получилось само собой. Он написал Косте в день рождения, прилепил дурацкий мем и в ответ не ждал ничего кроме стандартной благодарности, а телефон вдруг завибрировал входящим звонком. — Привет! Спасибо за поздравления! — Не за что! Расти большой! — Да уж куда больше, — Костик хмыкнул, и перед глазами тут же возникла его смущенная улыбка. — Как отмечаешь? — Никак. Мои на майские укатили отдыхать, а тусовку собирать настроения нет. — А давай на дачу смотаемся? Вроде уже тепло, если что, печку затопим, — неожиданно для самого себя выпалил Миха. — А давай! — подхватил Костик. — Шашлыки пожарим и хлеб на костре, как раньше. Через два часа на вокзале, успеешь? Миха ожидал увидеть у касс и Давида, но Костик стоял один, с набитым рюкзаком и пакетом из супермаркета. — Мы, что же, только вдвоём? — на всякий случай уточнил Миха. — Как видишь? А тебе нужен кто-то ещё? — Мне-то? Мне точно больше никто не нужен. Озябшие на сыром ещё ветру, они грелись у печки, таская из миски чуть пригоревшие куски мяса и запивая их слепленным из подручных средств коктейлем — бабушкина фирменная можжевеловка пошла с тоником не хуже джина. Из-за внезапно вырубившегося электричества пришлось зажечь хранившиеся для такого случая свечи, они потрескивали и слегка коптили, стекая мутными каплями в старые щербатые чашки с розочками, но от них было по-особенному уютно. Костик разомлел от выпитого и свежего воздуха, откинулся на спинку дивана: — А помнишь Полинку с Вероникой? Смешные такие! Вечно к нам цеплялись и ещё говорили, что умеют колдовать и зачаруют нас своей магией. — Разве? — Ну да. Ты бесился и кидался в них шишками с вашей ёлки, а они тогда дразнилку дурацкую придумали — «Мишка — в жопе шишка и Костик — Мишкин хвостик». — Точно, было такое. А про них не обидно получалось. Полинка — малинка и Вероничка — земляничка. Не знаешь, где они теперь? — Полинка в Канаде живёт, уехала с родителями. А Ника вроде даже замуж уже вышла, любовь у неё там какая-то приключилась нереальная. — Слушай, — спиртное развязало язык, и Миха решился. — А что у тебя с Давидом? Я верно понял, что вы не просто друзья, а, типа, в отношениях? Костик молча крутил в руках тяжёлый стакан, внимательно рассматривая блики огня на гранях. — Верно. Но там всё, — он мотнул головой, и щёки его окрасились румянцем. — Чего так? — голос дрогнул, и Миха кашлянул, чтобы скрыть неловкость. — Он слишком давил. Не зря, видно, Давой назвали. Я теперь, наверное, понимаю восточных женщин. Их мужчины требуют подчинения, и чуть что, можно нарваться на неприятности. — Ты про рукоприкладство, что ли? — Да нет. Скорее про собственничество и ревность. И вообще, он не мой человек, — Костя продолжал изучать содержимое стакана, а уши его горели не хуже углей в приоткрытой дверце печи. — Я сейчас скажу кое-что. Хотя, может, и не надо бы, — Миха теребил торчащую из толстовки нитку. — Мы же почти всю жизнь знакомы, но до прошлого лета я вроде как тебя и не видел толком. Слова отказывались складываться в предложения, и стоило невероятных усилий, чтобы донести до Кости такую несложную, в общем-то, мысль. — Думал так, соседский пацанёнок, приятель из детства, ничего особенного. А вот уже почти год ты у меня из головы не выходишь. Странно, да? — Миха замолчал и дёрнул злосчастную нитку так, что она оторвалась, и шов лопнул. Он не видел обращённого на него взгляда, полного изумления и робкой радости, поэтому вздрогнул, когда Костя тронул его за рукав. — А я всегда тобой восхищался, хотел быть, как ты. Чтобы ты заметил меня. Не как мелкого приставалу, как равного. Потом ты перестал приезжать, и я стал забывать. И ещё Дава этот… А увидел, и снова накатило. Я думал, тебе противно станет, ты же всё понял тогда. Но ты так смотрел, что я спиной чувствовал, правда. Миха, наконец, поднял глаза. Костя сидел так близко, что дыхание щекотало кожу. Его пальцы сжимали предплечье и, казалось, немного дрожали. — Можно? Ты не против? — он неуверенно потянулся губами — и хотелось, и было страшно. От собственной решимости и от того, что Костя не отстранился, а наоборот придвинулся ещё теснее. Сердце заполошно колотилось, и в ушах шумело так, что Миха едва услышал: — Конечно. Они неловко тыкались губами, примеряясь, приноравливаясь, пока Костя не прихватил Миху за затылок и не поцеловал, наконец, по-настоящему. Тот не остался в долгу и вцепился в плечи, потянул на себя, заваливая обоих на старенький дачный диван, слишком узкий и тесный для двух здоровых мужиков. То ли можжевеловка была слишком крепкой, то ли от поцелуя голову повело, но Миха осмелел и запустил руку под свитер Костика, в тепло, и от ощущения гладкой кожи под пальцами опьянел, казалось, ещё сильнее. Деревянный подлокотник впивался в лопатку, чужая коленка давила в пах, и там стало чертовски тесно, потому что сверху навалился и жарко дышал в ухо Костя. И что-то шептал неразборчиво, а затем целовал в висок и щёку. Они ещё долго возились и не решались толком трогать друг друга, хотя обоим было понятно, к чему идёт дело. Костя не выдержал первым и скользнул рукой ниже, гладя только через джинсы, отчего Миха закусил губу, сдерживая стон. Это оказалось куда круче, чем то, что у него было с Челленджером. Пусть чудно́ и неуклюже, но до чего же хорошо! Путаясь в застежках и пряжках, они добрались-таки друг до друга и толкались локтями в рёбра, пока приноровились так, чтобы обоим было удобно. А потом лежали смущённые, потные и липкие и глупо хихикали, как нашкодившие пацаны. Так и уснули в обнимку на жёстком диване под истошный щебет встречающих рассвет птиц. Утром включили по-человечески АГВ, отмылись в тёплой воде и сделали попытку приготовить обед в четыре руки, но картошка так и осталась недочищенной. Миха упирался локтями в матрас и старался расслабиться, привыкая к распирающим ощущениям, когда почувствовал, что-то странное. Костика слегка потряхивало, как от озноба. — Эй, ты чего? — тихонько позвал он, и тут уже отчётливо услышал с трудом сдерживаемый смех. Костик изо всех сил старался не ржать. — Что смешного-то? — Миха напрягся. Мало ли, что. Вдруг он выглядит нелепо или что-то неправильно делает. Опыта-то с гулькин нос. — Наколдовали девчонки-то — сработала магия, — выдал, наконец, Костик, так и не выйдя из него. — Мишка — в жопе шишка! — и тут же завалился сверху, придавив своим не таким уж и лёгким телом. — Вот погоди, будет и тебе в жопе хвостик! — Миха старался, чтобы прозвучало угрожающе, но и сам затрясся в приступе хохота.