Изменения

Обжигающая вода приятно омывала тело, оставляя розоватые пятна. Сиэль сидел спиной к намыливающему его голову дворецкому. Длинные пальцы забрались под пряди волос, массажировали кожу, исчезали и появлялись, радуя юношу прикосновениями. Никогда не признаваясь вслух, Сиэль не мог проигнорировать, насколько выросли умения демона и точность выполнения желаний. Теперь даже не всегда приходилось говорить. Они вместе уже почти шесть лет. По утрам юношу нужно будить слабыми касаниями и полушепотом. Он всегда попросит ещё пару минут, но на эту провокацию соглашаться не стоит. Утренний душ тёплый, почти горячий. И без участия графа, ведь он ещё досматривает сны. Взбодрится позже от холодных рук демона на щеках, когда тот перейдет к чистке зубов. Далее завтрак, список дел на день. Занятия, дела, снова занятия и рутина по дому. Ближе к вечеру развлечения, книга и обсуждение планов на следующий день. И вновь горячая ванна, но уже со всеми возможными кремами, свечами, пахучими мылами и массажем. Вечерний ритуал любимый как для Сиэля, так и для Себастьяна. Это время ленивых бессвязных разговоров, расстягивающихся, нежащихся в теплой воде и расползающихся, растворяющихся в воздухе. Время, когда Себастьян спрашивает, Сиэль отвечает. Когда можно не думать о темах, ведь всё, что произнесенно в окружении белого кафеля, здесь и осталось, прижилось, обустроилось и напоминает о себе лишь с новым закатом. Темы поселяются в кране с водой, спят в ковшике, которым Себастьян поливает голову графа. Они играются с пузырьками и пеной, прячатся среди баночек с уходовыми средствами и показываются по очереди, но в самые неподходящие моменты, отвлекая то юношу, то демона, так и не дав шанс довести хотя бы одну из них до логического завершения. Темы кажутся простыми и лёгкими, но у каждой хитрое отражение. Они коварны, но осторожны. Спрашивая о погоде, Себастьян никогда не ожидает услышать мнение графа о недавнем дожде. Точно так же, как и рассказ о приезде Лиззи, который демон видел своими глазами, не имеет отношения ни к недавнему событию, ни тем более к девушке. Он даже мог быть не об этом особняке, не быть вообще материальным. Этой теме уже шесть лет. По спине побежали мурашки, заставляя сбиться, замолчать и тут же забыть о предмете обсуждения. Два пальца прошлись по задней стороне шеи, остановились чуть выше начала роста волос и ловко нащупали две точки. Когда они сделали так в первый раз, Сиэль испугался. Он улетел в другую часть ванной, накрывая фрак дворецкого брызгами. Два удивленных глаза смотрели так пронзительно, что на минуту застыла вся комната. Даже пар в воздухе перестал летать и душно повис над головами, заставляя те кружится. Маленькие, неуверенные, но уже криворотые темы задрожали, прижались к друг другу и зарылись в полотенца. — Что ты себе позволяешь? — первым очнулся Сиэль, постепенно сменяя страх на недоверие, угрожающее перерасти в раздражение. — Простите меня, милорд, я хотел помочь расслабить вашу шею и плечи. Они очень напряженны после стольких часов за столом, — когда мальчик боялся или злился, надо было сделать спокойное выражение лица, сложить руки вместе, но так, чтоб он их видел, опустить голову и говорить низким чуть сдавленым голосом. Спустя годы правило осталось, но потерпело небольших изменений. Себастьян подходил к юноше со спины, предупреждающе клал одну руку на плечо, а второй накрывал глаза и лоб, прижимая затылком к своей груди. Голос обрывался, время замедлялось и притаивалось в ожидании. Мир уменьшался до одного лишь дворецкого, до шуршащей ткани за спиной. И вот тогда Сиэль успокаивался, выравнивал дыхание и мог слушать. Только после согласия или искреннего «я в порядке», Себастьян его отпускал. Так случалось, когда юношу окутывал гнев. Со страхом чуть сложнее. Боятся демона Сиэль перестал давно, поэтому необходимость держать руки на виду исчезла. Но поводов испытывать если не чистый страх, то тревогу в жизни юноши хватало. Сначала он нервно стучал пальцами по столу и рвано выдыхал, ведь забывал дышать, отвлекаясь на мысли. Позже научился распознавать это состояние и просить о помощи сразу, как мелкая дрожь пробегала в теле. Просьба — упавшая на пол повязка. Следом летели перчатки. Рука с печатью ложилась на левую щеку графа, от чего лицо слегка разгоралось, иногда заметно краснея, а глаз еле-ощутимо покалывал. Вот тут в работу включался главный и неизменный пункт правила — томный голос. Иногда на ухо и шепотом, иногда наоборот погромче, увереннее, но без демонстративности. И каждый раз одна фраза: «Я не позволю этому случится». Сиэль громко выдохнул, запрокидывая голову и прижимаясь мокрыми волосами к рубашке дворецкого. Руки переползли на плечи, сжимая, расстягивая и будто бы норовя пробраться к костями, мышцам. Движения сопровождались несдержанным дыханием, пробивающимися мычаниями, позволительными лишь в ванной. Здесь им можно найти объяснение, здесь это всего лишь массаж после тяжёлого дня, заявленный много лет назад как простая помощь. И переставший ею быть как только действие впервые смутило Сиэля. Руки перетекли на грудь, маскируя излишние касания эфирными маслами с дурманящим запахом. Себастьян мягко и почти незаметно переместил голову юноши себе на плечо, и теперь щека время от времени дразнилась теплотой, синие волосы щекотались. Намокли закатанные рукава. Себастьян спустился по телу ниже. Под пальцами чувствовались уставшие, сжатые мышцы. И их постепенное расслабление, сопровождающееся тихими вздохами. Скользнув ещё ниже, демону пришлось прижаться губами к плечу Сиэля, от чего оно покрылось гусиной кожей. Водные процедуры, не более и не менее того, сейчас заставляли юношу вытягивать шею и безуспешно пытаться дышать полной грудью. Но с каждым движением, на нем будто бы затягивали корсет, сжимая ребра и ограничивая легкие. От такого дрожали ресницы. Стоило войти хотя бы в еле-заметный, почти воображаемый ритм, как Сиэль втягивал живот, а его руки начинали поиск чего-то, чтоб схватить, сжать, создавая иллюзию контроля. Стоило сбить ритм, отпустить, ослабить хватку, как над ухом тихо разочаровано скулили. Эта тема появилась совсем недавно и была самой молчаливой, среди всех здешних жителей. Она не выглядывала, не показывала свои розоватые бока и не просила внимания. Появившись в случайном молчании и вечернем полудреме графа, она растянулась на самом видном месте, искушая привлекательностью. И дворецкий позволил себе пойти у неё на поводу, намочив рукава рубашки и услышав короткое мычание на ухо. Затем последовали алые щеки и оправдания гигиеной. Всего пару лет и в их диалогах появились личные границы, время наедине, самостоятельное купание и прочие проявления осознания интимности многих жестов, которые считались обязанностями дворецкого. Хотя до конца не было понятно, что именно изменилось: восприятие юноши или действия демона. Ведь раньше касания были проще, невесомее и лишь необходимые. Раньше руки должны были быть на виду, в перчатках. Раньше Сиэль ругался, если демон незаметно подходил со спины. Вместо огрызаний сейчас уже привычные облокачивания, прикрытые глаза и желание как-то дотронуться, убедиться. Но вместе с разрешениями, появились отведенный взгляд и новый цвет щек — розовее; который хотелось скрыть, но не получалось. Появились желание и стыд, неуместные жесты и моментальный отказ. Дворецкому пришлось выучить новое правило: отвечать на действия графа, но незаметно, почти невидимо и скорее не сопротивляться, нежели действовать в ответ. Это тонкое лезвия ножа. Это особый вид общения, напоминающий попытку погладить бездомного котёнка, когда надо суметь показать свои добрые намерения, нежелание давить, чтоб не спугнуть, но при этом не отказываться. Не ранить холодом и не рубить так долго плетущиеся ниточки доверия. И за каждым касанием, за каждым затылком и рукой на глазах, за каждым массажем и случайно прижатым к плечу губам тянулась незаметная человеческому глазу паутинка. Себастьян их видел, собирал и аккуратно обматывал вокруг Сиэля. И всякий раз чувствуя подступающее к рукам пламя, пекущую печать и заложенный запахом желанной души нос, он ловил взглядом этот еле-заметный блеск на шее. Эти тонкие ниточки, наконец, спустя столько времени, обритающие крепкость в своём эдинении. Себастьян боялся, что изменения их разрушат. Что жар в щеках пустит маленькую искру, которой хватит сполна, чтоб сжечь все труды паука и оставить между ними лишь такой же невидимый пепел. И всякий раз заметив покрасневшие щеки, демон прижимал к Сиэлю прохладные руки в попытках не столько успокоить, сколько остудить. Подступившая к низу живота кровь, появившаяся тяжесть и ноющая, просящая прикосновений кожа смешались в одном вырвавшемся, стекающим по стенкам горла стоне, даже скорее мычании, вздохе с оттенком звука. Но этого хватило, чтоб щеки Сиэля моментально вспыхнули и за считанные секунды из светлых румяных превратились в пунцовые, на фоне которых глаза казались ещё выразительнее. Себастьян почувствовал запах крови раньше, чем Сиэль осознал происходящее, и спокойно поднял руки, максимально возвращая ситуацию в допустимые границы, хотя сам до сих пор не мог понять, где они находятся. — Я же говорил, что с моей помощью лучше, — мягко и с заботливой слабой улыбкой произнёс Себастьян, ожидая, пока Сиэль поднимет голову с его плеча. Будто бы это было единственное, что произошло. Единственное проявление слабости, которое позволил себе Сиэль. И будто бы об этой ценной возможности расслабиться говорил демон. Сиэль поднял голову, задумчиво рассматривая воду и прислушиваясь к телу. Себастьян все же нащупал допустимые границы — границы, когда юноше надо найти глазами подтверждение реальности происходившего, ведь он абсолютно потерял все интуитивные ощущения этого мира. Возможно, он лишь заснул, окутанный ароматами пара ванной и своими странными свежими мыслями. Себастьян подошёл с полотенцем в руках, Сиэль поднялся, позволяя вытереть себя и завернуть в приятную ткань. И лишь уперевшись взглядом в насквозь промокшую рубашку, просвечивающую рельефы мужского тела, он вспомнил про красноту щёк. — Нет, не лучше, — голос должен был прозвучать холодно и уверенно, а вышло рвано и капризно, с проглотанными гласными и невнятными шипящими. Он называл это помощью, будто бы оправдываясь. Будто бы этим нарочито подчёркивая его нужность, чистоту намерений. В тринадцать он насмехался над беспомощностью Сиэля, его неспособностью о себе позаботиться. В шестнадцать он просил его не взрослеть, не становиться самостоятельным, не выстраивать стен и не переписывать законы. Сиэль безусловно чувствовал изменения: как в себе, так и в дворецком. И это начинало напрягать. Всё усилилось, ускорилось и дошло до точки невозврата со следующим визитом Лиззи. Воспользовавшись моментом, пока дворецкие отлучились, мягкие девичьи губы прижались к Сиэлю. Юноша упал на подлокотник дивана, ловя напористую девушку и забавно ударяясь зубами. Что он, что она целовались впервые, но его уверенность и спокойствие подкупали, обнадеживали и доводили до головокружения. Элизабет мягко сжала ткань на груди Сиэля, он улыбнулся уголками губ сквозь поцелуй. В таких делах с ней легко. С ней не надо думать над своими поступками, словами. Она радуется малейшему вниманию со стороны Сиэля и мало требует, хоть и кажется навязчивой. Изменения коснулись и её, сделав тише, нежнее, привлекательнее. Лиззи много болтает, постоянно пытается чем-то увлечь собеседника, но достаточно лишь одного ледяного взгляда юноши, как она замолкает. Касания становятся мягче, голос выше и губы уже покрывают его шею, пытаясь задобрить, отвлечь, как опасного зверя свежим куском мяса. С ней Сиэль понял, что ему нравятся такие извинения. Нравится смотреть свысока и принимать решение о прощении исходя из уровня своего возбуждения. Они выросли с дурацких нарядов и розовых шапочек для Себастьяна. Теперь Сиэль шептал ему на ухо просьбу отвлечь дворецкую дочки маркизы демонской харизмой, и Элизабет оставалась в покоях графа до утра, сжимая простыни и густо краснея. С закрытыми глазами и улыбкой на лице Сиэль вновь уложился на плече Себастьяна, подставляя руки под его касания. Демон размял мышцы шеи и трапеции, перешёл к руками, закончив намыливанием каждого пальца графа. Воздух пах напряжением, поэтому они молчали оба: Сиэль с улыбкой, Себастьян подозрительно. Паула, служанка Элизабет Мидфорд, засыпала сразу после оргазма, прижимаясь к демону и умиротворенно сопя, так что он мог не отвлекаясь следить за Сиэлем. «Подсматривать», — как однажды в шутку скажет граф, пустив по спине Себастьяна холодные капли пота своей проницательностью. Он не мог объяснить, зачем это делал. Смотрел внимательно, изучая, запоминая все реакции на касания, движения. Выражения лиц и взгляды, стоны и дрожь в теле. Сводил причины и следствия. Сравнивая по внимательности с девушкой, он раз за разом побеждал. Оправдываясь дворецкими обязанностями и демонской сущностью, Себастьян уходил от оценки этой новой привычки. В размышлениях не было ни пользы, ни удовольствия. — Убери руки, — холодный голос юноши заставил дворецкого застыть. Он считал, что Сиэль вновь почти уснул, погрузился в свой транс, тихо вздыхая на ухо от каждого касания. — Милорд, я помогаю, — начал Себастьян, как Сиэль тут же приказал ему замолчать поднятой рукой. Юноша развернулся, положил мокрую руку на щеку дворецкого и с улыбкой произнёс: — Не надо, неси полотенце. После этого Сиэль научился требовать личного пространства, а Себастьян не мог разглядеть паутину вокруг его шеи. Но вновь прижатый к груди затылок и легонько сжатая в кулаке ткань брюк дворецкого оставили после себя прозрачные нити. Изменения осознавались и принимались ужасно трудно.