Кататония

Хоумлендер выжигает ему мозги. Буквально, систематически, с американской улыбочкой «привет от Голливуда». Хоумлендер улыбается — хочешь посмотреть сколько счетов они вбухали в один мой стоматологический поход? — и у Билли крошатся от злости зубы. Ему так больно, что на языке чувствуется крошка кальция и мела. Билли бы предпочел, чтобы в него спустили всю обойму. Обычное такое солдатское «нахуй эту войну», когда твой блицкриг накрутили на хую и шмальнули тебе же в лицо. У Билли Бутчера лицо — лохмотья после взрыва гранаты, пустыня из морщин и трещин, патогенез открытой раны в воспалительной стадии. На горячих точках он видел, как людям под пытками драли ногти и вытягивали из дёсен зубы. Он был тем, кто плоскогубцами раздирал чужие челюсти с мясничей аккуратностью. Но у него кишка тонка для суицида. И Хоумлендер чувствует это в нем. И Хоумлендер прикрывает его спину и грудь от пуль, когда Билли стервятником под них кидается, закрывает, как каменная стена, небрежно скалясь через плечо. — Спасаю простые жизни, дружище, ты ведь знаешь, это моя работа! Он разъедает его мозг по частям, постепенно уничтожая каждую извилину и будь Билли глупее, подумал бы, что это такая извращённая месть на его потуги Хоумлендера нагнуть. Правда в том, что Патриоту срать. На женщин и детей, на бабки и уж тем более на Билли. Бутчер уверен — ему не плевать только на себя, но залезть в голову Джона не тянет. Подорвать гранатой-ошейником хотелось, маленькие такие житейские потребности, но не изучать, нет, не рыться в этом клубке заморочек и развалин чужой личности. Билли хороший солдат. А солдат умеет обезличить своих врагов. Что делать, когда враг разгуливает по твоему дому, как по своему, ему не говорили. По логике стоило стрелять. Билли даже пытается, не вскакивая с кресла, лениво пускает обойму в разглядывающего фоторамки Патриота. Они ему как холостые и Билли даже не удивлен. Он ни на что и не надеется, это всё показное, такая буквальная просьба «съебись отсюда», потому что говорить ничего и не хочется. — Ты промазал, приятель, теряешь хватку. Дырка в стене — подтверждение. У Билли от коньячной терапии трясутся руки. Мелкая дрожь судороги, которую он не замечал, потому что такие мелочи в его жизни больше ничего не решают. Досадный пустяк, как выебывающийся и ссущий девчонкой Хьюи или француз, не способные угнаться за его вендеттой. Бутчер не помнит, когда ему стало так насрать на всех, кроме Хоумлендера. — Алло, земля вызывает Билли, ты не откис ещё? Может и нет здесь никакого Хоумлендера. Может интоксикация дала ему в мозг, может он в алкогольной коме и ловит приходы похлеще, чем от травы, и может это последнее, что может выдать его умирающее эго. Не Бекку, милую и гражданскую, которую он видел и думал «господи я вернулся с войны», а Патриота, от которого воняет порохом и горячими точками. Билли помнит, как хрустел песок на зубах, забивался в трусы и сапоги. Как пекло в темечко афганское солнце. Когда Хоумлендер ежесекундно выжигает его мозги, чувство абсолютно такое же. Будто он дома, как на войне. Бутчер откидывает голову на спинку кресла и раздраженная щетиной шея - приглашение на казнь. Это как лечь на рельсы или кинуться на гранату, с одним единственным исходом, но поезд не едет, а граната оказалась бутафорской. Кадык кусают больно, до красноты, перед глазами разъебываются о башни-близнецы вертолеты. Он не слышит ничего, кроме барабанов из крови в своих ушах. Знакомая медсестра однажды рассказывала ему о кататонии и давая обгладывать свою глотку, Билли кажется, что так и ощущается кататонический синдром. До трёх ночи он не смыкает глаз, а после взбирается на лежащего на диване Патриота и душит, пытаясь сломать его напыщенную, индюшачью шею. Тот любопытно щурится. Подбадривающе хлопает по жгутам напряжённых мышц. Им обоим интересно к чему это приведёт, даже если исход всегда был очевиден. Билли Бутчер выдыхается. А Хоумлендер продолжает выжигать мозги всему миру.