Боли свойственно кончаться

      Агония.       Вот, что чувствует Блэйд, когда затягивает себе очередную рану.       Его прекрасный дар и проклятье.       Кажется, они что-то упустили.       Бессмертное тело начинает уставать, но меч не тупится. С новой силой проходит через тела порождений Оробороса. Но это помогает закончить дело до конца.       Он отступает к кораблю, подхватывает Серебряного волка и забрасывает на плечо. Она висит на нем, словно мешок, не подавая признаков жизни.       Кровь питает клинок. Блэйд чувствует, как легко даются взмахи, чувствует его жажду.       И невольно хочет сам.       Это мара туманит сознание. И клинок. У них единственная цель — сделать Блэйда безвольной куклой.       Потому что век его уже давным-давно прожит. Пора подчиниться амброзии.       Не то, чтобы он не желал. Но осталось в этой вселенной не законченное. И если сейчас все пойдет крахом — долг не будет исполнен.       За ним с подъемника наблюдает Элио, и именно у него Блэйд ревя спрашивает о местоположении Кафки. На что тот безразлично смотрит на часы, пожимает плечами и уходит внутрь корабля.       Охотнику за стелларонами остается только презрительно проводить Раба Судьбы взглядом, пока тот не скрылся за дверью.       Приоритеты не меняются. Пока.       Он укладывает Волка на длинный ящик, спешно стягивает с ладони бинты и туго перевязывает ей рану на боку. Должно помочь. По крайней мере до прихода корабельного лекаря.       А алая кровь стекает по дереву, и Блэйд понимает, что сходит с ума.       Грубо хватает за плечи первого попавшегося, не глядя в лицо, и отправляет к девушке. И приказывает не отходить даже под предлогом смерти.       А сам плюет на готовых растерзать его тварей, оставшихся в поле и поваленном лесу. Блэйду верный меч помощник, а он им всем судья.       Ему точно хватит сил. Даже неразумным он никого к себе не подпустит.       Одежда тяжелая, и в ней душно. Пропитанная грязью и остывшей, уже даже засыхающей на ткани жидкостью убитых, она мешает поднять руки и свободно шевелиться в целом.       Блэйд раздраженно сбрасывает плащ с плеч, и земля его с наслаждением принимает. Она во владениях своего Эона особенно безумна и подчиняется только его законам.       А закон этот — сожрать.       Устоять тяжело, когда она неспокойна. Уследить — почти невозможно. Но Блэйд ни разу не попался.       Позволял ранить себя только своему оружию. Где понадобится. Где попросит.       Как же он устал.       Поддаться бы… Или продержаться.       Бордовые волосы стелятся по поляне в лесной глуши. Далеко же занесло. Откуда шла Блэйд понять не может.       Трава здесь невысокая, темнеет вокруг тела, прибитого копьями к земле. И рядом никого. Никто не охраняет.       Блэйд подходит ближе, замедляя шаг. Едва заметно даже для самого себя опускает голову вниз и неотрывно, даже жадно, смотрит. И если бы сейчас Кафка вдруг открыла глаза, встречая его янтарные, то без раздумий обозвала этот взгляд слишком оценивающим и надменным.       И добавила привычное и ласковое «Блэйди».       Кто угодно подумал бы, что Блэйд для нее игрушка и сторожевой пес. Он никогда не был против исполнять для Кафки эти роли. Не потому что обязан ей за жизнь, нет.       Ему все равно, как она к нему относится.       Он знает обязанность перед ней и Элио и исполняет свою часть заключенного контракта. Не более.       Но почему бы не добавить к небольшому списку этот каприз?       К тому же, он любит ее улыбку.       Любил.       Он садится и склоняется над ее лицом — кажется, несмотря на боль, она все равно с гордостью улыбалась. Ее характер никто не сумел сломить.       Правда, безмозглым существам все равно, кто там что из себя строит и представляет. Впрочем, если Кафке так угодно и она желала, чтобы ее нашли такой… пусть делает, что хочет.       А ему остается лишь провести пальцами по глазам, опуская веки.       — Спасибо.       Теперь Блэйду осталась неделя. А затем мара лишит его рассудка.       Элио легкомысленный или слишком хитрый. Блэйд с ним пересекается редко. И мыслей его прочесть не в силах       Обо всем он узнавал от Кафки. И поверхностно, и подробно.       Кафка, если подумать, ему начальник больше, чем Раб Судьбы. И именно она своей силой удерживает его от бездны.       Словно вот-вот он сорвется с высокой крыши, но запястье его обвивает тонкая бордовая нить и притягивает к себе. И Блэйд не сопротивляется. Никогда не сопротивлялся.       Он не может жить без Кафки. Элио говорил, что у него есть лекарство, и этим лекарством была она.       Без нее он мало что из себя представляет.       Раб Судьбы знает об этом.       Блэйд поднимается на ноги и уходит, больше не смотря на Кафку.       А в голове слышит голоса. Единственные, кто у него остался.       Судно принимает его домой, и Блэйд ничего не спрашивает, не роняет ни слова. Только садится в ноги Серебряному Волку и смотрит, как за ним закрывается подъем.       Он засыпает сидя. Ему не мешают ни гиперпрыжки, ни маячащие рядом лекари, ни Элио, самолично явившийся к нему.       Он лишь слышит то, что принимает за сон.       — Разворачивайте корабль на Лофу.       И когда Блэйд просыпается — рядом никого.       Как и в ночи на Сяньчжоу, когда он покидает уже успевшее стать родным судно.       Блэйд был не против покинуть его, а Элио не давил — они быстро пришли к компромиссу. И охотник за стелларонами принял за честь умереть здесь, а не в космическом пространстве.       Лично лицезрит, как долгожданная смерть придет за ним. А еще лучше… если своей смертью станет он сам.       Пик Сяньчжоу — древо. Особых усилий забраться на ветви не представляет. Однако, остановиться несколько раз приходится — словно миазмы заполняли пространство перед глазами, тело становилось ватным, будто вот-вот готовое провалиться в сон.       Пусть где началось, там и закончится.       Блэйд помнит каждую встречу. Здесь, на этой ветви, на которую почему-то забраться оказывается особенно тяжело.       Он видит на ней чужой острый профиль и бирюзовые одежды. Снова. Как и сотни лет назад. Он знал? Он ждал?       Несмотря на то, что тот за ним охотился едва ли не по всей вселенной? Почему он не остался на Экспрессе?       Зачем он здесь?       — Ты можешь подойти и сесть, — у него все тот же спокойный и мягкий голос. Разве что… немного усталый.       Блэйд не идет, словно забитый и никому не доверяющий щенок.       — Я знаю, зачем ты пришел, — раньше он улыбался мужчине с белоснежными волосами. И он всегда замечал его еще до того, как он показывался на ветви.       Он всегда приходил первый.       Волосы безмятежно треплет ветер. А раньше он плел из них косы. Ветер забирается под рукава и края одежды на плечах. А раньше это делали его руки.       Пожиратель луны знает, что охотник за стелларонами его не тронет. Он постыдно провалил свое в этом мире предназначение. Что он получит, если всадит свой клинок во вздымающуюся грудь?       Разве что никому не нужную смерть. Блэйду уже так точно.       Шепот делает неразборчивым тихо произнесенное старейшиной слово, а затем Блэйд старается заглушить их в голове.       — …пожалуйста, присядь рядом.       Кажется, Пожиратель луны обращался к нему. Но это обращение было длиннее.       Родное имя?       Глаза, похожие на два драгоценных камня, неотрывно следят за тем, как Блэйд делает несколько шагов и оказывается рядом.       Как и всегда, по левую руку.       Теперь, кажется, все на своих местах.       — Это все? — интересуется старейшина, смотря на появляющуюся на горизонте звезду.       — Если ты о моей работе на Раба Судьбы, то все, — Блэйд хмыкает и смотрит в ту же сторону, пока она не начала слепить.       — Я о чем-то еще мог спросить? — бывший член охотников за стелларонами готов поклясться своим прогнившим сердцем, что Пожиратель луны улыбнулся.       — Сейчас ты можешь спросить о чем угодно.       Не ответ — разрешение.       Но старейшина будет знать ответ на каждый вопрос. Ему больно и он хочет избавления, он пришел сюда, подобно видьяхарам, чтобы закончить свой путь в этом обличье.       Только вот Блэйд самый обычный человек, и душа его не будет удостоена подобной чести.       В этом мире для него существует только одна попытка. И Блэйд не может сказать наверняка, удачной ли она была.       А у Пожирателя луны на этот счет двоякое мнение. Однако он считает не уместным задавать этот вопрос.       Даже если больше никогда не получит на него ответ.       Он все еще знает, зачем тот пришел. И ученик Цинзлю непоколебим.       А Дань Хэн знает, что такое агония.       — Ты готов? — без доли эмоции спрашивает старейшина.       — Да, — холодно отвечает Блэйд и протягивает клинок. И чувствует, как теплые руки видьяхары накрывают его.       А следом и губы.       Он только выдыхает, когда лезвие проходит под ребрами.       И впервые за прошедшие века улыбается, когда Пожиратель луны собирает языком черную кровь.       Клинок входит до упора, пачкается одеяние, ветвь, не способная удержать вытекающую из тела жидкость, роняет капли на корни.       Пожиратель луны ловит падающее тело в свои руки. Лучи начинают слепить.       Восходы на Лофу красивые, но Блэйд больше не может на них смотреть. Щурится. И видьяхара закрывает его телом от света.       Блэйд коротко смеется и делает глубокий вдох, кашляет надрывно, задыхается.       И последнее, что он способен понять, это как его кладут меж толстых корней и как ноги обдает жар — на Лофу принято сжигать тела умерших близких.       А еще то, что не смерть настигла его, а освобождение.