Oxytocin

– Нет, мам, я не звонил отцу, — Антон с каждой минутой все больше и больше чувствовал как его шерстяная кофта начинает постепенно прилипать к мокрому телу, словно вторая кожа змеи, готовая вот-вот слезть, она заставляла чесаться и морщить нос. Это было мерзкое, как сам дождь, ощущение. Но Антон даже приблизительно не мог предположить, где сейчас находится и как долго ещё идти до «дома номер 9» — мамина болтовня не давала включить карту и, наконец-таки, вбить в неё этот злоебучий адрес. — Что? Ничего мне не приходило, я вообще только узнал, что он в курсе. А? Д-да, да, уже дома, просто у окна встал. Слушай, у меня зарядка скоро того, да, давай я тебе потом перезвоню? — и быстро промолвив прощальное «ага, ага, ну все, давай», которое иногда могло растянуть их диалог еще минут на пять, он бросил вызов, и в ту же самую секунду над головой прогремели небеса, и Антон на мгновение даже усомнился, был ли это гром или вдалеке что-то просто взорвалось. – Чудесно, — прошипел он, когда видавший виды кед полностью увяз в глубокой луже. — Просто чудесно. Антон всё-таки открыл карты, ему надо лишь успеть запомнить дорогу, пока последние 8% не уплыли с водой в канализацию. Но когда расчётное время показало 25 минут пешком и то «маршрут может не соответствовать реальным условиям» надеяться на это было бы глупо. – Заебало, как же, сука, заебало…- он закусил губу. Дай он эмоциям выход здесь и сейчас, то в итоге его истерики спать бы пришлось на ближайшей скамейке, свернувшись жалким комочком «дерма, ” — добавил он про себя, где-то на самой подкорке. Идти надо было по прямой, а там уже и церковь — опознавательный знак с самого его детства. Раньше Мама говорила там живут ангелы, Антон верил, что там живут бомжи. И вера в это лишь укрепилась, когда их вновь и вновь будили огни полицейской сирены под окном. Еще немного, и он будет ютиться на соседней койке с ними, осталось только дойти туда. А наушник в ухе подозрительно начал шипеть. *** И вот, даже стоя возле подъезда, Антон не чувствовал ни доли облегчения, как драный кот, весь взъерошенный и злой, он рылся в карманах. Мокрый от пота и дождя, мельтешил перед этой дверью, пока с волос стекала темная краска. Страшно было даже представить на что походило его лицо сейчас. И когда связка легла в ладонь, он едва смог вытащить ее, не уронив. Пальцы дрожали, но не хотели сгибаться, будто из запястья снова утекло слишком много крови, будто вот-вот они и впрямь могли отказать. Он точно видел подобное видео. Но этого не случилось. Ни тогда, ни сейчас, и домофон запищал, впуская вовнутрь. Это был самый обычный подъезд, постсоветских времен: облезшая, цвета свежей мочи, краска на бетонных стенах, игриво подмигивающая лампочка, даже протяжные стоны соседей доносились со второго этажа, как финальный штрих. От всего этого было так легко отвыкнуть и забыть, как бредовый сон, в который снова придется в окунуться. По своей же вине, считай своими руками, Антон втянул себя в гадкое, такое чужое, но при этом все-таки свое, прошлое. Сделал шаг вперед по лестнице к успеху, чтобы позже расставить руки и кубарем покатиться вниз. – Угх, — он резко вдохнул, и от аммиачного запаха закружилась голова. Его (нет, не его — родителей) квартира была на пятом этаже. А его не было в ней ровно пять месяцев. Какая ирония. Шаги отдавались эхом в вверх. Третий час ночи, и все наверняка могли слышать его топот, подсчитать этаж, даже квартиру, а утром обязательно кто-то кинет презрительный взгляд, ведь он разбудил их дитятко. Например, та же квартира напротив — любила скандалы и не любила Антона. Громко смотрит фильмы, громко поднимается, забывает про яичницу так, что срабатывает датчик дыма, а выключать он его умеет только путем случайного попадания на нужную кнопку. Он был слишком «громким» соседом, который стесняется поздороваться. Наверняка они были рады, когда он уехал. «Мудаки», было первой ассоциацией, когда взгляд упал на черную железную дверь с золотистым 51. Его же номер был лишь наклейкой, грязной и наверняка липкой от желтых пятен, непонятного происхождения. Само дерево слегка почернело по самым краям от давнего пожара, и через проем под дверью дул холодный воздух. – Дом, милый мой крысятник, — аромат был не лучше подъезда. Даже забытая форточка не помогала и словно лишь запускала сырость и холод, но запах затхлости так и пропитывал собой пространство. — Принимай хозяев. Он был готов спалить это место, сжечь всё дотла, выкинуть каждый табурет и содрать эти данные обои. Все ведь, скорее всего, и рассчитывали на что-то подобное, ожидали хотя бы энтузиазм от начала новой, «самостоятельной» жизни. Желания оставить что-то свое, кусочек своей личности на всеобщее обозрение. Но он не мог. Эта дыра некогда была его домом. Может и не крепостью, но местом, где он был ребенком, где тогда его ещё любили и не стыдились. Где за стеклом всё ещё висит клубок медалей, а в шкафах есть увесистая стопка дипломов с олимпиад. Раньше вся квартира была пропитана пустыми амбициями. Ложными обещаниями, наивными, но сладкими мечтами. Сейчас же она воняла безнадежностью и мокрыми носками. Именно так он себе это и представлял. Может, конечно, паук прямо посреди коридора и был сюрпризом — всё остальное осталось таким, каким Антон запомнил. Даже немытая кружка чая на кофейном столике будто бы ждала его приезда, знала, что он ещё вернётся. Именно на неё падал оранжеватый свет фонаря, вся же остальная комната едва освещалась тусклой лампой с лестницы. Надо было закрыть дверь, включить свет, переодеться. Вымести паучье гнездо из-под ванной и поменять сморщенный от старости матрас. Но Антон продолжал стоять, вдыхать этот удушающий смрад родного дома. Как только он закроет дверь — всё будет кончено. Все планы, все ожидания падут чёрным пеплом ему под ноги. Он снова вернулся туда, откуда начал. Неужели, это и была вся история его жизни, которая, как всем известно, имеет свойство повторять себя раз за разом? Это и была вышка его жалкого «успеха»? В голове зазвенела оглушающая тишина. Из квартиры сзади доносилась тихая музыка, словно что-то из восьмидесятых, как в чёрно-белых фильмах, которые Антон терпеть не мог. Он хотел подумать, что это уж очень необычно для этой семейки шуметь по ночам, после, может даже, выйдя покурить на их общий балкон, перекинуться через перила и заглянуть в чужое окно, как делал это раньше, но сейчас Антон мог только слушать скрипучий джаз и ждать, когда же его ладонь отпустит дверную ручку.