Малиновский стакан чистого спирта

      Где только не были руки Харитона. И в телесных жидкостях животных и людей, и в их органах, и в их мозгах, метафорически или физически, и в разных видах полимера, и в разных реагентах. Он видел то, что и врагу не пожелаешь увидеть. Но относился к этому всему с таким спокойствием, словно он сейчас пишет очередной отчёт, а не копается в мышцах, так называемого, «плюща». Казалось, у него нет так такового рвотного рефлекса от вида и запаха чего-либо, и нет страха перед чем-либо. Единственное, от чего у него отвращение – это люди, их низменные потребности и со временем загнивающее тело. Но однажды одному человеку посчастливилось увидеть страх и омерзение на лице нейробиолога.       Захаров видел всякое: и окоченевшие трупы, что были бледнее снега, и разорванные внутренние органы, что бордовой склизкой массой вываливались из неаккуратно вспоротого живота, а рядом с телом уже лежали кишки, что размотались и отдавали таким смрадом, вовек не забудешь. Видел, как под разными препаратами и разными ядами растительного происхождения изменялся человек до неузнаваемости: кожа зеленела и покрывалась кровавыми волдырями, откуда сочился гной , а где-то эти волдыри стали сквозными ранами на коже, открывая наблюдателю вид на мышцы, а где-то и на кости. Кожа обвисла и отрывалась от тела, падая рядом с пациентом, что орал от невыносимой боли, жжения и чувства движения у себя под кожей. Глаза на выкате и залиты кровью от полопавшихся капилляров, густая кроваво-кислотная пена шла изо рта, челюсть неестественно выдвинута вперёд, а лицо всё разодрано длинными, грязными, неаккуратными ногтями, так пациент пытался достать червей, но оттуда пошли корни одного из растений, чья пыльца попала в организм обречённого. Зрелище то ещё было.       Но единственное, на что не мог смотреть учёный – это мозоли. Казалось бы, просто ороговевшая (омертвевшая) кожа из-за сильного механического воздействия, такого как трение или давление. Проходит быстро, если просто наносить мазь и стараться больше не подвергать давлению или трению тот участок кожи. Но почему-то именно это вызывало дичайшее отвращение и рвотные позывы. Огрубевший роговой слой, что принял белый или сероватый цвет, под ним клеточная жидкость, что старается защитить нижний слой кожи, что имеет желтоватый оттенок, но если затронуты капилляры, то может стать и кровавой. И лучше дальше не натирать мозоль, ведь станет сухой, а с ней тяжелее бороться, хотя она может развиться и сама. Но страшнее и отвратней становится от осознания, что есть и стержневая , которую только хирургическим путём удалять. Такая мозоль идёт в глубь дермы и задевает множество нервных окончаний, от чего ходить становится невыносимо больно.       Поэтому Харитон всегда старался тщательно подбирать обувь, чтобы нигде не натирала, была «дышащей», свободной. Будь его воля, он бы ходил только в мягких тапках, но статус учёного не позволяет. Хорошо, что сейчас делают большое количество разнообразной обуви, что подходит для официального стиля и постоянной носки. Но никто не застрахован от неожиданных ситуаций, не так ли?       Однажды по дороге в комплекс Павлов, один сбежавший эксперимент накинулся на нейробиолога, разодрав одежду и оставив много рваных и резанных ран. Те лохмотья, что раньше были одеждой, окрасились в бордовый цвет, – хорошо, что не в ярко алый – а про обувь можно было и не говорить. Съели. Но учёный не был бы учёным, если бы не имел сменные комплекты одежды, желательно 3, что лежали у него в кабинете. Конечно изначально он обработал раны, тихо шипя от боли, а после уже надел запасной комплект. И тут загвоздка: обувь то немного жмёт. Ну ладно, денёк потерпеть можно.       Нельзя, ведь целый день он носился с одного места в другое, ведь этот эксперимент столько шума наделал, а всё сгладить надо. Даже до академика Сеченова всё дошло, и он отправил своего агента на дополнительный осмотр комплекса. «Вот вляпался», - думал Харитон, так как с этим агентом у него не самые лучшие отношения. Теперь ещё и с этим агентом ходить везде и всё ему докладывать о содержании всего. День был максимально выматывающим, да так сильно, что Захаров не обращал внимания на боль при хождении. Только под конец рабочего дня, когда вся эта беготня закончилась, он присел отдохнуть перед отправкой домой, как тут резкая боль забеспокоила его. О нет, только не то, о чём он подумал.       Харитон медленно стягивает туфли, сморщив лицо от резкой боли в области мизинцев. И уже смотря на ноги в носках, его резко затошнило. Было даже так видно, что пальцы стали больше и немного деформировались, а это означало одно – водяная мозоль. Причём довольно больших размеров. Прямо сейчас ему захотелось вывернуть свой желудок наизнанку до такого состояния, что он бы блевал желчью. Голова немного закружилась, давление подскочило, а сердце билось как не в себя. Это крах. Да и никого не попросишь о помощи, ведь учёный самый последний уходит из комплекса. Но тут его спасение вошло в кабинет. Сергей Нечаев – майор, личный агент академика Дмитрия Сеченова. Он увидел, в каком состоянии сейчас Захаров, и сразу же подбежал к нему.       «Товарищ Захаров, что произошло?» - чётко и быстро спросил агент, быстро осмотрев комнату на наличие каких-либо недоброжелателей.       «Я-я-я... Чёрт...» - из-за страха и тошноты Харитон не мог толком произнести и слово. – «Чёртова... мозоль...»       «Мозоль?» - переспросил Нечаев, сразу же кинув свой взгляд на ноги нейробиолога и заметив, что мизинцы и вправду не похожи на здоровые пальцы. – «И чего же вы так боитесь? Сейчас всё исправим. Где находится таз и холодная вода?»       Лишь кивком в сторону указал в нужном направлении Харитон, всё ещё стараясь подавить приступ тошноты и держа разум ясным. Майор же не растерялся и пошёл набрать прохладной воды, чтобы немного притупить боль. Затем поставил ёмкость под ноги Захарова и аккуратно стянул с него носки, чтобы не задеть болючие места. Но зрелище, что открылось после этого, заставило учёного выпасть из реальности и на несколько минут потерять сознание: на подушечках мизинцев образовалась кровяная мозоль с размером чуть ли не в саму фалангу пальца. Ороговевшая кожа даже была видна под ногтевой пластиной, от чего сам ноготь держался на пальце кое-как. Где-то же были видны кровоподтёки от слишком сильного механического воздействия.       «Ебучие пироги, ну вы и запустили свои ноги», - Сергей аккуратно поставил их в таз с прохладной водой, после чего принялся искать иглу, спирт, ножнички, бинт и пластырь.       Он знал, что сейчас учёный в обмороке, но это сыграет на руку. Агент продезинфицировал иглу, перед этим тщательно вымыв и обеззаражив руки, затем проколол мозоль и выдавил оттуда смесь клеточного сока и капиллярной крови, что была очень склизкой и противной на ощупь. Затем он ножничками аккуратно срезал омертвевший кожный покров, открыв нижний слой кожи, что также был склизким и в остатках клеточного сока. Уже когда Харитон стал приходить в себя, Нечаев заматывал бинт вокруг открытого участка кожи, защищая его от внешних воздействий, и закрепил дополнительно ленточным пластырем.       «О, очнулись, как вы? Может водички? Или сто грамм?» - спросил майор, когда заметил, что нейробиолог уже более-менее адекватно мыслит.       «Малиновский стакан чистого спирта», - всё, что смог сказать Захаров, прикрыв глаза и откинувшись на кресло.