Птичий крик

Это было так странно. Ему холодно. Ему, чёрт побери, постоянно холодно, и в последнее время это начинает становиться реальной проблемой. Леви натягивает на себя все кофты и свитера, что находит в доме, и, несмотря на то, что собственный вид вызывает отвращение, грёбаный холод перевешивает — Аккерман заваривает себе десятую по счёту кружку чая и, обжигая пальцы, глотает кипяток, не дожидаясь, когда тот хоть чуть остынет. Шипя проклятия сквозь стиснутые зубы, мужчина кутается в слишком большую для него одежду, подворачивает рукава так, чтобы освободить кисти, и хватается за метлу: уборка — самое то, чтобы отвлечься. К сожалению, давно принятый за константу факт на этот раз не работает; Леви бросает половую тряпку, даже половину комнаты не протерев, и тащится на кухню — за одиннадцатой кружкой чая. Задерживается там, глянув на часы, и со вздохом начинает греметь посудой. Чёртов засранец наверняка опять забыл пообедать. Часы показывают какие-то пять вечера, но на улице темно так, будто время перевалило за полночь; тучи заволокли небо плотной пеленой, свинцово-серые, грозовые, тяжёлые. Ещё минут десять назад ветер рвал кроны деревьев, но сейчас ни листочек не шевельнётся — почти карикатурная атмосфера приближающейся бури могла бы и позабавить, но Леви ни черта не весело. Ему, блять, холодно, даром, что духота стоит такая, что впору задыхаться. Гроза, должно быть, зависла прямо над домом; первый удар грома настолько оглушителен, что на мгновение закладывает уши. Аккерман даже не сразу замечает, как распахнулось окно — только когда пришедшая вместе со стеной дождя прохлада щупальцами доползает до него, Леви оборачивается и мгновением замечает высокую бесформенную тень, зависшую над ним. Рефлексы срабатывают быстрее сознания — не успевает тень схватить его, как кулак Аккермана врезается куда-то туда, где у человека была бы голова. Тень сгибается пополам и протяжно стонет знакомым голосом. — Йегер, ты охренел?! Причудливые пятьдесят оттенков серого, дарующие обстановке вокруг тоскливый монохром уже как несколько часов, пока гроза ползла откуда-то с запада, обнаруживают в устрашающей тени-оглобле дурацкий пучок и яркие глаза, горящие укоризной. — Я? — почти что с отчаянием вопрошает Эрен, хватаясь за подбитую челюсть. — Он тут ни с того, ни с сего кулаками размахивает, а охренел я? Приходится признать, что засранец прав — досадно. Не то, что Леви стал бы делать это вслух, но в качестве неофициальных извинений присаживается на корточки, тянется к мальчишке и отнимает его руки от лица. Под нижней губой уже красуется наливающийся кровоподтёк. — В этих местах участились случаи разбоя — не слышал? — ворчит Аккерман, склоняя голову к плечу и разглядывая деяние рук своих. Йегер перестаёт кривляться и подозрительно зажигается, как рождественская ёлка. — …ну чего тебе? Минуты две они смотрят друг на друга, пока Леви невесомо касается кончиками пальцев подбородка мальчишки. Эрен хлопает своими зеленющими глазищами, и мужчина сдаётся — чуть склоняется и легко дотрагивается губами до синяка. — Регенерации титана тебе больше не видать — в следующий раз не подкрадывайся. Зубы не соберёшь, — сообщает Аккерман буднично, поднимаясь на ноги. — Чудовище. — О, так я застал тебя врасплох? — простодушно радуется Йегер, тут же вскакивая как грёбаная неваляшка. Засранец. — Мечтай, — отмахивается мужчина, возвращаясь к плите. Так странно. Так чертовски странно. — Как сопляки? — интересуется Леви, перебирая на столе яйца. Выбирает три и по очереди разбивает их о край сковороды. Вообще-то, он далеко не повар. Но когда с лёгкой руки Эрена дом чуть не сгорел вместе с добросовестно пережаренной яичницей, как-то само собой решилось, что Аккерман всё же повар. Местами. Чудо кулинарии, конечно, не исповедует, но его яичницу всё же можно было употребить в пищу даже с удовольствием, тогда как от Йегера или чересчур свежая курица прямо со сковороды сбегает, или по заложенной на подсознанку привычке тщательно хранимое мясо превращается в угли, не успев попасть на масло. Однажды Леви застал мальчишку на улице; задание было простое — забить утку, так Эрен с полчаса торчал с этой несчастной уткой чуть ли не в обнимку, глубокомысленно пялясь вдаль. После этого Аккерман решил, что подпускать засранца к готовке на любом этапе — себе дороже. — Отлично, — Эрен, улыбаясь, будто не ему пять минут назад чуть не выбили зубы, садится за стол и внимательно вглядывается в Леви. — Сегодня читали сказки. Это моя кофта? Аккерман раздражённо поддёргивает на себе шесть слоёв одежды. — Нет. — Леви, — тянет Йегер и вытекает из-за стола с грацией своего ебучего братца в титанической форме, роняя по дороге стул. — Леви, Леви, Леви, Леви… На одно краткое мгновение ему чудится боль, свернувшаяся на дне зелёных-зелёных, ярких точно солнце глаз. — Ты что-то натворил? — мрачно спрашивает Аккерман. Когда Эрен повторяет его имя несколько раз, жди беды — даже странно, сколько всего может натворить этот патлатый придурок, а потом приползать к мужчине с этим его… Леви. Леви, Леви, Леви. — Нет, — выдыхает Йегер и, не обращая внимания на раздражённое бормотание, наклоняется и обхватывает Аккермана со спины, утыкаясь в горловину одной из своих кофт. Проводит носом по бледной шее и бормочет: — Просто я люблю тебя. Свет над головой мигает — электричество в этот домишко провели не так давно, и оно часто сбоит, особенно в бурю, что бушевала сейчас на улице. Леви вздрагивает от очередного удара грома и замирает; от дыхания Эрена тёплые мурашки бегут по коже, согревая. Или от его слов? Аккерман плохо в этом разбирается. Сколько времени прошло, а он так и не научился хотя бы рассказывать о том, что на душе, без распирающей тошноты. Йегер пытался — нет, правда, старался изо всех сил, а его упрямству можно только позавидовать, — но Леви обнёс собственную душу стеной так давно, что, возможно, и сам не в состоянии её преодолеть. Вытащить что-то из него — сродни чуду, которому Эрен радовался как ребёнок. Что уж говорить о… Аккерман свято верил: то, что он целует Эрена, что позволяет себе расслабиться и доверчиво подставить незащищённую спину во сне, то, что он любил его, как умел, вполне достаточно. Эрен не настаивал. Поэтому сейчас Леви кладёт ладонь на руку Йегера, чуть сжимает её и возвращается к готовке. Этот вечер, несмотря на бурю и холод, будет тихим и уютным, почти семейным, как и остальные. Они пообедают, дождутся окончание грозы, может, прогуляются… Аккермана подобный расклад вполне устраивает. Но так было не всегда. …мир после войны взрывается почти неестественными, яркими красками. Солнце слепит золотом, листва деревьев шумит глубоким, завораживающим зелёным, а небо настолько голубое, будто его намалевал какой-то чересчур жизнерадостный художник, понятия не имеющий о таком явлении, как облака. Леви давится этими красками, как костью в горле; задумывается даже, не повлияла ли на него война сильнее, чем предполагалось изначально. После подписания с Марли мирного договора водоворот событий затянул их всех в себя на несколько дней, пережевал и выплюнул на привычный остров, побитых, уставших и понятия не имеющих, как жить эту новую, мирную жизнь. Или ему так только кажется? Молодняк начинает привыкать гораздо быстрее — радуется взорвавшемуся красками миру, наслаждается свободой от сражений, активно думает над тем, что делать дальше. Ведь титанов больше нет, ни единого, включая оборотней; континент пошёл на уступки, Марли больше не высовываются, а впереди такая долгожданная свобода. Леви Аккерман понимает, что война въелась в него слишком глубоко, заразила, запятнала, как чёрная плесень, и отмыться, вытравить её из себя не представляется возможным. Красочный мир давит, вызывает тошноту — Леви не знает, как жить без сражений. — Этого ты хотел, Эрвин? — спрашивал он. Надгробный камень казался старым и обветренным — Смита навещали редко. — Об этом мечтал? Впрочем, ему казалось, Эрвин смог бы найти своё место в этом новом, красочном мире. Но он, как и сотни других их товарищей, неотступной тенью стоящие за спиной, канул, не успев узнать, каково это — жить без войны. Спустя неделю краски меркнут; приходит гроза, смывая эйфорию, и Леви вздыхает чуть свободнее, даже выходит на улицу и подставляет лицо холодным струям ливня. А на следующий день идёт и подаёт в отставку. Ханджи встречает его необычно уставшая, но, сверкнув очками, с улыбкой желает удачи — кажется, понимает, что ещё долго его не увидит. Они какое-то время стоят, глядя друг другу в глаза, и за эти минуты как будто бы говорят — о прошлом, о войне, о сожалениях и потерях, — а потом Леви уходит, не попрощавшись. Он не знал, как жить без войны, поэтому решил искать ответ. Но не здесь. Они теперь свободны — бреди, куда хочешь, исследуй мир, ищи ответы на свои вопросы. Леви попытается. В одиночку. Планы рушатся на второй же день. Корабль, отходящий от порта Марли, средних размеров; Леви теряется среди пассажиров с одной не такой уж объёмистой сумкой и смачно врезается в высокого, неизвестно куда торопящегося и чуть ли не подпрыгивающего кого-то так, что едва не падает. — Извините! — выкрикивает придурок прежде, чем Аккерман подбирает выражение нужной консистенции. Распознать торопыгу удаётся за считанные мгновения. — Йегер, ты охренел? — рычит Леви. — Капитан?.. — выдыхает Эрен. — Капитан! Пару секунд Аккерман опасается, что мальчишка кинется к нему с объятиями, но этого не происходит — парень изумлённо хлопает своими зелёными глазищами и расплывается в абсолютно идиотской улыбке. Это почему-то веселит, и мужчина мрачно хмыкает, разворачиваясь к Йегеру спиной. Бог с ним, то, что они оказались на одном корабле, ещё ничего не значит. Чёрта с два — бывший Атакующий с воистину титановым упрямством липнет к Леви весь путь до пункта назначения. Липнет с каким-то невиданным доселе профессионализмом — ни подкопаться, ни нахер послать, ибо, по-хорошему, ничего особенного Эрен и не делает, так, каким-то хреном всегда оказывается рядом в нужный и не очень момент. Йегер до неприличия воодушевлён и весел, но отчего-то не раздражает. На вопрос, куда он потерял Арлерта и Микасу Аккерман, с которыми, вроде бы, и собирался изучать мир, Эрен отмалчивается и задаёт встречный вопрос — куда его бывший капитан намерен податься. Леви не отвечает не потому, что мальчишка хуже банного листа, а потому что сам не знает. — Капитан, а давайте вместе попутешествуем? — внезапно предлагает Эрен. Здесь бы и послать его куда подальше, но Аккерман как-то упустил момент, когда они заняли соседние комнаты в «гостинице» в стране, соседствующей с Марли. Этот факт заставляет крепко задуматься, а Йегер принимает молчание за знак согласия. Что ж, думает Леви, глядя, как Эрен, что-то напевая, заваривает две кружки чая. Почему нет? Ненадолго. Парень открывается с новой стороны; он всегда был упрямым, шумным и импульсивным, но во время войны Йегер заметно присмирел и посуровел. Сейчас же он полон жизни и энергии, какой-то чистой, яркой — Леви невольно вспоминает прошлое, глядя в зелёные глаза, а Эрен тащит откуда-то гитару и заявляет, что давно хотел попробовать. Они путешествуют всюду — взбираются на горы, утопают в песках пустыни, прячутся от тропических ливней. Ну, Леви прячется; Эрен каждый раз выскакивает в бурю и, раскинув руки, промокает до нитки. Они плавают на самых разных кораблях, ночуют под открытым небом, считая звёзды, и Йегер часто вытаскивает гитару и негромко бренчит песни, которым его научили встреченные на их пути люди. Они тоже все разные: от младенцев до сморщенных стариков, с белой и почти чёрной кожей — Леви до сих пор удивляется этому явлению. Когда Аккерман осознаёт, что его «ненадолго» растянулось на полтора года, уже поздно — прогонять мальчишку нет никакого желания. Но он пытается; мерит Йегера тяжёлым взглядом и открывает, было, рот, как тот быстро наклоняется и прижимается горячими губами к тонким губам Леви. Потом резко отстраняется и втягивает голову в плечи, ожидая удара. — Йегер, ты охренел, — делает вывод Аккерман и уходит в палатку — они снова вдали от цивилизации. Не то, чтобы он ничего не замечал. Со временем взгляд Эрена, обращённый на капитана, менялся — от восхищённого в самом начале его пути, как солдата; короткого, несмелого, полного задушенных надежд; до долгих, пронизывающих взглядов исподтишка. Леви делал вид, что не замечает и, хоть с собой старался быть максимально честным, не понимает. Потому что давно и безвозвратно решил, что такому эгоистичному чувству, как любовь, места в его жизни нет — есть война, долг и титаны. Здесь легко можно было оступиться, а ему, как никому, оступаться нельзя. Только раз он позволил себе минуту слабости — после смерти его отряда Эрен притащился однажды разбитый, серый и несчастный. Он долго сидел рядом с капитаном молча, а тот, глядя перед собой, взъерошил мальчишке волосы и задержал руку в растрёпанных лохмах чуть дольше, чем следовало, перебирая пальцами прядки. — А знаете, — негромко выдыхает Эрен, когда утром Леви выходит к костру. — Армин с Микасой хотели поехать со мной. Но я услышал от Командующего, что вы уезжаете. И отправился следом — надеялся, что застану. Аккерман останавливается рядом, нечитаемым взглядом окидывает Йегера с головы до ног. Тянет руку, и мальчишка на автомате защищает лицо, но мужчина только дотрагивается до свисающей пряди волос и заправляет её за ухо. — Совсем оброс, — замечает он. — Подстригись, чудовище. Улыбкой Эрена можно освещать улицы по ночам. — Так точно, капитан! — Я тебе больше не капитан. — А как мне тогда вас называть? — …просто «Леви» будет неплохо, — Аккерман пожимает плечами и направляется к сумке с едой. — Леви, — повторяет Эрен в его спину, словно пробуя имя на вкус. — Леви. В жаркой стране, где большую часть земли покрывают пустыни, Леви и Эрен набредают на бандитов. Точнее, набредает Аккерман — Йегер отставал, застряв у рынка и сцепившись языками с милой девушкой-продавщицей. Район явно неблагополучный — Леви вырубает четверых, когда в компанию из десятерых нападавших, словно разъярённый бык, врезается Эрен и лупит почём зря. — Леви, — жалобно тянет мальчишка, весь в синяках и порезах, и тянется к мужчине. — Леви, Леви, Леви, Леви… — Ты похож на побитую псину, — отрезает Аккерман, но почему-то позволяет загребущим лапам обхватить себя поперёк груди. Сам в это время обрабатывает достаточно глубокий порез на щеке придурка. Придурок шипит. — Нехер лезть напролом. Забыл, что больше не титан? Регенерация тебе не светит. Лежи и молчи, Йегер. Эрен послушно замолкает, только смотрит своими зелёными глазищами пронзительно-пронзительно. Аккерман заканчивает с порезом, вздыхает, с минуту наблюдает за несчастным лицом парня и наклоняется, легко дотрагиваясь губами до его губ. Тот на миг замирает, а потом подрывается, обхватывает мужчину за шею и с неожиданной силищей притягивает его к себе. Леви не сопротивляется — какая, к херам, уже разница, — но едва сопляк забывает, как дышать и отстраняется, чтобы глотнуть кислорода, несильно проезжается ладонью по взъерошенной макушке. — Йегер, ты охренел, — ворчит Леви, отталкивая от себя разомлевшее тело. Эрен зовёт Леви «капитаном», когда в чём-то виноват. Или когда перевозбуждён. — Капитан! — врывается вместе с золотыми лучами солнца, и они тут же затапливают прихожую небольшого домика, который они сняли, решив остаться на одном месте чуть подольше, и который Йегер едва не спалил своими кулинарными шедеврами пару дней назад. — Капита-ан! Аккерман поворачивается, и большое лохматое нечто врезается в него тараном. Почти повисает на шее и чуть ли хвостом не виляет. — Чего тебе, чудовище? — бурчит; настроение сегодня не очень. Не сказать, конечно, что Леви в принципе блещет хорошим настроением, но сегодня всё ни к чёрту. Это подтверждают и тени на периферии взгляда. Они как будто вышли из снов — кошмаров, если по-человечески; Леви почти не спит. — А я люблю вас, капитан. Аккерман замирает в удушающих объятиях. Медленно моргает, глядя в проём распахнутой двери, и пытается осознать смысл сказанного: я-люблю-вас. Не сосчитать, сколько раз ему приходилось слышать эти слова — между солдатами, гражданскими на улицах. Они мало его трогали, давно абстрагировался. Но тут что-то другое. Йегеру как будто и не нужен ответ — он отстраняется и тянет Аккермана за руку на улицу. — Ты куда? — выдыхает Леви хрипло, пытаясь сфокусировать зрение на мальчишке. — Туда, — он машет в сторону моря и невероятной синевы неба над головой. — Я иду учить тебя смеяться! Удивительно, сколько в нём жизни. И свободы. Эрен несётся навстречу ветру и морю, раскинув руки в стороны, будто собирается бежать по воде к самому горизонту. Разворачивается у кромки, кружится, улыбается — зелёные глаза сияют. Кажется, он старается наверстать свободы за всё своё детство и юность, проведённые в Стенах и на поле боя. Кажется, он старается наверстать её за всю свою жизнь. Над головой раздаётся птичий крик, и Леви автоматически поднимает голову. Периферию затапливает тенями, и на один краткий миг его заполняет невообразимый, оглушающий ужас. — Леви, — Эрен незаметно оказывается рядом и доверчиво заглядывает в глаза. — Спорим, до конца сегодняшней ночи я заставлю тебя улыбнуться? Аккерман не уверен, но, похоже, его пригласили на свидание. Он не заостряется на терминологии, потому что это кажется ужасно глупым, но позволяет мальчишке творить всё, что вздумается — бежать вместе по побережью, есть мороженое, нырять со специальными очками и разглядывать рыбок, посетить какой-то «парк развлечений», который открыли именно в этом месте совсем недавно… К вечеру они вновь оказываются на побережье. Леви вряд ли признается, но ему нравится слушать, как Эрен поёт. Их уголок безлюден и в принципе отдалён ото всех. Они целуются жадно, голодно и почти с остервенением; Леви вдавливает Эрена в песок, зарывается пальцами в волосы, забранные в дурацкий пучок и тянет, вырывая из мальчишки сдавленный стон. Тот выгибается под Аккерманом, трётся стояком и нагло забирается бывшему капитану под рубашку ладонями, оглаживая напряжённые мышцы пресса. — Я не буду спать с тобой в песке, Йегер, — бормочет Леви и, в последний раз потянув парня за волосы, целует его в кадык и пытается подняться — выгребать потом песок из самых интересных мест ему нисколько не улыбается. Йегер тянется за ним, как привязанный, и, глядя затуманенным взором, вытаскивает не иначе, как из воздуха, какую-то ткань из плотного материала. — Она большая, — Эрен одним движением расправляет ткань и опускает её рядом, тут же перекатываясь сверху. — Я готовился… во всех смыслах. И морально тоже. Целую неделю! Леви ощущает нечто странное. — Вы улыбнулись, капитан. — Нет, — отрицает Аккерман. — А вот и да, — Йегер резко обхватывает его за шею и тянет за собой на грёбаную подстилку, которая, впрочем, действительно чистая и не в песке. Нагло засовывает язык в рот, а правой рукой мягко сжимает член Леви через ткань брюк. — Ого. А природа вас не обделила за счёт роста, да? — Йегер, ты охренел, — рычит Аккерман и резко отстраняется. — Простите, капитан, — тут же глупо улыбается Эрен и сжимает ладонь сильнее, проводя ей по всей длине. — Я слегка волнуюсь — всё же свою девственную задницу вам предлагаю. На этот раз сдержаться сил нет — Леви посмеивается, и мальчишка тут же расцветает, как сраный цветочек по весне. Не давая ему разродиться ещё какими глупостями, Аккерман резко сдёргивает с парня футболку и почти грубо целует, проводя пальцами по широкой загорелой груди. Йегер, засранец, красив. Его смуглая кожа под солнцем красиво потемнела, стала почти бронзовой. Длинные, как у девчонки, ресницы, большие зелёные глаза, чуть пухлые губы, а тело… Леви соврёт, если скажет, что это тело уже давно его не привлекало. Смазливая красота, которой обладал Эрен в пятнадцать, сейчас, к двадцати одному году, превратила его в статного, красивого мужчину. И Аккерман невольно испытывает злорадство от мысли, что всё это принадлежит ему. В ту ночь Леви засыпает легко, прижимая к себе мальчишку, и тени не беспокоят его. Они исследуют друг друга днями напролёт, и мужчине слегка смешно от самого себя — будто помолодел на десяток лет. Запал Эрена, его воля к жизни, его свобода, заразительны, и Леви, не без ворчания, улыбается гораздо чаще. Через неделю после их первой ночи Йегеру в первый раз удаётся вытащить из Аккермана коротенький рассказ о его прошлом; Леви скупо роняет слова с глухой тошнотой, с каменным лицом, по которому сложно что-либо понять, но после испытывает некоторое облегчение — тени Фарлана и Изабель где-то на периферии слегка бледнеют. Эрен серьёзен и настроен, по-видимому, служить молчаливой поддержкой, но видно, он рад тому, что мужчина ему доверился. — Знаешь, Леви, — серьёзно начинает Йегер однажды, после длинной поездки на большом пассажирском корабле — на нём по вечерам иногда устраивают гулянки и сомнительное пойло льётся рекой, а весёлые и поддатые люди танцуют до зари. Эрен и там сумел найти кого-то, с кем можно сцепиться языками в долгих эмоциональных рассуждениях. — Я встретил одного мужчину — он рассказал мне много интересного о своей вере. — Хн, — отзывается Аккерман, занятый маршрутом, по которому они скоро двинутся в очередной путь. — Он верит в перерождения, — продолжает мальчишка задумчиво. — В то, что после смерти мы рождаемся заново. Это может быть тот же мир, а может абсолютно другой. Или время — мы можем переродиться через сотни, тысячи лет. Интересно, правда? — Хн. — Во всяком случае, — Эрен скребёт в затылке и несмело улыбается. — Когда мы умрём… я надеюсь, что встречу тебя в другой жизни. Где-то над головой кричит птица, и карта местности выпадает из рук Леви. — Тц, Йегер, — он оборачивается и запускает пальцы в собранные в пучок волосы парня. — Ты чертовски самонадеян — кто сказал, что мне и сейчас тебя за глаза не хватает? Тот продолжает улыбаться, и Аккерману чудится тень, мелькнувшая в ясной зелени глаз мальчишки. Мужчина вздыхает, чуть приподнимается на носки и притягивает к себе несносную голову. — Не настолько я стар, Йегер, помирать не собираюсь. А тебе вообще не о чем беспокоиться — вся жизнь впереди. — Вся жизнь впереди, — соглашается Эрен, тычась носом в плечо капитана. — И вряд ли ты захочешь тратить её на такого ворчуна и скрягу, как я. Тем более, ещё какие-то мифические следующие жизни, — продолжает Леви легко, хотя от собственных слов отчего-то тошно. Йегер отстраняется и секунд десять смотрит в стальные глаза. — Капитан, вы иногда такой идиот. И, разразившись смехом, поспешно уворачивается от полетевшей в него чашки. Они нигде не останавливаются дольше, чем на пару месяцев. Самая длинная остановка за последние четыре с лишним года — то побережье, где песок всё ещё помнил жар их сплетённых тел. Там они провели три месяца и три недели, сорвавшись потом в совершенно противоположную точку мира. В этом было какое-то своё очарование — бежать из одного места в другое, дальше и дальше, встречать всё новых и новых людей, изучать местные обычаи. Четыре с лишним года пролетают легко, так легко, как, казалось, не проходил ни один день жизни Леви раньше. Эрен своим жизнелюбием и безудержной свободой прогоняет зловещие тени с периферии его взгляда; не то, чтобы заставляет забыть обо всём, что с ним происходило, но лечит, сглаживает углы и придаёт какой-то новый оттенок жизни. Когда идёт пятый год их совместного путешествия, Леви ощущает, что насытился ветрами и дорогами — дышать было легко. Поэтому, когда Эрен предлагает вернуться, Аккерман только кивает. Они селятся в небольшом домике с внешней стороны Марии. Оба пока не знают, что делать дальше, и первое время лишь облагораживают своё новое жилище — чистят, перестраивают, красят. В конце концов, через ряд жалоб и посыланий друг друга к чёрту, оба остаются довольны проделанной работой; дом, конечно, не дворец, но вполне уютен и пригоден к жизни. Однажды Эрен прискакал взволнованный — где-то успел пересечься с Хисторией, и та предложила ему (настоятельно порекомендовала?) помочь ей с «партией» детей из Подземного города. — А вдруг я им не понравлюсь? — волнуется Йегер. — А вдруг у меня не получится найти с ними общий язык? — У тебя? — тянет Аккерман. — У меня, — задумчиво повторяет Эрен и укладывает голову на колени Леви. Тот смотрит чрезвычайно скептически — у мальчишки находится общий язык как минимум с восемью десятыми всех людей, встреченных ими в разных уголках мира. Так что нет ничего удивительного в том, что после «тестового захода» в качестве — кого, воспитателя? Развлекателя? — Йегер возвращается радостный и преисполненный вдохновения. Он бегает к детям как на работу каждый день. Со временем это, кажется, действительно становится работой, потому что Эрен начинает притаскивать деньги. А Леви… Леви не хочется никуда спешить. Ему спокойно. Он занимается домашними делами — за те несколько месяцев, что они живут вдвоём в их доме, Аккерману чудится, что он нашёл своё место. Прошло почти ровно пять лет с того дня, как они с Эреном встретились на корабле, отходящем от порта Марли, и Леви кажется, что он ощущает нечто, очень похожее на… счастье? Удивительно. Один вопрос. Один грёбаный вопрос. — Леви, — Эрен обнимает его сильнее и прижимает к себе, подхватывая сковороду, едва не выпавшую из ослабевших рук. — Ты совсем замёрз… Мир вдруг начинает раскачиваться, как палуба корабля в шторм. Кислород проходит в лёгкие со свистом, и холодно так, будто они стоят на леднике. Нечто сродни паники зарождается где-то в солнечном сплетении, и Леви судорожно вдыхает, пытаясь насытиться загустевшим, точно кисель, воздухом. Как он мог не заметить этого раньше? Гнетущее чувство не отпускает; вместе со следующим ударом грома Аккерман поворачивается и, схватив Йегера за ворот рубашки, заставляет его наклониться и целует — медленно, неглубоко, наслаждаясь каждым прикосновением тёплых губ. Зарывается пальцами в собранные в пучок волосы и, сорвав резинку, проводит по рассыпавшимся прядям. Лохматый идиот. Почему?.. — Могу согреть и так, — улыбается Эрен и, на секунду отстранившись, окидывает взглядом несколько слоёв кофт на Аккермане. — Придётся повозиться… Это бесполезно — Леви потихоньку замерзает уже неделю, и нет ничего, что могло бы его согреть. Потому что холод этот идёт изнутри; ему кажется, что весь он покрылся инеем, что ещё чуть-чуть, и наледь скуёт каждую мышцу в теле, обращая его в ледяную статую. Удивительно хрупкую, коснёшься — распадётся на крупные неровные куски, совсем как этот зыбкий, красочный мир. Эрен ведёт его за руку к дивану недалеко от прихожей их небольшого дома; плюхается спиной на подушки и тянет к мужчине руки. Тот, как загипнотизированный, склоняется над Йегером, проводя кончиками пальцев по его щеке. Где-то за окном пронзительно кричит птица, предрекая уход грозы. Сухая острая боль прорезает ногу, лижет языками пламени лицо. Зрение плывёт, и мир жерновом повисает на шее; периферию заполняет предательская чернота. — Эрен… — зовёт Леви хрипло. — Как ты избежал проклятья Имир? Очертания уже родной гостиной размываются, выгорают, как чёрно-белый снимок на солнце. Пол уходит из-под ног, рассыпается горячим песком; руки мальчишки, сжимающие плечи Леви, безвольно падают по бокам от тела. — У тебя оставалась пара лет, — бормочет мужчина надтреснуто. — Пара лет, прежде чем ты… — Леви, — шепчет Эрен. Глупость, сущая бессмыслица — в их мире не было никакой логики. Не было логики ни в красочном окончании войны, ни в исчезновении ненависти всего мира, ни в радостных, улыбающихся им, эльдийцам, лицах. Не было логики и в жизни Ханджи… Ханджи, отдавшей сердце в огне Дрожи Земли. — Леви, — хрипит мальчишка. — Леви, Леви, Леви, Леви… И в ней, жизни Эрена, полной свободы, тоже логики нет. Ему никогда не суждено было отпраздновать свой двадцать четвёртый день рождения. — Простите, — почти скулит он. — Простите, капитан, простите!.. Леви рычит от вдруг скрутившей всё тело невыносимой боли и бьёт кулаком о подушку в сантиметре от лица Йегера. Слепо щурится — картинка в правом глазу стремительно исчезает. — Йегер, ты… — Простите, — повторяет Эрен, и из зелёных глаз текут слёзы вместе со светом, всегда ярко горящим в них. — Простите, капитан. Я так хотел узнать, каково это — быть свободным, быть с вами… И я построил этот мир, но, кажется, забылся. Простите, капитан, мне так жаль… Его голос отдаляется, тонет в тенях и резонирующем эхе. Леви хватается за мальчишку, как утопающий, потому что мир вокруг теряет последние краски и стремительно уплывает куда-то за границы его сознания. — Я не хотел заставлять вас… — Ты идиот, Йегер, — рычит Аккерман. — Я был с тобой не потому, что ты это себе вообразил… Он дёргает мальчишку за ворот рубашки и упирается лбом в его лоб, тяжело дыша. Тот улыбается сквозь слёзы и почти захлёбывается. — Леви, — как бы он ни удерживал его, как бы ни хватался, Эрен исчезает, растворяется в режущем глаз свете. — Леви, Леви… Хочешь, я помогу тебе забыть? — Что? — выдыхает мужчина. — Наше путешествие, — Леви сидит на коленях в песке, и бесконечный простор звёзд над головой сходится в единой точке Координат. Эрена уже нет — только его голос, надрывный и полный печали звучит эхом в ушах. — Нашу так и не прожитую жизнь. Тебе необязательно… — Только попробуй, — рявкает Аккерман и в бессильной ярости бьёт в землю. Песок забивает единственный видящий глаз. — Только, блять, посмей отнять хоть одну минуту… Каким-то образом он ощущает, что парень улыбается. И от этого почему-то больно так, что боль эта монолитным камнем рушится на плечи и гнёт к земле, но Леви задирает голову и смотрит туда, откуда, как ему кажется, звучит голос его Эрена. — У меня не осталось времени, — Аккерман видит перед собой пятнадцатилетнего мальчишку, порывисто отдающего честь. — Ты очнёшься, и скоро всё закончится. Это сражение подходит к концу. Ты всё вспомнишь после, я обещаю. Леви… спасибо, что разделил со мной свободу. Мальчишка смотрит ясными, яркими глазами, и улыбается. «Капитан Леви!» — прижатый к сердцу кулак. А потом он разворачивается на носках сапог и бежит к горизонту. Леви. Леви, Леви, Леви, Леви. — Эрен, — хрипит Леви. — Эрен, — свет режет глаза, а на периферии чьи-то крики и рёв титанов. — Эрен! Подожди! Эрен! Я же не сказал… Не сказал.

***

…мир после войны… Не войны — чёртовой бойни. Мир после этой чёртовой бойни провис в ватной, глухой тишине. Никаких фанфар: солнце светит, как обычно, даже немного тускло, зелень деревьев не поражает взгляд, а небо залеплено облаками. Природе абсолютно плевать на людские горести и сомнительные победы. Знакомая тошнота камнем оседает в груди. Они, дети проклятого острова, теперь свободны — свободны в мире, истоптанном титанами и лишённом ненависти. Ну как лишённом; где-то там остались люди, которые будут помнить. Помнить и таить злобу, выжидать момент, чтобы продолжить бесконечный порочный круг. Но сейчас эти дети свободны. Так же, как и тогда, им приходится разбираться с некоторыми делами на материке, прежде чем вернуться на родной остров. Это последний рывок. А потом Леви Аккерман исчезает. К стыду, это замечают не сразу. Они действительно заняты — на оставшихся в живых разведчиков возложено много ответственности, как и на их недавно назначенного Командующего. Нужно поддерживать связи с их новыми союзниками, разобраться с напряжённой обстановкой на Парадизе, не растерять контакты с Адзумабито и Хизуру… Дел много, а они ещё так молоды. Никто не знает, как ему это удалось. Израненный, покалеченный капитан уходит без следа и как по волшебству. Был — и нет, будто его никогда и не существовало. Горько почему-то так, что тошнит. — …не нужно, — говорит Командующий, обводя усталым взглядом собравшихся товарищей. — Я… не думаю, что он хочет, чтобы его нашли. Они молчат. Каждый отчего-то ощущает тяжёлый гнёт вины. — В этой войне капитан отдал нам всё, что мог, — продолжает Армин. — Всю свою силу. И он… потерял слишком много. Мы должны его отпустить. — Мы даже не знаем, жив ли он, — замечает Жан хрипло. — …если он хочет быть живым, — едва слышно произносит Микаса. Она смотрит в глаза Армина и видит в них понимание.

***

Эрен знает, что Леви живее всех живых. …и, боги, если это не наша история, я надеюсь, что встречу тебя в другой жизни.