Лечение

— Какучо ускользает, утекает из рук как песок. Как былые дни, как первый снег. Не удаётся поймать его, зафиксировать рядом. «Да ладно тебе, не скажешь даже “привет”? Меня два месяца не было, между прочим!» — Ран улыбается, вставая на пути у этого потока. — Он лучше других знает Какучо, что его и это не остановит. Ран доведёт — и получит под дых, чтобы свалил с дороги. Даже долгая разлука не причина приближаться так близко. — «Я устал, Ран. Уйди.» — Какучо вздыхает и потирает переносицу, упираясь своей ладонью в плечо старшего. Хайтани так уверенно стоит в дверях, смотрит из-под прикрытых век. — Какучо замирает, а хватка на плече крепчает. Кажется, что ещё мгновение и Ран достанет из кармана телескопку, накрутит на неё косу и с ухмылкой промурлычет: “Mon trésor~”. Совсем как в старые времена. — Он не пил, ну, хотя бы, не настолько много... Он старался держаться трезвым, чтобы не оказаться именно в подобной ситуации. Не оказаться прижатым к стене с полным отсутствием отходных путей. Выход сейчас только один. — Сдаться в руки Рана Хайтани, позволяя ослабить галстук. Взять одну руку, переплести их пальцы, словно говоря “я для тебя безоружен”. — Какучо неожиданно выстанывает имя Хайтани прямо в губы напротив, стоит старшему поступить грязно, просунуть колено меж его ног. Они подкашиваются и Какучо свободной рукой обвивает шею Рана. «Ты такая сука, знаешь», — он царапает шею, пока Ран зубами проводит по кадыку, усмехается [как сука, которой он и является]. — «Уединитесь, нахуй», «Просто отвратительно, брат», «Сочувствую». Остальные участники группировки проходят мимо, кто-то толкает Рана в спину, кто-то вздыхает; Коко подсовывает презервативы в карман Хайтани. Маловероятно, что тот не имеет свои, но Хаджиме считает собственным долгом убедиться в безопасности Какучо. Кто знает с кем лизался все два месяца Ран в этом вашем Таиланде? — [А ни с кем, ха-ха.] Тот смеётся, утягивая Какучана в освободившийся vip-зал. Бонтен оплатили его на всю ночь, вообще-то, так почему бы не использовать это наглейшим способом. — Какучо хватает с общего стола случайную бутылку и прикладывается к ней, делая пару глотков. Коньяк. Допустим. «Что? Я недостаточно пьян для этого.» — хмыкает он на удивлённый взгляд Рана. Хайтани смеётся и забирает бутылку, целует младшего прямо в губы, слизывая с них остатки алкоголя. «Не имею ни малейшего слова против, Какучан.» — Бархатный шёпот на ухо расслабляет и Какучо жмурится, поддаваясь чарам Хайтани. Есть в нем что-то змеиное или даже дьявольское. Особенно в глазах. Таких ярких, томных. Какучо видит в них ведьмовской туман и самостоятельно теряется в нём. — Он мямлит, когда Ран стягивает галстук, пиджак, рубашку... «Ран, я-» «Устал?» Старший улыбается, целуя за ухом, прикусывая мочку с серьгой. Какучо вздрагивает — это очень чувствительное место и Ран ведь знает! – «Если этим утром ты опять исчезнешь на два месяца, в следующий раз я встречу тебя пулей в лоб. Понятно объяснил?» — Какучо сжимает лицо Хайтани, оставляя лунки-полумесяцы от ногтей на коже, совершенно не понимая почему же Ран смеётся. Почему он такой невыно- — Ран снова целует и прижимает к дивану, гладит по бокам и бёдрам, словно поощряя, чтобы Какучо обхватил его. — Вечно Хайтани нужно всё затягивать и устраивать шоу, даже если зритель всего один. Особенно Ран таким отличается. В нем любовь к драме не умерла даже с возрастом, в отличие от кое-чего другого, поэтому старший не даст раздевать себя. Он прижмет руки Какучо к дивану и скажет лежать смирно [как хорошему мальчику]. — Ран убедится, что чужой взгляд направлен только на него. Всё-таки, он тут единственная звезда, куда ещё смотреть? Только на то, как он медленно расстегивает рубашку, на то, как она соскальзывает с его плеч.[Шлюха.] — «Ты просто ужасен, Ран, давай быстрее» — Какучо сдаётся от такой провокации, закрывает лицо руками и тяжело вздыхает. У него нет желания смотреть на это, на то, как Хайтани красуется перед ним. Нет причин, ведь Какучо уже... А вот это лишнее. — «Спешить в таком деле — бессмысленно, mon trésor~» — Ран едва качает бёдрами вперёд, расстегивая ремень, и Какучо рад, что сейчас его лицо закрыто. Хайтани не увидит, как подло румянец расползается на щеках от этого движения. «Я тебе не девочка, чтобы течь от сладких речь.» — Ран смеется и наклоняется ближе к груди Какучо, касается горячими губами всех слабых мест. Пробивает старые шрамы разрядами тока и прижигает там, где болит. Самое лучшее лечение — ножом и огнём. — Ран тот самый нож, что вскроет грудную клетку. Залезет змеёй меж рёбер, обовьёт, словно лоза. Яд в этих дозах безвреден и даже полезен — он дурманит и не даёт думать о том, что тревожит. — Какучо пользуется моментом, запускает руку в идеально-прилизанную шевелюру Рана, чтобы растрепать, схватить пряди покрепче. Тянуть всякий раз, когда Хайтани позволяет себе излишне [заботиться] — излишне целовать, излишне кусать и без того меченые ключицы. «Не следи, ты же не псина», — Какучо даже пинается, когда Хайтани позволяет себе оставить несколько засосов. — А Ран продолжит. Какучо, расплавленный теплом и ласками, уже и не возражает, лишь хмурится. И то, скорее, по привычке. — У Рана только одно желание — быть рядом с Какучо. Так что он хватает его за руку, переплетая их пальцы, смотрит сверху вниз с улыбкой. «Mon trésor~» «Ты совершенно не меняешься..» — Какучо тяжело вздыхает, почти задыхаясь от жара. И даже пальцы согрелись в чужих руках. — По голым бёдрам скользят широкие ладони — Ран знает, как обращаться с этим телом лучше некоторых. Убрав несколько прядей с лица, он наклоняется, чтобы провести языком по члену. Так и подмывает спросить «как тебе зрелище?», ведь знает, что Какучо смотрит. Не отрывает глаз. А у Какучо на языке уже вертится ответ. — Красиво. Даже слишком, для чего-то... Живого, настоящего. Не пьяной мечты. Но Какучо всё ещё недостаточно пьян для этого. — Они снова делят один глоток коньяка на двоих, и пусть большая часть алкоголя выльется, запачкает их обоих — какая разница? Это повод слизать побежавшие капли с подбородка и шеи Рана. Особенно задержаться там, где тату. «Ау» — Ран смеётся, когда чужие зубы оставляют отметину прямо на шее, выше всяких воротников, галстуков, петель. — Ран хочет быть рядом, хочет быть частью его одиночества, хочет чувствовать, как Какучо растворяется не в темноте, а в нём. И Ран понимает, что Какучо так же сильно этого хочет, но боится. Боится, что его снова оставят. — «Расслабься и лежи, раз устал. Я сделаю всё для тебя, mon trésor~» Хайтани смеётся, видя раздражение на лице Какучо. Раздражение, за которым он прячет многое настоящее. Себя, например. — Кто бы знал, как красив Ран Хайтани, бесстыдно скачущий на чьём-то члене — такое нельзя оставлять за дверями пустого vip-зала, такое обычно прокалывают булавками и прячут под стекло и рамку. — Вот бы ещё протянуть руку и пропустить меж пальцев шелковистые волосы. «Ну почему... Они короткие.» — тихо скулит Какучо, не находя ладонью ничего, кроме голого плеча Рана. Сделает вид, что за ним и тянулся, сожмет крепче и притянет к себе, чтобы обнять. — Какучо закрывает глаза, но даже не пытается себя обмануть. Он недостаточно пьян, он слишком привык. Он почти смирился. И Ран ведь такой же, иначе бы не лип так близко, не касался горячими губами шрама на лице. — И Ран не знает, что думать, не знает, что делать. Ран не хочет оставлять его, не хочет, чтобы всё это кончилось, но он понимает, что не может позволить себе этого. — Нужно дать вдохнуть воздуха, а после продолжить. «Коньяк?» «Мне достаточно.» Хайтани посмеётся и допьёт остатки. — Какучо слышит шипение змеи в этом смехе и её укусы чувствует не на, а в груди. Прямо на сердце, что бьётся быстрее от яда и, кажется, вот-вот остановится. — Останавливается Ран, стараясь отдышаться. Он убирает прилипшую от пота чёлку с лица и улыбается, смотря на Какучо... Так тепло. Ран весь теплый. «Я начинаю подумывать, что хуевый любовник, знаешь», — Какучо усмехается, приподнимаясь на локтях. Ран опять поставил чужое удовольствие выше своего, какой же он беся- — Хайтани лишь пожмет плечами и достанет из валяющихся брюк пачку. К месту множества укусов поднесёт зажигалку и щёлкнет, опаляя истекающее сердце. А после зажжет сигарету и что-то темное в глазах, что давно не горело. Со старой зимы. — «Ты ведь всё знаешь, mon trésor» Говорит он, сидя напротив Какучо за столом. В пепельницу летит уже третий окурок. Какучо кивает, но Ран всё равно чувствует, как сердце в груди бьётся, будто хочет вырваться. И даже не от позитивных чувств. — Ран никогда не был в состоянии сказать «я тебя люблю». Какучо никогда не был в состоянии это услышать. Они заменяют слова переплетенными пальцами и долго молчат, пока огонёк тлеет.