Нелюбимый.

Юра постоянно так пьян от любви к Никите, он чувствует себя нетрезвым даже тогда, когда его языка не касалось и капли спиртного. А Никита в упор этого не замечает, до невозможности слепо касаясь заторможенного чувствами Юру. Он трогает его в шутку, а Юре хочется покусать за это Никиту. Настолько сильно все эмоции, испытываемые к одному единственному человеку, стекаются в самые зубы, будто бы настаивая на их применении вне измельчения пищи. Юра хотел обнимать Никиту до хруста рёбер, чтобы тот точно согрелся, хотя, в отличии от друга, у того было более нормальное кровообращение и не у него вовсе кончики пальцев всегда были холодными. Юра превозносил и до апогея собственной нерациональности любил, вожделел. Он не вёл себя, подобно маленькой влюбленной девочке. Как минимум, потому что такая девочка не окажется в подобной ситуации, при которой она будет влюблена в своего лучшего друга, который счастлив со своей партнершей и не планирует одарять Юру «не тем» вниманием. А Юре бы очень хотелось, хотя бы раз, пусть, мимолетно, не шутки ради, обнять Никиту. Это что-то неизведанное, оттого желаемое до предела. Юра раз за разом, из года в год, как на какой-то каменный памятник, смотрел на Никиту без камеры и масок искоса. Такого Никиту он любил: не искажённого смешным образом, немного скупого на выражение истинных эмоций, безмерно притягательного. В целом, как думалось Юре, Никиту он любит любым, даже если бы тот оказался червяком или пылинкой. Такая себе не дружеская симпатия, переросшая в нечто, отдалённо напоминающее любовь, ежедневно наносила удары точно по сердцу. Оно же стократно обливалось кровью и неприятно, словно скручивалось от счастливейшего вида Никиты в компании других. Юра безотказно подчинялся своему сознанию и больной зависимости от человека, старательно скрывая ту в его присутствии. Он продолжал стебать товарища, о совместной несбыточной жизни с которым, мечтал перед сном и не только. Так, за съемкой очередного видеоролика, откровенные шутки дошли до своего предела. Такие не получится выложить даже на их платный сервис. Такое, если быть до конца частным, вообще забыть хочется или от стыда собственного удовлетворения подобным под землю провалиться. Юра так боязно повернулся к Никите и выдал вдобивку полушепотом: - Я щас тебя засосу.- не ясно, предупреждением это служило или вопросом, но Юра придвинулся со своим стулом ближе к товарищу. - Чего?- тихо рассмеялся Никита, в привычной манере сощуривая и без того полные хитрости глаза. - Ничего.- отозвался Юра и, вопреки своим же словам, приблизился к лицу друга и смазано коснулся губ, сначала осознанно, а потом, как в пьянящей страсти, не заметил мгновения, когда его язык проникал в чужой горячий рот. Податливый и нежный. Если его «ничего» выглядит так, то страшно подумать, что из себя представляет целое «всё». Это всё. Юра отпрянул, заглядывая в самые глаза Никиты. Он его потерял. У Никиты глаза недобро поблекли и обеспокоено не без омерзения заглядывали в Юрину душонку. Именно душонку, не душу. Разве человек, у которого есть душа, мог бы совершить такое, предугадывая исход? Юра просто убийца своего социального положения. Потерянное взаимопонимание явно освободило пространство для холода между двумя. Теперь небольшой сквозняк из форточки пробирал насквозь не столько своей прохладой, сколько простым наличием. - Что это было?- так остервенело метнул в него взором Ник. А Юра и не знал, чего можно ответить. Всё очевидно, как пять копеек. - А ты не понял? - Понял, но надеялся, что это не так. Прости, но у нас ничего не получится. Я люблю сво…,- не успел закончить свою заезженную фразу Никита, как его оборвала речь Юры. Убиенная и самозакапывающая. - Я знаю это. Просто забудь. Ничего не было. Думай, что я просто чекнул твои десна. Я знаю, ничего бы не вышло. Сердце не разбилось. Оно продолжало неизбежно кровоточить, просто с большим обилием. Нелюбимым он был, есть и будет. Знал же.