Расскажи, как живётся тебе без сердца

      — А внутрииии у негооооо льётся дооощ и радугааааа!       — Валя, хватит убиваться! Просто… ИК… иди, и скажи ему всё!       — Я бы всё отдала за минуту в его ласковых губааа…. ИК.       И пошёл. Я. К любви всей моей недолгой жизни. Если вспоминать с чего всё началось, то с точно такой же попойки с Тоней. Моей сестрой. Не по рождению, но по ебанутости, родней мне никого нет. Такой дружбы и поддержки как от сестры я не получал ни от одного школьного приятеля, она была за меня горой, а я за неё. Когда я впервые страдал из-за неразделённой любви, она забила той девчонке стрелку за школой и оттаскала за волосы. Надо ли говорить, что меня потом до старшей школы девчонки за три пи… мили обходили? Развитой мускулатурой чтобы защищать сестру я не отличался, поэтому я её поддерживал, выслушивая её ротовые излияния.       Бросил парень — она приходила с бутылкой портвейна, второй оказался двуличным козлом — и вот мы разносим танцпол, начальник такой душка, но в упор не замечает — вот мы сидим и давим стопку за стопкой в нашем любимом караоке через дорогу от высотки, в которой она работает секретарём у этой ледышки-козлишки.       — Вааля… А пошли к нам работать? Там в соседний отдел мальчик подай-принеси-сядь на хуй-отсоси требуется. Там начальник, конечно, лютый, но платят хорошо, не то, что у тебя щас.       — Тоооня, да я бы рад, да я же специалист! Куда мне подай-принеси?..       Впрочем, ломался я не долго, платили в нашей шарашкиной конторе действительно мало, едва хватало на коммуналку и поесть, иногда обновляя мини армию подтяжек. Фетиш у меня такой, слабость, люблю что бы натя… подтянуто всё.       Собеседование проходило не у лютого начальника, а его секретаря, Любочки, место которой я и должен был занять, судя по её порядочно округлившемуся животу в самое ближайшее время. Любочка всё время так нервно улыбалась и поглаживала меня по плечику, боялась, убегу что ли? Первое время работали вместе, она передала мне архив, все дела, явки-пороли и расписание на ближайшую жизнь начальника, Егора Палыча.       Егор Палыч, или просто Палыч за глаза, был трудоголиком, приходил в девять и уходил последним. Весь отдел его шарахался, стоило выйти ему из кабинета, как замолкали разговоры и даже кулеры в системниках работали на полтона тише.       А каким был красавец: породистый жеребец, такого в сбрую да на выставку по кругу гарцевать. Мышцы стальные, даже пиджак не скрывал. Глаза — озёра голубые, волосы блестящие, по-модному подстрижены. Не то что мои кудри, чуть отрастут и пушатся, как у любителя присунуть к розетке. Улыбка голливудская, только он её не показывает, больше скалится, когда опечатку находит или бумагу не ту подсунешь за его профиль залюбовавшись. А профиль… Профиль греческий, брови в разлёт и ямочка… на щёчке. Я был сражён в самое сердце, до того не увлекался мужчинами, но с приходом в эту фирму без конца листал сайты, ища информацию как соблазнить мужчину и что, собственно, делать в постели.       Первый день без Любочки прошёл спокойно. Встреч не запланировано, бумаги подписаны, куры накормлены. Всё тихо и спокойно. Но на второй, я ощутил на своей шкуре всю лютость, когда принёс отчёт из смежного отдела на проверку и получил им же по мордасам.       — За такие деньги, что они получают, могли бы и даты прошлогодние исправить! Всё переделать! Лично проверю! — ор стоял на весь этаж.       На следующий день ему кофе слишком сладким показался, да в том не я виноват: подача сахара в аппарате сломалась, и он тройную дозу насыпать стал. А я без сахара пью вообще и не заметил ничего.       К среде оказалось, что в ресторане, который я забронировал для бизнес-ланча с партнёрами, вот прямо перед приходом Палыча прорвало трубы, затопив весь зал. Орал на меня, бездаря, что не выбрал сразу нормальное место. Но и тут вроде удалось всё исправить, через дорогу как раз был свободный столик в кальянной. А что? Партнёры оценили, респектнули за оригинальность.       И куча ещё чего произошло до конца месяца, а я ещё и на испытательном сроке. Чуяла моя задница, что придётся ею зарабатывать. В одну из пятниц мы с Тоней решили выпить. Я с горя о своей судьбинушке, а Тоня оплакивала свою несостоявшуюся любовь.       — Валя, она же никакая ваще, одни губы и ноги. А между ними ни-че-го! Ни души, ни ума, ни страсти! — Тоня топила боль в виски. На днях она увидела, как шефа зажимает прямо в кабинете какая-то перекаченная мадам, не то чтобы на лице у него был восторг и упоение от настойчивых женских ласк, но женский мозг всё додумает и без этого. И всё как раз когда она только набралась смелости ему признаться.       — А я ведь ему… А я его… ИК… Не то что твой!       И так грустно стало за Тоню что я поперхнулся виски, когда услышал про моего. Кого?       — Кх-кх-кх… Какой мой? Ты упилась совсем? Нет у меня никого! — ну вот, всё носом пошло, теперь весь сырой. Нос теперь щиплет и глотка горит вся.       — Да Палыч этот твой! Он же только на тебя смотрит! Валентин это… Валентин то…       И представилась мне перед глазами картина: Егор Палыч… в белой рубашке, рукава закатывает, ремень на руку наматывает и вкрадчиво так, бархатным голосом: «Валя… Валя…»       — Валя, я те зуб даю, он тя хочет…       — Утопить разве что… ИК…       — Да он на тебя дышит, ИК… неровно.       — Это он зится…       — А ты иди к нему, засоси как дайсон!       Я только отмахнулся от сестры, ну их пьяные бредни, какой там… Нравлюсь ему, как же, вот закончится испытательный срок через неделю, и не продлит он его, как пить дать. Кстати, о «пить»… ***       Как пришёл в офис не помню, очертания двери в кабинет начальника чуток отрезвили, но Тоня быстро открыла дверь и впихнула меня в кабинет, тут же отрезая пути к отступлению.       Егор Палыч, весь такой томный от июльской жары сидел за своим дубовым столом, листая документы. Его рубашка была расстёгнута, открывая взору ключицы и безволосую грудь. Как ожившая мечта, он приподнял на меня свой взор, разглядывая поверх очков.       — Валентин Сергеевич?.. Чем обязан в такой час? — он взглянул на часы на запястье, показавшие, что «Спокойной ночи, малыши» вот-вот начнутся.       Я медленно и нетвёрдо подошёл к его столу, останавливаясь аккуратно перед его креслом, в котором он так удобно развернулся ко мне лицом.       — Извините, Егор Палыч, мне придется вас заса… ик… отсосать…       — Чего? — он от счастья своего даже с кресла подскочил, роняя очки и полыхая взглядом.       — Яд, Егор Палыч! Горький яд, моей любви… — ну что ж мне его ждать-то заставлять, я упал на колени к его ногам, расстёгивая ремень и ширинку.       — Ерёхин, это как понимать? — вот застенчивый какой, руки мои схватил, до свадьбы что ли не хочет?       — Ну это с какого конца посмотреть? — губы совсем пересохли, водички бы.       Я невольно облизал верхнюю губу, не в силах отвезти взгляд от его прекрасных очей. Только не синие озёра на меня смотрели, а чёрное глубокое море. Тьма затопила радужку и прожигала во мне дыру.       Одним рывком он вытащил из шлёвок ремень и приспустил брюки вместе с бельём, высвобождая член и увесистые такие яйца. Во рту слюна сразу скопилась и потекла из приоткрытых губ. А он кудри мои лапищей своей огромной на затылке собрал и прямо носом в свой пах впечатал. Я глубоко вдохнул одуряющий мускусный запах его горячей кожи с древесными нотками парфюма.       — Сейчас посмотришь ты на один конец! До конца жизни хватит!       Напорист мой обожаемый начальник был не только в работе, в сексе тоже сдавать позиции явно не любил. Отсосать ему у меня не получилось, скорее он меня на свой член ртом насаживал, успевал только дышать и удивляться, как такая махина во рту поместилась. Слюна давно стекала по подбородку, лениво капая на рубашку.       Наградил, Господи, отсутствием рвотного рефлекса. Чуть приспособившись под ритм Егора, любимого Палыча, смог даже огладить головку языком, да пару раз удачно щёки втянуть, слушая гортанные стоны начальника. Его лицо раскраснелось и покрылось испариной. Такой красивый, вдруг задышал часто-часто и голову мою на месте придержал, особенно глубоко в глотку толкаясь и заливая солоноватой спермой.       Воздуха не хватало, я даже за бёдра его схватился, хотел уже оттолкнуть, едва успевая проглатывать, как он сам меня отпустил, приваливаясь на край стола.       Чуяла моя пьяная задница — надо было драпать раньше, только я на корячках попытался сделать пару шагов в сторону выхода, как начальник сделал решительный шаг ко входу.       — А Вас, Валентин Сергеевич, никто не отпускал. Как пушинку, ей Богу, вздёрнул меня, спелёнывая руки за спиной моим же пиджаком и нагнул прямо над дубовым столом. Бумаги и договоры преспокойно разлетелись по полу, а мою задницу уже холодило, не смотря на жару. Штаны спустил до щиколоток, видать, чтоб не убежал. А пальцы, вымазанные в чём-то скользком, кружили по колечку мышц, надавливая и проникая внутрь.       Как же горячо, член уже скоро лопнет, как хочется кончить, от одного только зрелища, как сладко кончает начальник, чуть не спустил, а тут и вовсе… Ах!.. Если бы не алкогольная анестезия наверно было бы больнее. Уже два пальца активно растягивали дырку, а язык Егор Палыча вылизывал мне ухо, порыкивая, как зверь.       Пока опьянённый настойчивыми ласками предавался сравнению начальника с фауной, я чуть было не упустил момент, когда в меня медленно и до упора вошёл его немаленький член.       Воздух разом кончился, от любви или от того, что этой бугай на меня ещё и навалился, что-то ласковое нашёптывая и выцеловывая шейку, не понял.       — Какой же ты, Ерёхин, узкий… — шипел любимый начальник.       — Так ведь я ж того… для Вас берёг, Егор Палыч, — руки как-то вмиг стали свободные, пиджак улетел куда-то в сторону.       — Ну держись, Валечка…       Холодок пробежался по спине, рубашка разом взмокла, а начальник начал двигаться. Медленно выходил и пошлыми шлепками засаживал по самые яйца. Мне оставалось только держаться за дубовую столешницу, чтобы не елозить. Задницу пекло от того, что растянута она была недостаточно для таких размеров. Было, конечно, больно по началу, даже успел чутка протрезветь, но, когда его горячая и мокрая рука накрыла мой член и в такт толчкам начала надрачивать головку, я взвыл во весь голос, кончая, забрызгивая боковину стола.       Егор Палыч тоже успел кончить, за секунду то того, как на мой вой влетела перепуганная Тоня. Сначала перепуганная, а потом покрасневшая.       — Ерёхина, мать твою! Пошла вон! — заорал Палыч, хорошо хоть кончить успел, а то если б не кончил, так вообще бы прибил.       Тоня заметалась, не зная куда бежать и прятаться.       — Так, стоять! Села в приёмной и жди! — Грозовая туча отделилась от меня, бряцая ремнём и вжикая молнией. — Одевайся. — Так быстро я ещё не вскакивал.       Дрожащие руки едва слушались, натягивая брюки, а молния так вообще не поддавалась. Начальнику надоело ждать, подошёл и сам застегнул, едва не зацепив молнией яички.       Когда я вышел в приёмную, Тоня вся багровая сидела на диванчике в обнимку с бутылкой чего-то крепкого, а Егорка строчил кому-то сообщение и скрылся где-то за дверью.       Внутри у меня всё упало… Поматросил, значит, и в кусты… слинял… Даже слова не сказал… Глаза стало предательски щипать, а на душе скреблись саблезубые кошки. Забрав у Тони бутылку, я хорошенько так к ней приложился. Напряжение отступало, оргазм разморил и меня начало развозить. Передавая бутылку друг другу, мы с сестрой глушили стресс сегодняшнего вечера.       — Говорил я тебе, Тоня, не нужен я ему… ИК… — говорил я, вытирая ладошками горькие слёзы.       — Вааааль, Вааааль, да как не нужен, Ваааль? Он же тебя… и там… И это… — она хлебнула ещё, беря паузу, чтобы подобрать в пьяной голове слова. — Да он тебя только что на столе отымел по самые, ИК, по эти…       — Помидоры? — отчего-то стало себя так жалко, хотелось свернуться на диванчике и уснуть навсегда.       — Корнишоны! Так, пьянь офисная! Обоих уволю нахуй, если щас же не протрезвеете! Ерехина, а ну поставь бутыль! — злющий Егор Палыч полностью одетый в пиджаке и заправленной рубашке выглядел таким соблазнительным и далёким.       — Ну всё-всё… Чо орать то… глоточка егерм… ИК… минералочки для девушки ему жалко…       — Палыч, ты здесь жить собрался что ли? Ёмае… Чем тут пахнет? То ли бардель, то ли вытрезвитель…       По ковру приёмной, звякнув, прокатилась бутылка. Тоня как-то сжалась на диване, пытаясь с ним срастись и мимикрировать под обивку. Её пьяный громкий шёпот разнесся по помещению:       — Валя, как в школке, за гаражами… три — чтре…       Какая-то программа сработала раньше здравого смысла, и тело само подкинулось вверх, принимая боевую стойку, как раньше учила сестра, думая, что я смогу сам за себя постоять. Но поза была видать не убедительная, раз её начальник, Сан Саныч, даже не дрогнул.       — За сестру и двор — плюю в упор, ха-тьфу… — нитка слюны повисла на подбородке, не достигнув предполагаемого противника.       — Валентин, вы что, под мухой? — Сан Саныч совсем не злобно посмеивался.       — Не-а… Под впечтлнем… — завтра решу кто больше, я или моя бывшедевственная задница.       Надо было видеть лицо Пал Егорча… тьфу, Егор Палыча, когда я резво подскочил, с его-то ракурса открывалось тёмное мокрое пятно на брюках и висящие плетьми подтяжки с утятами.       Надо сказать, выдержки им с Сан Санычем не занимать, вытащить из офиса они нас пытались долго. Угрозами и уговорами. Не дождавшись содействия, меня просто водрузили на плечо, а Тоню тянули на буксире. Пока шли по парковке я совсем незаметно сказал сестре:       — Тоня… Он со мной до конца жизни обещал быть.       — Валя я те зуб даю… Он тебя хо…       — Дала уже один раз! Шуруй, сказал, в машину! — открывая дверь лексуса, порыкивал Сан Саныч, начиная закипать.       — Гестапо какое-то, Валь, мой шэф абьюэээ…       — Твою мать, только салон почистил… Сука ты, Палыч!       Но Палыч его не слышал, он уже пристёгивал пьяную тушку своего помощника, про себя матеря его на чём свет стоит, обещая припомнить ему каждый косяк, только когда хорошенько его отлюбит.