***
Джозеф, не вылезая из кровати, быстро двигая рукой по возбуждённому члену. Теперь у него на сердце и трахее кольца с ядом, которые рассосутся меньше чем через тридцать дней. И, как будто ему этого было мало, Лиза Лиза нацепила на него маску, словно намордник на пса. Так он должен был на бессознательном уровне научиться контролировать дыхание для хамона. Но никакие смертельные опасности и ежедневные тренировки не могли избавить его от утреннего стояка. Он ведь молодой здоровый парень — это нормально. Ненормально то, что дыхание сбивалось, маска тяжелела и сильнее давила на затылок, заставляя замедлиться и отдышаться. Лёгкое удушение только больше возбуждало, делало ощущения ярче. Сильное же могло его убить. Но желание подрочить оно не отменяло. Джозеф уже в очередной раз брал перерыв на отдышаться, когда услышал лёгкий скрип петель. Чёрт, он забыл закрыть дверь! Но если посетитель воспитанный человек, он сразу же удалится, заметив, что он немного занят. Вошедшим человеком был Цезарь Цеппели. Он умел быть вежливым с женщинами, когда хотел их соблазнить, и с теми, кого он уважал. Джозеф не попадал ни в одну из этих категорий, и рядом с ним Цезарь проявлял худшие качества своей личности. Хотя после Колизея и не так остро, словно только чтобы не потерять форму. Цезарь и не думал выходить из спальни. — Джоджо, ты опаздываешь на тренировку! Не заставляй нас ждать! — потребовал он. — Прости, скоро буду, — искренне извинился Джозеф. — А сейчас не мог бы ты выйти? Лицо Цезаря покрылось румянцем, а в сочетании с его нелепыми сиреневыми пятнами под глазами и вовсе напоминало персик на натюрморте. Похоже, осознание пришло к нему не сразу, и он от шока так и остался стоять столбом в дверном проходе. — Присоединишься? — попытался хмыкнуть Джозеф, но маска мешала. — Н-н-нет... Я... Я пойду... Извини, что помешал! Цезарь выскочил из комнаты, а Джозеф вернулся к прерванному занятию.***
Джозеф должен был догадаться, что Цезарь неспроста остолбенел и смутился, когда случайно зашёл к нему в спальню в самый неподходящий момент. Иначе бы не задавал такие вопросы после ужина, когда с ежедневной порцией тренировок было покончено: — Джоджо, а каково это — целоваться с парнем? А ведь он уже забыл про маленькую ложь в машине по дороге в Колизей. Чуть не прокололся, спросив «С каким парнем?», но сдаваться не собирался: — Ну, эм, приятно, как обычно и бывает при поцелуях? Ты ведь даже с голубем целовался, сам должен знать! — Заткнись, это не было приятно! Просто, ну... Есть ли разница между девушкой и парнем? — Давай поцелую и сам узнаешь, — ухмыльнулся Джозеф. — Надо только Лизу Лизу попросить маску снять. Уверен, она сделает исключение ради такого случая! — и, вопреки своим словам, потянулся к Цезарю, как будто хотел его поцеловать даже через слой металла. — Не-не-не! Это я так, чисто теоретически, просто интересуюсь! — завопил Цезарь, отпрыгивая подальше от него. — Ну ладно... — остановился Джозеф. — А я уж было подумал, что тебе какой-то парень понравился. — Ты... Ты так и не ответил на мой вопрос! — А ты почему интересуешься? — хохотнул Джозеф и, пожав плечами, всё же ответил: — Даже с одним человеком можно по-разному целоваться. Нежно, страстно, в губы, в щёку и так далее. — А вы с твоим парнем... Смоуки, кажется, уже занимались?.. — Какой нескромный вопрос для джентльмена! Сам понимаешь, я не должен тебе ничего рассказывать. — Да, верно, прости... Мне показалось, что вы не были особо близки — ты ни разу не вспоминал про него, словно и не скучаешь... Но я застал тебя в спальне и подумал... О боже... То есть Цезарь краем глаза увидел, как он дрочит, и стал думать о том, кого Джозеф представлял себе, чтобы кончить? Не удивительно, что Цезарь тогда весь красный был. Как и сейчас. Как и Джозеф. Он хотел схватиться за голову и закричать, но так он бы выдал себя. А он хотел ещё немного попритворяться, что у него есть парень. — То, что я не показываю это, не значит, что я не скучаю по нему. Поддерживать связь сложно, но мы пишем друг другу письма, — ответил Джозеф. — Да, точно, как я и сам об этом не подумал! — воскликнул Цезарь. — Ладно, мне уже пора, спасибо, хорошо поболтали, спокойной ночи! Цезарь пулей вылетел из комнаты, не дав Джозефу ничего ответить.***
По идее, Джозеф должен был уносить ноги из разрушенного отеля, пока Карс не передумал. Мало ли что придёт в голову ошалевшему от двухтысячелетней спячки полубогу. Но вместо этого он замедлился, продлевая своё пребывание в логове врага. Нужно было достать тело Цезаря из-под камня и похоронить его со всеми почестями, достойными его воинского духа. Наверное, ещё большей наглостью было использование хамона в шаге от его злейших врагов, что могли посчитать за нападение. Но Джозеф дробил кусок за куском от глыбы, раздавившей Цезаря, пока её вес не стал таким, что он смог без труда её поднять. Джозефу казалось, что он порвал голосовые связки и выплакал все слёзы ещё когда зашёл в отель и понял, что случилось. Думал, он будет готов увидеть тело Цезаря, но... В останках с трудом можно было различить человеческие черты. Они больше напоминали кашу из костей, крови и внутренних органов. Джозефу необходимо было прокричаться, чтобы так выпустить хоть часть боли изнутри. Из его глаз потекли слёзы и продолжали уже безмолвно течь, когда крик прекратился. Джозеф еле нашёл, как можно подхватить тело Цезаря, чтобы как можно меньше его частей осталось на полу этого проклятого места. Его лицо оставалось мокрым и солёным всю дорогу до отеля, в котором они остановились. Ноша в руках была слишком лёгкой, словно контрастируя с той, что повисла на душе. И, похоже, он сошёл с ума от горя, если ему слышался слабый пульс в этих мясных ошмётках, бывших когда-то телом Цезаря. И всё же... Джозеф приложился ухом к тому месту, где должно было быть сердце. Редкие удары, но они всё же были! Он заставил и Мессину прислушаться. И либо они оба спятили, либо случилось невозможное. Чудо, не иначе. Цезарь всё ещё жив, но вряд ли надолго. — Он... Его надо отнести к доктору. К Штройхаму прислали доктора. Пусть он посмотрит... Подтвердит... Или опровергнет, — предложил Мессина. — Показывай дорогу! — велел Джозеф. Он так рвался вперёд, что всё время обгонял своего учителя. — Стой! Да подожди ты хоть чуть-чуть! Поскользнёшься же! Или запутаешься в своих же ногах! — кричал ему вслед Мессина. И Джозеф несколько сбавлял темп. Ему не жалко было самого себя, но вот Цезарь это падение мог и не пережить. Слишком ценная поклажа. Немецкий доктор всего на мгновение удивился и ужаснулся виду того человеческого фарша, что принёс Джозеф, но быстро взял себя в руки и велел положить его на пол. Уже со стетоскопом доктор стал проверять сердцебиение Цезаря. — Поразительно, — его глаза расширились ещё больше. — Хамон воистину невероятен. Я не знаю, как, но ваш друг... он жив. И, возможно, его можно спасти, он будет почти здоров после операции. — Доктор... Вы же не врёте?! Это была бы слишком жестокая шутка! — воскликнул Джозеф. — Врач никогда не будет врать или шутить про здоровье, — упрекнул его доктор. — Но это же... Это же... Замечательно! Доктор, вы сможете ему помочь?! — Немецкая наука лучшая в мире! И медицина тоже. Сделаем всё, что сможем, и даже больше. Теперь Джозеф плакал от счастья. Раньше он не понимал этого и считал невозможным, ведь слёзы бывают только от горя или смеха. Но это «невозможно» ни в какое сравнение не шло с тем, что Цезарь до сих пор жив. И есть шанс, что выживет. Может быть, проживёт долгую и счастливую жизнь, даже если будет инвалидом... Всё же Джозеф не зря раскрошил огромный камень в форме креста и вытащил Цезаря наружу. Только хоронить его не придётся — Джозеф на это надеялся.***
Теперь Джозефу не нужно было мстить за смерть Цезаря. Злость не застилала ему глаза, не заставляла его, как загнанного зверя, бросаться на врагов, не жалея ни их, ни себя. Только хитрый и изворотливый ум не дал ему голыми руками броситься на Карса в том заброшенном отеле, когда Джозеф думал, что Цезарь погиб. Но теперь у него была другая сила, даже более надёжная и прочная. Цезарь был жив, пусть и немецкие медики борются за его восстановление. А значит, хамон куда сильнее способностей людей из колонн. Дети ночи могут жить лишь в лунном свете, который только тень от настоящего солнца, и все их попытки преодолеть этот недостаток тщетны. Джозеф, даже не самый способный владелец хамона: Лиза Лиза, Мессина и Цезарь куда искуснее и опытнее его, — а смог победить всех троих полубогов. Не в одиночку, конечно, но всё же. И если так подумать, то оторванная рука и множественные переломы можно считать за «легко отделался». Словно дух Цезаря на расстоянии защищал его от повреждений, чтобы Джозеф вернулся к нему, раз он сам остался в мире живых.***
Когда Джозеф очнулся, он чувствовал себя совсем здоровым, пока не попытался пошевелиться. Тогда боль прошла через всё его покалеченное тело, вызывая воспоминания о каждой полученной ране в бою с Карсом. Вместо левой руки была забинтованная культя — врачи обещали, что протез скоро будет готов, — ноги сломаны из-за падения с большой высоты и много чего ещё по мелочи. — А почему Цезарь не приходит? Всё ещё обижается, что не пошли с ним в логово вампиров? — поинтересовался Джозеф у навестившей его Лизы Лизы. Её проткнутые ступни залечили, и хоть она могла ходить только в мягких тапочках и немного хромала, в целом она была здорова, меньше остальных пострадала в битве с древними вампирами. Джозеф только недавно, после победы, узнал правду об этой женщине. Мало того, что в свои пятьдесят она выглядела максимум на тридцать, так ещё и была замужем и даже родила ребёнка, и этим ребёнком был он, Джозеф. Спустя столько лет Спидвагон наконец раскрыл правду о его происхождении, ведь скрывать её дальше было невозможно. Лиза Лиза вела себя как обычно, как будто тот факт, что он её сын, которого она бросила и не видела уже много лет, ничего не менял. Джозеф же понял и принял, что таким образом она пыталась защитить его, и сильно не сердился. Но и на сближение не шёл — в детстве ему хватало материнской любви от бабули Эрины, и сейчас, уже став взрослым, ему казалось, что больше и не нужно. Только ещё больше стало стыдно за то, что он подглядывал за Лизой Лизой в ванной. Но тс-с-с, это секрет, который никто не узнает, если о нём не проболтаться. — Нет, он... Ещё не поправился, — ответила Лиза Лиза. — В смысле? Сколько уже он торчит в этой больнице? Я уже успел мир спасти, а он всё ещё поправляется! — фыркнул Джозеф. — Всё не так просто... — Штрохайм выжил в эпицентре взрыва, немецкие врачи просто не хотят лечить Цезаря! — Я же сказала, всё не так просто! — повысила голос Лиза Лиза, чего Джозеф никогда за ней не замечал и наконец заткнулся. — Металл... Тело Цезаря отторгает металлические части. Его нельзя превратить в киборга, как Штрохайма... Возможно, дело в хамоне... Врачи буквально собирали его по кусочкам, у него повсюду в теле спицы, чтобы кости правильно срослись. Но хуже всего дело обстоит с внутренними органами — от них почти ничего не осталось. Врачи держат его в искусственной коме, но чудо, что аппараты к нему вообще можно подключить... — Лиза Лиза почти плакала, когда произносила эти слова. — Но... Он же выкарабкается, правда? Если бы шансов не было, врачи бы за него не взялись? — спросил Джозеф уже без вызова в голосе. — Да, наверное, да... Я делаю всё, что могу, — провожу хамон через его тело... Есть такая техника, благодаря которой засохшие цветы оживают. Люди и растения устроены по-разному, но если её модифицировать... Может, получится ускорить регенерацию клеток в человеческом организме. — Вот видишь, не всё потеряно! Как только мне разрешат сесть в кресло, я сразу же прикачусь помогать тебе с Цезарем! Чёрт, да я бы и сейчас прямо на кушетке к нему добрался, чтобы долбануть хамоном этого засранца! — Не надо, Джоджо, тебе тоже надо восстанавливаться... — Цезарю больше! — Да, но... Что если это очень больно? Он же в коме и не может сказать. И знак подать не может. Что если мы только продлеваем его агонию, и то напрасно? Может, лучше было бы... избавить его от страданий? — Ну уж нет, ему так просто от меня не избавиться! Я ещё должен надрать ему задницу за то, что он пошёл один в тот сраный заброшенный отель и посмел проиграть Ваму! А ведь ещё хвастался, что его хамон сильнее моего, ха! Чем он на тренировках вообще занимался?! — Спасибо, Джоджо, — улыбнулась Лиза Лиза. — Эм, ну, пожалуйста? — Прости, что загрузила тебя этим разговором... Тебе нужно отдыхать, чтобы восстанавливаться, я пойду. Цезарь меня уже заждался, — попрощалась она и вышла, оставляя Джозефа одного.***
С помощью специально разработанной техники хамона Лизы Лизы Цезарь стал быстрее восстанавливаться. Делалось это под строгим надзором врачей, и прогресс хоть медленный, но был. Дело пошло ещё быстрее, когда Джозеф оправился достаточно, чтобы самостоятельно ходить и пользоваться хамоном. Его хамон не отвергал новую механическую руку, к которой нужно было ещё привыкнуть, но в целом он был здоров. И вместе с Лизой Лизой продолжил вливать свою жизненную энергию в понемногу возрождающегося Цезаря. Больше всех и дольше всех выкладывала себя и свой хамон Лиза Лиза. Настолько, что чуть ли не силой приходилось оттаскивать её от постели больного. Врачи шикали на неё, что так она заработает себе истощение, и тогда у них будет два пациента вместо одного. Наверное, поэтому резкое изменение в её поведении было таким неожиданным. — Джоджо, вставай, пора собираться. Только тихо! — прошептала Лиза Лиза прямо на ухо. — Что? Сколько сейчас времени? — сонно спросил он. — Что-то темно... — Сейчас ночь, как раз все заснули. Нам нужно забрать Цезаря и бежать. — Куда бежать? Зачем с Цезарем? — он уже пытался одеться и собрать всё самое необходимое на ходу. — Отсюда бежать. А Цезарь сам передвигаться не может, забыл? — Так зачем нам бежать? Здесь что, пожар?! Или потоп?! Или... — Нет, Джоджо! Послушай, началась война... Мы не можем больше сотрудничать с Германией. Мы должны бежать... — Но ведь Италия и Германия союзники, — остановился Джозеф, прекратив собираться. — Это не важно! Мы всё равно не можем быть на их стороне! — Я никуда не пойду. И Цезаря не позволю тебе забрать, — сказал он, скрестив руки на груди. — Что?! Джоджо, почему?! Что за бред ты несёшь?! — Это ты что за бред несёшь?! Ты себя послушай! Цезарь ведь не выживет без врачебной помощи, а она есть только здесь! Ну и что, что врачи — немцы, разве они развязали эту войну?! Они всего лишь пытаются спасти жизнь своему пациенту, это вне политики и каких-либо предрассудков! — шептал Джозеф, но так громко, что, казалось, их должна была слышать вся больница. — Мы можем вылечить Цезаря хамоном, — таким же звучным шёпотом ответила ему Лиза Лиза. Странно, что на шум ещё никто не пришёл. — Этого недостаточно. Он всё ещё жив только благодаря врачам. Немецким врачам! Одним хамоном его не спасти! — Джоджо, ты хоть понимаешь, что стоит на кону?! Тысячи жизней жителей других стран, если не миллионы. Мы должны помочь им! — Я уже уничтожил трёх людей из колонн, я сделал достаточно для спасения человечества! Теперь мне нужно спасти Цезаря! Я не могу потерять его во второй раз! Лиза Лиза с размаху залепила ему пощёчину. — Как ты можешь так говорить?! Мой муж и твой отец сражался до последнего, чтобы спасти всех нас! А ведь он даже не владел хамоном, был обычным человеком! Я... Я сделаю всё, чтобы его смерть не была напрасной!.. — Уходи. Одна. Я останусь с Цезарем. Он ещё жив, в отличие от... отца, — только и сказал Джозеф. После стольких лет Лиза Лиза всё ещё любила своего мужа. Может, даже больше, чем собственного ребёнка, рождённого от него. Может, раньше бы Джозеф был обижен на такое отношение, но сейчас ему плевать. У него есть человек, которого он хочет защитить любой ценой. И этот человек ему даже дороже, чем мать, которую он всю свою жизнь считал мёртвой. А она оказалось живой и слишком суровой, даже стервозной. Выбор между ними двумя очевиден. — Я не хочу сражаться с тобой... Оставляю Цезаря на тебя, — тяжело вздохнула Лиза Лиза, отступая. Она оставила Джозефа в палате одного, но уже не до утра или следующего визита, а навсегда.***
На следующий день Джозеф впервые в одиночку проводил хамон через тело Цезаря. Оказалось, что это не так-то просто без поддержки. Но ничего, он со всем справится даже без Лизы Лизы. Он был так занят и сконцентрирован, что даже не слышал, как в палату вошла Сьюзи. Когда он выдохся и опустился на стул прямо возле постели больного, а Сьюзи подошла к нему сзади и стала массировать напряжённые плечи, он от удивления чуть не подпрыгнул на месте. Только тогда он заметил, что больше не один в помещении, если не считать бессознательного Цезаря. — Тихо-тихо, это всего лишь я. Я ничего плохого тебе не сделаю, — хихикнув, пропела Сьюзи ему прямо на ухо. — Я думал, что ты сбежала с Лизой Лизой, — ответил Джозеф уже более расслабленно. Он позволил себе чуть сильнее откинуться на спинку стула, чтобы Сьюзи было удобнее разминать его плечи. — Это очень заботливо с твоей стороны. — Я знаю, — снова хихикнула она. — Может, раз ты пока отдыхаешь, сходим кое-куда? Я нашла одно укромное местечко, где нам никто не помешает... Когда Джозефу только нацепили кольца с ядом на аорту и трахею, ему нужна была мотивация, чтобы выжить. Слишком страшно было сражаться против трёх полубогов, в разы превосходящих его по силе. Слишком страшно было, что оболочка у колец уже успела испортиться за многие тысячелетия, и яд на самом деле уже распространяется у него по телу. Он не мог об этом забыть ни на секунду, даже во время тренировок. Он не мог спать, а если всё же удавалось отключиться, ему снились кошмары. Тогда он и предложил Сьюзи сходить на свидание, если ему удастся победить людей из колонн и при этом выжить. Она согласилась, а Джозеф уже успел забыть об этом отчаянном шаге. Возможно, это то, что ему сейчас нужно — отвлечься. Хоть он победил и спас мир, Цезарь всё ещё находился на грани жизни и смерти. Они уже потратили кучу усилий, чтобы помочь ему восстановиться, но этого мало. Особенно теперь, когда Лиза Лиза ушла, и Джозеф проводил хамон в одиночестве. Сколько это ещё продлиться? Не напрасны ли его старания? В темноте прачечной, на грязном постельном белье было удобно забыться в чём-то таком же грязном, но легкомысленном. А Сьюзи было удобно прижиматься щекой к его щеке и шептать прямо на ухо: — Пожалуйста, бежим со мной. Женщинам не место на войне. Если меня схватят, то изнасилуют и убьют. Мне нужен защитник... — А как же Цезарь? — спросил Джозеф. Он был зажат в кольце рук Сьюзи, не желающей выпускать его после оргазма. — Врачи его вылечат. Если его вообще можно вылечить. Они не навредят раненым. А мы потом его заберём... — Нет, — отрезал Джозеф. — Я никуда не уйду без него. — Но почему, Джоджо? Ты уверен, что Цезарь стоит того, чтобы его спасать? — Уверен. — Но ты же совсем не знаешь его! Вы только познакомились, а затем сразу же начались сражения и тренировки. Вы даже ни разу не говорили о чём-нибудь личном... — Это не важно. Как очнётся — поговорим. — Он не такой хороший, каким кажется, Джоджо. Он ведь сотрудничал с нацистами! А они первыми начали войну... — С каких пор ты разбираешься в политике? Кто тебя надоумил это сказать? Лиза Лиза? Не думал, что она опустится до такой лжи насчёт Цезаря, — фыркнул Джозеф и, оттолкнувшись, разорвал объятия Сьюзи, вставая в полный рост. — Что? Да причём здесь она?! Неужели у меня не может быть своего мнения на этот счёт?! — возмутилась Сьюзи и попыталась швырнуть в Джозефа подвернувшуюся под руку наволочку. — Раньше ты ничего против Цезаря не имела, — ответил Джозеф, поспешно одеваясь. — Раньше не было войны. — Передай Лизе Лизе, что я не хочу её знать, — сказал Джозеф уже у двери. — Неужели он для тебя дороже, чем я?! — Да, — с этими словами Джозеф, не оборачиваясь, вышел из прачечной и закрыл за собой дверь, оставив Сьюзи одну голую в темноте. Он широкими шагами добрался до выхода из больницы и уже на свежем воздухе тяжело выдохнул и вдохнул. Он не хотел слушать, что ещё может сказать ему Сьюзи или Лиза Лиза, не хотел больше разговоров про войну и Цезаря. А ведь прошёл всего один день. Он стоял так добрых полчаса, пока наконец не решил вернуться в палату к Цезарю.***
Джозеф стал практически внештатным санитаром клиники, но только для одного пациента — Цезаря. Теперь он один раз за разом и день за днём проводил хамон через тело Цезаря, чтобы ускорить его выздоровление. Если до ухода Лизы Лизы прогресс был медленным, то сейчас замедлился минимум в два раза. Дни тянулись вяло, были одинаковыми, что их не отличишь друг от друга. Больше никто не отвлекал его от больного. Было не важно, какой день недели или какая погода за окном — Джозеф проводил всё своё время у постели Цезаря и словно не замечал весь остальной окружающий мир. Но Джозеф не опускал руки — и в прямом, и в переносном смысле. У него было полным-полно времени подумать обо всём на свете. Стоило ему только задуматься, что, может быть, всё это зря и Цезарь никогда не придёт в себя, как он напрягался и посылал ещё более мощный заряд хамона. А если Цезарю от этого больно... Что же, пусть это будет дополнительной мотивацией поскорее встать на ноги и накричать на него за такие издевательства. Когда Джозеф уставал использовать хамон, он оставался в палате Цезаря и говорил с ним, пусть собеседник не мог ему ответить. Джозеф рассказывал забавные случаи из детства или пересказывал сюжеты своих любимых комиксов. В его историях всегда был счастливый конец. Он не хотел рассказывать что-то грустное — всю его жизнь в последние месяцы весёлой не назовёшь. Ему казалось, что Цезарю одиноко где-то там, где он находится, где никому живому ходу нет, и что он мог забыть, что здесь, в мире живых, его ждут. А может, если бы Цезарю надоел бесконечный трёп Джозефа о всякой ерунде, он быстрее бы поправился, чтобы сказать ему об этом лично. Примерно так Джозеф оправдывал каждое своё действие. Сейчас любая реакция Цезаря была бы лучше мёртвой неподвижной тишины.***
Было бы удобнее, если бы Цезарь восстанавливался в той последовательности, как того хотели врачи: сначала внутренние органы, затем кости, мышцы и, наконец, кожа. Но то ли дело в нестандартных методах лечения, то ли в особенностях организма Цезаря, то ли ещё в чём, но выздоровление шло неравномерно. Как будто регенерировало всё и сразу, но понемногу. И как-то сконцентрировать или перенаправить процесс не получалось. Хорошо, что прогресс вообще был и Цезарь оставался жив. Но всё же пришёл тот момент, когда Цезарь смог обходится и без аппаратов жизнеобеспечения. Правда, самостоятельно передвигаться для него до сих пор было роскошью. Но Джозеф словно не чувствовал никакого неудобства, каждый день вывозя Цезаря на кресле-каталке на небольшую прогулку возле госпиталя. Это должно было пойти ему на пользу: свежий воздух и какой-никакой солнечный свет. Хоть Цезарь ещё не мог говорить, даже мышцы лица у него не получалось контролировать, Джозефу казалось, что на улице ему нравится больше, чем в палате, и так он быстрее окончательно придёт в себя.***
Когда Цезарь уже мог ходить и говорить, уже не напоминал тяжелобольного пациента, его выписали. Но продолжать реабилитацию в Европе было небезопасно. Теперь, когда Цезарь мог перенести длительный полёт через океан, Джозеф забрал его с собой в Мексику. Палящее солнце, белый песок и тёплый, солёный от моря воздух должны были пойти ему на пользу больше, чем опостылевшие стены больничной палаты. В аэропорту их встретил Смоуки, словно другого провожатого было не найти. Джозеф уже успел забыть, что наврал Цезарю об их отношениях, зато сам Цезарь помнил. Джозеф вообще о многом успел забыть: и о войне, и о знакомых людях, и обо всём мире, пока ухаживал за Цезарем в больнице, — и только сейчас это осознавал. Смоуки отвёз их к самому берегу моря, возле которого стояло бунгало — их дом на ближайший месяц. Гаража не было, но рядом стояла ещё одна машина, чтобы они самостоятельно смогли выбраться в город за продуктами или другим необходимым, а в конце импровизированного отпуска — в аэропорт. — Так это и есть твой парень? — спросил Цезарь уже после того, как Смоуки ушёл от них. — По правде говоря, мы и не встречались никогда, — признался Джозеф. Почему-то ему давным-давно расхотелось врать Цезарю, даже по мелочи. — И вообще джентльмены предпочитают блондинок. — Ты про Сьюзи Кью? Джозеф даже не подумал о ней. По правде говоря, слово «блондин» или «блондинка» вызывали в памяти образ только одного человека — Цезаря. — Забей, — отмахнулся Джозеф. — Она тебя отшила? Хах, так и знал, что ты не способен никому понравиться, — ухмыльнулся Цезарь. — Эй! Попридержи-ка рот на замке, а то не посмотрю, что ты с того света вернулся, и сломаю тебе нос! — ... Впрочем, я хоть и джентльмен, но предпочёл брюнета. Или ты перекрасился, а, Джоджо? Цезарь замолчал и отвернулся в сторону, как будто он и вовсе ничего не говорил. Но румянец на щеках и даже на ушах выдавал его с головой. Такой... здоровый, не бледнее кипельно-белой наволочки больничной подушки, а яркий и живой. Джозеф до сих пор не мог привыкнуть к этому. Происходящее казалось чудом, что заставляло сердце сжиматься. Даже котята и щенки не могут сравниться с этим зрелищем. Как можно по-настоящему злиться на Цезаря? — Эй, смотри, сколько здесь текилы! Теперь мы просто обязаны отметить твоё выздоровление! — перевёл Джозеф тему, как будто бы не услышал признание. Джозеф по-прежнему был уверен, что его чувства к Цезарю — исключительно дружеские. Правда, эта дружба много через чего прошла. Ради него он разругался с матерью и девушкой, с которой мог бы построить отношения. Столько времени и сил отдал ради его выздоровления. Он видел Цезаря всякого: спящего, без сознания, голого, слабого после восстановления, в кресле-каталке, набирающего силы. Вытирал слюни, убирал утку, поддерживал гигиену. И теперь Джозеф как-то настолько сильно к нему привык, что, казалось, не мог без него. Когда он засыпал, ему снилось, как они вместе завтракают, отдыхают после работы, закупаются продуктами и занимаются другими бытовыми делами. Ни с кем другим Джозеф такое даже представить не мог. Только интима не хватало, чтобы быть полностью как супруги. Если, конечно, не учитывать, что они с Цезарем одного пола. — Да, давай отметим, — согласился Цезарь, может, даже с некоторым облегчением. — Сто лет не пил ничего крепче кофе. В их бунгало текилы было больше, чем обычной чистой питьевой воды, и Джозеф с её помощью пытался прочистить мозги. Не самое лучшее решение, но другого у него просто не было. А в текиле много градусов, больше, чем в пиве, а Джозеф к тому же закусывал только чтобы перебить горечь во рту, и он быстро опьянел. Стал смелым и взбудораженным. Можно ведь поцеловаться с Цезарем? Всего разок. Цезарь не будет против, он ведь, кажется, разделяет его чувства. Если ему не понравится, Джозеф честно в этом признается, и Цезарь поймёт. Всё лучше, чем терзаться мыслями, может ли у них быть общее будущее или нет. Касаться Цезаря было... не неприятно. Сначала пальцев руки, затем выше к плечу и снова спуститься, но уже на грудь и живот. Ниже пояса Джозеф не решился переходить. Цезарь только улыбался, как будто сдерживал смех, позволяя Джозефу экспериментировать. Но когда Джозеф повёл ладонью от живота обратно вверх, Цезарь перехватил её, касаясь в ответ. Они вместе потянулись к его щеке. Джозеф от удивления икнул, но, облизнув губы, всё же подался вперёд поцеловать Цезаря. Тот отпустил его руку и за плечи притянул к себе, не позволяя отстраниться. Здесь Джозефа и прошибло, как будто через него заряд тока пропустили. На пальцах словно электричество искрило, а волосы стали дыбом. Губы Цезаря были мягкими и чуть горьковатыми от текилы — как наверняка и у него самого. Но было приятно настолько, что не хотелось останавливаться, даже когда дыхания уже не хватало. Джозеф почти стонал в поцелуй, не в силах оторваться от Цезаря. Цезарь подхватил инициативу. Его руки были везде на теле Джозефа, даже там, где сам Джозеф боялся коснуться Цезаря. Особенно там. И почему-то это возбуждало ещё больше, чем когда Джозеф действовал сам. Цезарь уложил его на лопатки — он явно знал, что делать, и Джозеф ему это позволял. Раздеваться в таком положении было проблематично, но они справились. Наверное, на трезвую голову Джозеф ни за что не позволил бы Цезарю даже тронуть его. Но хорошо, что у них была текила, и Джозеф не чувствовал никакого стыда, сам насаживаясь на пальцы Цезаря, которые тот смазал в кокосовом масле, словно дразнил, что так ему не больно. — У Смоуки больше, — солгал Джозеф непонятно зачем. Однако это подействовало, хоть Цезарь и знал, что они никогда не встречались. Он быстро закончил растяжку и, смазав свой член, рукой подставил его ко входу. Небольшое давление при сопротивлении мышц — и головка проскользнула внутрь. А затем и короткими толчками член вошёл полностью. Джозеф задыхался от непривычных ощущений, но не останавливал Цезаря. Казалось, если они сейчас хоть на секунду прервутся, то что-то навсегда будет разрушено. Что-то, чему Джозеф не мог дать названия, тем более сейчас, на пьяную голову и с членом в заднице. Он не хохотал так же, как Сьюзи под ним, но Цезарь как-то правильно двигался, задевая что-то глубоко внутри него, и Джозеф не мог сдерживать стонов. Это и не нужно было: они были одни и никто их не слышал. А стесняться перед натягивающим его на свой член Цезарем было глупо. Цезарь опустил руку на член Джозефа, проводя взад-вперёд в такт своим толчкам. И это было слишком: Джозефа скрутило, выгнуло в спине, и он кончил так сильно, что отключился на несколько мгновений. Кажется, Цезарь кончил вслед за ним, когда его член сдавило мышцами внутри Джозефа. Они оба лежали запыхавшиеся, потные. Джозеф был достаточно сильным, чтобы выдержать вес Цезаря, больше не опирающегося на руки и придавившего его. Подумалось, что сам Цезарь выдержал намного большую тяжесть глыбы, похоронившей его, но даже так остался жив. По сравнению с этим Джозеф словно был укрыт одеялом.***
Они загорали, плавали, и снова загорали, и снова плавали, и где-то в перерывах между всем этим занимались сексом. За этот месяц у Джозефа было секса больше, чем за всю предыдущую жизнь. И у Цезаря примерно так же. Они пробовали по-разному, экспериментируя и пытаясь понять, как им больше нравится и как можно получить как можно больше удовольствия для себя и партнёра. Это был словно их медовый месяц, пусть они и не поженились. Ещё. И он закончился слишком быстро, хоть и был насыщенным, пролетел слишком незаметно. Хотелось ещё. — Ты больше не вернёшься в Италию, — предупредил Джозеф Цезаря. — Это ещё почему?! — возмутился тот. — Мы будем жить в Нью-Йорке. Вместе. — Эй, я ещё не согласился! — но по разгладившемуся лицу Цезарю было понятно, что сопротивляется он только для вида. Джозеф не выдержал и поцеловал его, словно скрепляя их договор.***
Джозефу уже было шестьдесят девять, Цезарю — семьдесят один. Хотя по ним и не скажешь. Миру больше не угрожали люди из колонн и не было нужды усиленно тренировать хамон, но и полностью тренировки они не забросили. Поэтому и выглядели несколько моложе своего возраста, а главное были здоровы душой и телом, что, казалось, могли бы прожить ещё столько же. Последние пятьдесят лет они прожили вместе. Душа в душу получилось не сразу, для начала пришлось притереться друг к другу. Хоть пожениться они не могли, но жили как супруги, а адвокаты Фонда Спидвагона выкручивались так, как если бы Джозеф и Цезарь в самом деле состояли в браке. Но на закате лет их жизнь круто изменил всего один телефонный звонок: — Алло? — сказал Джозеф, поднимая трубку телефона. Сам, хотя обычно ему было не до звонков и он спихивал эту работу на секретаря. — Здравствуйте, Вы — Джозеф Джостар? — поинтересовался голос на другом конце. Хоть прошло уже пятьдесят лет, за которые они ни разу не разговаривали, голосовые связки стали не те, да и телефонные провода искажали голос, но Джозеф сразу узнал Сьюзи Кью. Былые обиды давно прошли, и он не стал сразу вешать трубку, давая женщине возможность высказаться: — Да, чем могу быть полезен? — он сделал вид, что не узнал её. — Джоджо, это я, Сьюзи Кью. Помнишь меня? Прости, о таком надо говорить лично, но на это нет времени. Дело в том, что... наша дочь в опасности. — Стоп, погоди, дочь?! Наша с тобой дочь?! — воскликнул Джозеф. Конечно, ему не могли позвонить просто потому, что соскучились. Он бы и не поверил. Но... дочь?! Он что, похож на дурака, чтобы в такое поверить? Он хоть и стар, но маразмом ещё не страдал. — Да, Джоджо... Её зовут Холи. Я не знала, что была беременна. Кажется, это случилось, когда мы виделись в последний раз... Но это неважно. Она в тяжёлом состоянии. Врачи не могут найти причину и говорят, что ей осталось максимум два месяца... — Так что ты хочешь? Чтобы я дал денег на лечение? Или чтобы она впервые перед смертью поговорила с отцом? — спросил Джозеф резче, чем хотелось. Он ещё не привык к мысли, что у него, оказывается, есть дочь и что ему на удивление не всё равно на её существование. Если это не какие-то мошенники обманывают его по телефону с целью получить лёгкие деньги. Кажется, к концу жизни он стал слишком сентиментальным. — Нет! Как ты можешь такое говорить?! — вспылила Сьюзи, но быстро взяла себя в руки. — Это не просто врачи, а врачи Фонда Спидвагона. И они говорят, что это может быть из-за стэнда. Но никто из них не владеет стэндом, чтобы подтвердить или опровергнуть эту версию. Но они сказали, что ты им владеешь. И если это правда... Пожалуйста, помоги Холи! Взамен я сделаю всё, что угодно, заплачу любую сумму... — Да, я владею стэндом. Так что, мне надо только приехать и посмотреть на неё и сказать, есть ли там влияние стэнда или нет? — Ну, в общем-то, да, как-то так... Только не приехать, а прилететь. Ты же живёшь в Нью-Йорке? Холи сейчас находится в Токио под наблюдением врачей. Ей нужен покой... Джозеф чуть не присвистнул. Полёт из Нью-Йорка в Токио занимал без малого сутки. А лететь надо в ближайшее время. Если бы дело не было срочным, а положение безвыходным, Сьюзи ни за что бы к нему не обратилась. До этого она как-то справлялась без его помощи. И, может быть, если бы не этот случай, Джозеф никогда бы не узнал, что у него есть дочь. — У тебя есть доказательства, что это моя дочь? — спросил он. Он уже не знал, хотел бы, чтобы это был обман или что это правда. — У неё такое же родимое пятно в форме звезды над левой лопаткой, как и у тебя. И у Джотаро, её сына и нашего внука, тоже, — спокойно ответила Сьюзи, хотя Джозеф мог поклясться, что ей хотелось кричать оттого, что он медлит, не запрыгнул в самолёт сразу же, как только узнал, что произошло. — У меня ещё и внук есть... — проговорил Джозеф. Но наличие родимого пятна было аргументом. Джозеф не скрывал его, но оно было на таком месте, где не каждый увидит, особенно если не знать, куда смотреть. Он даже не знал, видела ли его когда-нибудь Сьюзи на его теле. А если и видела, то могла бы забыть за столько лет, не такая уж эта и важная деталь. По слухам, такое же было у его отца и деда. — Да. С ним отдельная история... Пожалуйста, прилетай к Холи. Я не знаю, к кому ещё обратится. Я уже говорила, что готова на всё ради спасения моей дочери... — Хорошо-хорошо, я понял. Я прилечу, как только смогу. В ближайшее время. А там посмотрим, что можно сделать. Тогда и подумаю, что можно попросить за помощь... Джозеф не успел договорить — Сьюзи закричала от радости и облегчения ещё где-то на середине его речи, когда поняла, что он согласен. Этим она напомнила прежнюю себя в молодости, от чего у Джозефа даже на мгновение сжалось сердце, и не из-за возрастных болезней. — Спасибо, спасибо, спасибо, спасибо, спасибо... Не знаю, что без тебя бы делала! — всё повторяла она. — Оставь мне свой номер, я перезвоню, когда возьму билеты на самолёт, — прервал её Джозеф. — Конечно, конечно, — она продиктовала номер. — Буду ждать тебя прямо в аэропорту! — Это не так уж необходимо... Попрощавшись, Джозеф наконец положил трубку и понял, насколько он устал. Голова болела от переизбытка информации, что он потирал виски. Цезарь, конечно же, слышал разговор, но только с одной стороны. Нахмуренные брови и опущенные уголки губ выдавали его недовольство. — Что? — всё же задал вопрос Джозеф, разрушая некомфортную напряжённую тишину. — Какой же ты подлец, Джозеф Джостар! Не ожидал от тебя такого! — взорвался Цезарь. Похоже, чувств в нём было слишком много, что он мог лишь жестикулировать руками, но не подобрать слова. — Ты про что? — спросил Джозеф. — Ты... Ты... Как ты мог бросить беременную девушку?! Урод... Почему ты мне ничего не сказал?! Когда это произошло?! — Очень давно, Цезарь. Это Сьюзи Кью. Мы с ней не виделись пятьдесят лет. Это было ещё до того, как мы с тобой начали встречаться, так что я не изменял тебе. — Не начали встречаться... Что?! Хочешь сказать, так давно?! И все эти годы ты даже не знал, что у тебя есть ребёнок?! — Да откуда мне было знать, если она это скрывала?! — Но ты должен был! Семья для итальянца святое! Если Сьюзи и скрывала от тебя вашего ребёнка, то против своей воли! — Ты сам вёл не очень-то праведный образ жизни до меня! Может, и у тебя есть внебрачные дети? Где-то в Италии, где ты, на минуточку, уже пятьдесят лет не живёшь! Как и Сьюзи, скорее всего! Сколько в вас от итальянцев осталось! — Не смей оскорблять мою нацию! Я был, есть и буду итальянцем, сколько бы лет не прожил в Нью-Йорке! Только из-за тебя, между прочим! А ты... ты... мог хотя бы своим этим стэндом посмотреть, что происходит с Сьюзи! — Ох, надо же, и как я сам не догадался! Надо было ещё своих бывших одноклассников найти! И всех тех людей из Венеции, с которыми когда-то был знаком! Как я, по-твоему, должен был понять, что Сьюзи скрывает от меня ребёнка?! Может, поищем всех тех девушек, с которыми ты спал?! Таких беспризорников пол-Италии будет! — Не знаю, как, но ты должен был почувствовать! Я бы почувствовал, если бы хоть одна из моих девушек родила от меня! — Ой ли! И каким же образом? Это какой-то специальный орган, который есть только у итальянцев?! Они ещё долго перебрасывались такими безосновательными обвинениями, пока не выпустили пар. — Аж молодость вспомнилась, — улыбнулся Цезарь. — Так что ты будешь делать? — Лететь в Токио, что же ещё, — сказал Джозеф, набирая номер аэропорта, чтобы забронировать билет. — Я с тобой! Хочу посмотреть на Сьюзи и твою дочь. — Как скажешь. Но так-то у меня ещё и внук есть, — ухмыльнулся Джозеф с трубкой возле уха.***
Джозеф прилетел не только с Цезарем, но и со своим старым другом — Мохаммедом Абдулом. Он обладал стэндом с рождения и знал намного больше, как устроены эти удивительные способности, недоступные обычным людям. Именно он помог Джозефу разобраться, что к чему, когда у него внезапно пробудился стэнд. Возможно, хватило бы одного Абдула, чтобы помочь Холи, но Джозеф хотел познакомиться со своими новоприобретёнными потомками. Сьюзи, как и обещала, встретила их в аэропорту. Не столько из-за того, что им нужен был провожатый в незнакомом городе, ещё и в чужой стране, сколько для того, чтобы поговорить. Всё же у неё и Джозефа был совместный ребёнок. Сьюзи не одна растила дочь — ей помогала Лиза Лиза, которая не успела побыть матерью, но смогла побыть бабушкой. В то время она так молодо выглядела, что никто и предположить не мог, какая между ней и младенцем пропасть в годах. Ей было даже привычнее скрывать что-то от родного сына, чем открыто делиться. Одного взгляда Джозефу хватило для того, чтобы признать в Холи свою дочь, даже не видя отметку Джостаров на её плече. Было в ней что-то такое, что напоминало Джозефа и Сьюзи одновременно. И, как ни странно, Цезаря. Хотя, может, всё дело в том, что Сьюзи и Цезарь оба были итальянцами и похожими друг на друга — Джозеф не стал разбираться. И сразу же после этого он заметил стэнд Холи. Он напоминал стебли с соцветиями малины на конце. И он был нестабильным. Врачи были правы: именно он выкачивал из Холи все жизненные силы. Но Джозеф ничего не мог с этим сделать: если он атакует стэнд Холи своим стэндом, весь причинённый вред передастся ей, и она умрёт. Джозефу удалось лишь немного и ненадолго улучшить состояние Холи, когда он провёл заряд хамона через её тело. Эта была та самая техника, которая когда-то спасла жизнь Цезарю. — Что с Джотаро? Где мой сын? — спросила Холи, когда сознание вернулось к ней. — С ним всё хорошо, он сейчас в школе. Он обязательно зайдёт к тебе после уроков, — ответила Сьюзи, улыбаясь. — Я должна приготовить ему обед... — Не беспокойся, дорогая, я займусь этим. Тебе нужно отдыхать. — Передайте Джотаро, что мамочка его очень любит... — сказала Холи, прежде чем снова отключиться. Теперь, когда Холи её не видела, Сьюзи перестала улыбаться. — Вряд ли она понимала, что говорит на английском. А ведь она двадцать лет прожила в Японии и иногда в разговоре случайно переключалась на японский, — объяснила она. — И про Джотаро я соврала... Он не в школе. Я не знаю, что с ним. Он закрылся в тюрьме и никого к себе не пускает. Говорит, что он одержим злым духом... Полицейские его боятся. Они не могут держать несовершеннолетнего за решёткой, но Холи не может его забрать... — А где его отец? — поинтересовался Джозеф. — Он редко проводит время с семьёй. Он известный джазовый музыкант, и большую часть года проводит на гастролях и иногда в студии записывает новые песни, — покачала головой Сьюзи. — Понятно... Как он там сказал, злой дух? Неужели мой внук тоже обладает стэндом? — предположил Джозеф. — Надо это проверить. Отведёшь нас в участок? Полицейские в участке выглядели так, будто это они заключённые, а не Джотаро. А на его сокамерников было жалко смотреть — они кучкой теснились в одном углу подальше от Джотаро и, казалось, вздохнуть лишний раз боялись. А для Джотаро тюрьма была слишком комфортной, как курорт. Он откуда-то достал радио, мангу, радиоуправляемую игрушечную машинку и даже пиво. Развлекался как мог и думать забыв о какой-то там учёбе. Джотаро был похож на Джозефа даже больше, чем Холи. Если достать цветную фотографию Джозефа в молодости, то можно поиграть в игру «Найди десять отличий». Только у Джотаро взгляд слишком холодный, даже жестокий. Джозеф так разве что на Карса смотрел, и то только когда понял, что тот не собирается сражаться честно. То, что Джотаро посчитал за злого духа, действительно оказалось стэндом. Абдул хитростью заставил Джотаро покинуть камеру, а затем они все вместе пытались разобраться, как так получилось, что все в роду Джостаров практически в одно время получили стэнды. Они нашли только один способ спасти Холи — убить Дио, из-за которого стэнд пробудился у всех Джостаров. У них была всего одна зацепка, где его искать, — в Каире. Найти человека в таком большом туристическом городе казалось нереальным, но что если он уехал куда-либо? Так можно исколесить весь мир и находить только следы, но не самого Дио. А время поджимало, ведь у Холи вряд ли есть хотя бы два месяца, прежде чем не станет поздно... И крестоносцы, как Джозеф про себя назвал их небольшой отряд, состоящий из него, Джотаро и Абдула, приступил к поискам. Цезарь тоже рвался пойти с ними, но без стэнда, с одним хамоном это было слишком опасно и при этом бесполезно. Вместо этого он согласился помочь врачам с Холи. Та техника хамона Лизы Лизы и Джозефа, что когда-то спасла его, могла помочь и Холи. Да и Сьюзи будет, что ему рассказать.