RUINS

Знаешь, когда я стоял так близко к тебе не имея возможность обнять, нечто немыслимое рушилось в моём сердце. Я смотрел и думал о действительности происходящего. Ты не дал мне и тридцати секунд, забавно, но на моём лице отображается страх и непонимание. Прошло так нещадно мало, всего несколько дней, это немыслимо, но без тебя часы исчисляются годами. Я не понимал, почему ты поверил директору, почему отверг и впервые отвернулся. Тебе ли не знать, как меня ненавидели за то, что я другой. Разве ты забыл как смущённо я улыбнулся, когда ты первым подошёл и предложил потренироваться вместе. Как раскраснелись мои смуглые щёки, как глаза расширились, и ты впервые назвал меня «Бал». Разве забыл, что я не люблю вольный джаз? А наш первый поцелуй? Там, около башен, тогда был прекрасный закат, и мы оба поняли тогда — это то самое. Помнишь, ты тогда увлекался лошадьми, любил орехи и клубничный мохито. Разве ты забыл все те дни, когда мы как два дурака учились держаться за руки на людях? Забыл? Вот так просто?.. И я всё смотрю и смотрю, и каждый мускул лица сводит от нетерпения. Я жду и надеюсь. Но ты сделал неправильный выбор. Ничего, возможно, ещё будет шанс. Ты иногда смотрел на меня пристальным изучающим взглядом, так заинтересованно, с нетерпением и любовью. А я смущённо отворачивался, позволяя тебе обнимать меня. — Бал, — ты опрокидывал меня на кровать, целовал мою шею из-за чего я чувствовал как начинаю дрожать. — Я люблю тебя, — твои глаза, дыхание, твои мягкие руки, всё это я ощущал и трепетно желал твоей любви. Ведь ты определённо владеешь языком любви. Владел. Да-да. Я начал забывать. И вот я снова вижу тебя и сердце сжимается при виде твоего взволнованного лица. Я до сих пор считаю тебя своим. Особенным, единственным в своём роде, лучшим, если позволите. И мне снова и снова кажется, что вот-вот ты протянешь руку к моему лицу и подаришь нежный поцелуй в уголок губ. Снова. Опять. Я слишком наивен. Когда Нимона исчезает, я теряю рассудок и позволяю себе упасть к тебе на грудь. Глупец. Наивное существо, помнящее теплоту твоих объятий. Я позволяю себе раствориться в тебе и твоём тепле, просачивающимся сквозь золотые доспехи, и родное ощущение правильности окутывает моё уставшее тело. — Бал, — ты прижимаешься щекой к моей груди и пристально вглядываешься в моё лицо. — Я люблю тебя, — щуришься, поджимаешь губы, будто я способен отвергнуть тебя. Теперь ты ещё более пристален и нежен, но мы не говорим об этом — прошлое в прошлом, незачем его ворошить. — Я тоже, — несколько смущённо выговариваю я, взгляд добродушный и приветливый. Я без зазрения совести прижимаю тебя к себе и начинаю целовать тебя докуда только могу достать: лоб, глаза, брови, нос, макушку, пальцы рук, ладони, запястье — всё это любимо мною слишком давно. Я прижимаюсь к тебе всем телом, сливаясь с тобой в одно целое, в одно существо, будь у меня возможность загадать желание около волшебного колодца, я бы пожелал вечно остаться с тобой. — Тако на завтра-ааа-к?! — Нимона в форме хорька с громким хохотом прыгает на нас, разрушая утреннюю идиллию. — Святая... — запнулся ты, с некоторым волнением смотря на Нимону. — Доброе утро всем, — улыбаюсь я. Новый день настал. День новой жизни для нас троих.