***
Лео оказался почти прав. Очень скоро, не осилив размякших кабачков и моркови, Таро достал из рюкзака ягодный сидр. Комнату наполнила прозрачная сумеречная синева, приторная жидкая ежевика и шелест страниц. Только вот сегодня Таро в сон не клонило. Он всё читал и читал, от легенд перебегая к научным трудам и обратно, сосредоточенно хмурил брови. Лео почти не огорчился. Да, до щек он сегодня, судя по всему, не дотянется, мерного бормотания не наслушается. Но зато он нагладился вдоволь. И даже угостился-таки мясом: не зря Таро выуживал из своего обеда самое вкусное. «Интересно, кто у него дома готовит? Он сам или ещё кто?». Совершенно наивный и неуместный вопрос, самому смешно. Лео фыркнул и лениво махнул хвостом, вытягиваясь на им согретых ногах. Он почти провалился в дрёму, когда воздух засвербела противная вибрация: на ручке кресла вспыхнул экран смартфона. — Блять. Лео спрыгнул с колен, Таро поднялся с кресла и приложил телефон к уху. — Да, Сиф, привет. «Сифо?» — кот навострил уши. И без того тихий голос брата глушился шагами и скрипом половиц: Таро, свободной рукой ероша волосы, ходил кругами, слушал. Потом остановился. Сквозь наступающую темноту Лео померещился румянец. — Он-м… не прогуливал. У него голова сильно заболела, мы в медпункт пошли… На перемене. Да, я физику сказал. Чего? А-а, ну так вот именно, блин! Его бы кто пустил, если бы мы попросили, что ли? Как будто мы виноваты, что медсестра опять ушла. Я ему денег дал, он в аптеку пошел, за обезболом. «Ну и иди нахер, я больше не буду тебя прикрывать!» Таро продолжает разговор и не видит, как сильно округлились сапфировые глаза, насколько счастливой выглядит кошачья мордочка. Тем более он не знает, что за буря расходится в маленькой груди. А в ней всё: счастье, смех, благодарность, стыд. И еще что-то медовое. Чайное. От этого чего-то сердце теперь разбухает, и оно, большое, мягкое, бьется у самого горла, даже дышать тяжело. И сам Лео так увлечен этой сладкой чарующей бурей, что не замечает, как Таро убирает телефон и, спрятав руки в карманы, растерянно, смущенно, хмуро смотрит в разбитое окно. Темнота застыла, загустевшая, редкие окошки едва растопляли осенний холод. Их света недостаточно, чтобы в карих глазах блеснула глупая надежда. Она прячется так глубоко внутри, что почувствовать себя меньшим неправильным дураком пока не получается. Остается только кусать губы. Очнулся от наваждения Лео, лишь когда Таро начал собирать вещи. «Так рано?» — мелькнула огорченная мысль. Лео тихо вздохнул и запрыгнул на кресло: наблюдать и ожидать прощания. Но когда рюкзак был собран, вместо прощания он получил: — О, точно. И Таро достал ошейник. Лео, безусловно, нравился Таро. Да, до жалких вздохов и мысленной ругани о том, что это не так. Но еще у Лео были свободолюбие и гордость. На кой ему эта штука? Он не домашняя киса. Хорошо, и не уличная. Он ни дому, ни улице не принадлежит. Он свой собственный, от усов и когтей до чеков в джинсовке. Старался не царапаться, просто юлил, выскальзывал, отбегал назад. Не шипел даже. А ведь так хотелось, когда его бесцеремонно хватанули за хвост. — Тут половину котов отловили, а ты упираешься, тупица! Тогда Лео и замер. Значит, он пытается его защитить? Чтобы не поймали? Пока он думал, Таро подобрался ближе, опустился на колени. Пальцы осторожно приподняли мохнатую голову и легонько затянули ошейник так, что он едва прилегал к шее. Никакого дискомфорта. — Ну вот, — улыбнулся облегченно он. Поднялся, отряхнул джинсы, всё-таки в пыли и кленовой трухе, поправил рюкзак. И вышел за покосившуюся дверь. Лео остался один. Темнота распустилась. В ней отчётливо отзывался осадок ушедшего вечера, быстрого и тёплого, переливался фонарными бликами. Вроде всё хорошо, но… как-то грустно. Не хочется думать об этом. Зачем, если всё в порядке? Это ведь только кажется, что еженедельных вечеров стало ничтожно мало, и бубнежа под нос, и простых поглаживаний, и мурлыканья на коленях? Кажется… правда? Зато у Лео теперь есть ошейник. Нашёл, чему радоваться. Таро всегда заходит и уходит нормально, через вырванную с другой стороны входную дверь, а до их комнаты добирается сквозь море хлама и мусора. Лео не видит смысла преодолевать грязные затхлые лабиринты. Вот и сейчас он с лёгкостью перемахнул через подоконник и рухнул в листву. Встал, прикрыл глаза, думая, что нужно забрать рюкзак, вспоминая, остались ли на проездном деньги. Лео вздохнул. Лиственное море, что еще несколько часов назад принимало его с головой, теперь едва доходило до щиколоток. Лео пригладил пятернёй волосы, завёл руки за шею, прикрытую воротником. Пальцы нащупали холодную джинсу и ещё ниже… что-то кожаное? Взгляд под дрогнувшими бровями опустил вниз. И правда. Ошейник всё ещё на нем. «Он разве не должен был остаться в кошачьем?..» — Лео неловко оттягивает его большим пальцем, пытаясь рассмотреть. Он и сам не знал, зачем. Надо же, наверное, понять, что за безделушку подарил Таро. В темноте он казался не то чёрным, не то глубоко-синим. Лео завертелся в поисках фонаря. Из-за угла дома растекалась белёсо-жёлтая лужица света. Парень, не думая, пошёл к ней. — О, — расплылся в улыбке он, когда фонарь окатил его прохладными лучами. — Синий… От внезапного шороха сердце ухнуло в пятки. — Лео?1
21 июля 2023 г. в 06:37
— Слушай, проблемы будут, если ты сейчас уйдешь.
— Разберусь.
— Тебя и так физик терпеть не может, а если контрольную пропустишь, то тебе вообще тогда…
Парень ныряет в выцветшую джинсовку, одёргивает рукава. Родной запах дыма забирается в волосы, тонкие вишнёвые духи щекочут ноздри, хочется улыбаться. Лео позволяет уголкам губ лишь слегка дёрнуться вверх. Не время так счастливо и глупо светиться. Он нарочито резко нахохлил жесткий воротник и обернулся, нацепив снисходительную усмешку.
В последнее время держать чувства всё тяжелее. Хочется бросить гадость, а сердце плывёт. Мёд давно уже растопил его, едва держится, бедное.
— Тебе-то какая разница, Лит-тон, — цокнул Лео. Он сразу отвернулся и направился к выходу. — Я не для того неделю ждал, чтобы на кр тухнуть.
Он смотрит вниз, сбегая по крошащимся ступеням, сбрасывая обрывки лиственного ковра, а перед собой видит карие глаза. Вот сейчас. Как обычно. Они удивляются, обиженно сверкают из-под насупленных бровей, и…
— Ну и иди нахер, я больше не буду тебя прикрывать!
Средний палец от Лео на прощание. Плевать, обиделся этот непутёвый или нет. Всё равно у них завтра репетитор по истории.
Как же бесит этот рыжий.
Вихрастое, светлое, ржавое пламя на голове так убого топорщится, будто неправильные собачьи уши. Эти его библиотечные книги, ветхие стопки, тоже неправильные. От них должно горько пахнуть истончавшей бумагой, годами, пылью чернил. А пахнет сладким химозным сидром и домашними бутербродами с чуть влажным хлебом. Ни черта этот Литтон не правильный, каким хочет казаться.
У него даже имя испорченное. Та́ро. Его мамочка что, не знала, как называются гадальные карты?
Контрольная по физике, значит. Экзамены в конце года. Да кого волнует, когда октябрь впервые за несколько лет такой милостивый. Когда он до того растрогался, что сегодня удержал осенние слезы. Сегодня! Которое он ждал целую неделю!
Он улыбается, лавируя переулками. Идти ещё не меньше часа, в гору, плюясь оскорблениями ветру в лицо. Мог бы сесть на автобус, но так разве правильно? В такой-то день? Нет. Нужно пропустить сквозь себя город, подёрнуться лёгким, золотистым от осени смогом, пропахнуть асфальтом и выпечкой, доносящейся из каждого умирающего кафе.
Лео перепрыгивает россыпь битого стекла, увесистый рюкзак бьётся о спину. В наказание спустя пару метров парень бросает его в подножье знакомой подвальной лестницы: пусть подумает о своем поведении — а вечером он, может, и заберёт его.
Так хорошо стало, когда с плеч свалились до неправдоподобности вылизанные науки, тетради и учебники по ним. Даже дышится легче. Там, в рюкзаке, кстати, больше всего пособий по истории. Кому сдались блёклые даты и перевранные факты, когда впереди настоящая история? Невероятная. С мягким сонным голосом и комканым пледом... Ждёт через пару часов в их месте. Это ради неё надо пахнуть городом, иначе не поверит, не примет.
Пора, пожалуй.
Глубокий вдох, пальцы бегло проходятся по волосам. Мгновение замедляется, впитывая холодное солнце и весь по-странному добрый октябрь. Лео жмурится, впуская в себя уличные щекотные шепотки. Он не может удержаться и коротко смеётся, хохоток эхом отражается от кирпичей. Усы забавно шевелятся от неровной улыбки, загривок топорщится, подражая воротнику исчезнувшей джинсовки.
И дальнейший путь Лео продолжает песочным котом.
Асфальтная крошка впивается неприятно в подушечки лап, но Лео старается не замечать. Знал же, на что шёл, решая надолго оставлять это обличие. От кошачьей шкуры отвыкаешь быстро, сколько в ней не ходи.
Год назад он чаще был котом. Прятался под шерстью и льдом в глазах. Так проще, когда отец окатывает недовольством даже за каждую идеально решённую контрольную. Проще лунной тенью ходить по крышам, голодать, мечтать напиться, считать окна, потому что звёзды не светят. Выпустив обиду и печаль, в школе ходил безучастно и молча, лишь изредка шипел, отвечая на заботу и участие сверстников. Не было сил общаться. Да и желания тоже, казалось.
А летом старший братец, Сифо, позвал погостить на недельку. Лео собрал сумку, ушёл и домой не вернулся. Сифо умудрился убедить отца, что пожить младшему у него — хорошая идея. Последний даже великодушно позволил забрать оставшиеся вещи, но Лео не стал. Боялся, что обратно его не отпустят.
И вот одиннадцатый класс. Прятаться под кошачьей мордочкой нет времени. Учёба, прогулы, репетиторы, прогулы, нагоняи от Сифо, прогулы. Веселье, не омрачённое стыдом и виной. Подружка Черри с параллельного класса, с которой наконец можно проводить столько времени, сколько душе угодно.
И Таро Литтон, конечно же. Новенький. Бестолковый.
Лео не может не думать о нём. Вот нужно ему было выбрать именно историю и его репетитора? Приходится общаться с ним слишком много. Слишком часто приходится строить недовольную мину и закатывать глаза.
Именно поэтому раз в неделю, каждую пятницу, Лео сбегает с физики, ныряет в золотистую с полосами, словно корицей обсыпали, шкурку и идёт заниматься историей на окраине города.
А вот и оно. Их место.
Лео засеменил к дому. Досюда дворники не доходили, так что землю сплошь устилали лиственные холмы, такие высокие, что Лео не гнушался прыгать и по уши нырять в прелое ароматное море. Из очередной охровой волны он выпрыгнул на подоконник. Выгнулся, подставляя полосы свету, потёрся о стенку с облупившейся краской и скакнул вниз. Трухлявые половицы тепло и приветственно заскрипели.
Деревянный островок, заброшенный много лет назад домик. Да, это не отцовский коттедж. Здесь пол снизу разъела сырость, ковры впитали пыль и глухой запах поздней осени: он здесь, казалось, всегда был таким. Вокруг ни остриженных деревьев, не умеющих цвести и давать плоды, ни раскатанных рулонов газона. Зато осеннее море брызжет через окно кленовыми лужами, а где-то вдалеке рябит размеренный шум автострады.
И как же здесь спокойно.
Лапы ныли. Лео улёгся прямо в листья и свернулся клубком, не удосужившись даже утоптать скромную подстилку. Теперь осталось самое сложное: дождаться.
«В темноте время быстрее», — вспоминает он и закрывает глаза. Вдох. Выдох. Вдох. В носу оседают совсем уже иссякшие запахи. Они словно пришли из скорого сна. Так, наверное, и есть. Не может ведь задохнувшееся дерево так оглушительно пахнуть смолой, и от пустого стеллажа не будет исходить вкусная типографическая горечь. Засохшая герань не будет накрапывать в воздух розовым сладковатым ароматом. Все так ясно стоит перед глазами.
Но заброшенная комната не будет пахнуть жизнью.
И мясом с травами.
Мясом?
Что-то с мягким стуком опустилось на пол совсем рядом. А потом в шерсть зарылась чья-то ладонь. Вперед, от спины к шее, взрыхляя мех, и обратно, приглаживая. Такой знакомый жест. Один-единственный. Лео коротко и радостно мурлыкнул, задирая голову.
— Привет, мальчик. Привет.
Вторая рука пододвинула пластиковый лоточек: это из него тянуло ароматом трав вперемешку с тушёным мясом. Голод болезненно кольнул живот, но Лео только зажмурился и лбом нырнул под прохладные пальцы. Он так устал ждать.
— А ты сегодня ласковый, да?
Он улыбается, и становится так тепло, будто солнце покрыло шерстку, согревая её песок и корицу. Или это веснушки посыпались и растерялись между полосами, коротко грея? Лео разлепляет глаза и сонно, любовно смотрит на него. Всё в нем до неправильности красивое. Веснушчатые щёки, чуть вздернутый нос, радужка, в которой настоялся чай с ложкой меда, рыжие треугольнички волос. Ну точно щенячьи уши.
И имя тоже такое красивое, кого он пытается обмануть?
Таро подошел к старому скрипучему креслу. Из рюкзака он выудил потрёпанный плед и постелил сверху, чтобы не изгваздать джинсы пыльными разводами. Лео сел напротив, наблюдая.
Он знает, сегодня всё будет как обычно. Таро пообедает, достанет легенды, сказки, мифы и пару жалких учебников, от которых сегодня будет пахнуть не бутербродами, а рагу. Он выпьет чего-нибудь хмельного, пока будет листать книги. Его начнёт клонить в сон, и тогда, может быть, у Лео получится незаметно потереться мордочкой о звёздные щеки. А может, Таро начнет бормотать скучные параграфы по истории, чтобы не заснуть, и голос будет такой тягучий, приглушенно-сладкий, что и Лео захочется спать.
Вот Таро достал из рюкзака контейнер с тушёными овощами, и не успел он тоскливым взглядом взглянуть на скудный витаминный обед, как Лео запрыгнул к нему на колени. Тот хохотнул, укладывая ладонь на пушистую спину.
«Он такой глупый, — думает Лео, едва удерживаясь от желания помять чужие бёдра коготками, утаптывая, — так разбирается во всём, а всё равно глупый».
Был бы умным, наверное, давно бы все понял. Догадался, зачем Лео убегает из школы по пятницам. Научился бы читать фырки и сложенные на груди руки, взгляды на занятиях у репетитора. Угадал бы лазурный лёд вокруг узких зрачков и светлый ворох волос. Даже в запахе октябрьских улиц поймал бы дым с нотами вишни.
«Но он глупый. И хорошо», — щурясь, улыбается Лео. А внутри что-то холодеет от мысли о том, что Таро может узнать всё.
Не стоит. Лучше просто наслаждаться тем, что судьба подарила шанс познакомиться с ним заново, котом, в этом заброшенном доме.