О грёзах и кошмарах

***

      Бессилие шло нога в ногу с кошмарами и душевной болью. Теми, которые делали из Тео не хладнокровного убийцу, а маленького напуганного ребёнка, широкими глазами изучавшего тело сестры, мельтешившее в ледяной от ранних заморозок воде. Тара часто приходила к Тео в пугающих, нереалистичных снах, а порой — даже наяву, но информацию об этом чудом удавалось скрывать от окружающих. Процесс лишения чувствительности и сентиментальности был напрямую связан с извлечением «лишних» воспоминаний.       Когда в голове что-то не сходилось, по спине бежал холодный пот. Иногда Тео не совсем понимал, кто он и где. Фрагменты не стыковались между собой и превращали некогда структурированный разум в оплот хлама и бесполезного мусора.       С годами у Тео появилось больше власти, ему стали многое спускать с рук, пока маленькие пакости не противоречили планам гениальных в своей жестокости учёных. И хоть Врачеватели давно не погружали под кожу Тео иглы, не разрезали его тело на лоскуты, наблюдая за процессом регенерации, невыносимый страх, что они в любой момент могли привязать его к металлической кушетке и заставить скулить от боли, никуда не уходил.       Может быть, в какой-то момент Врачеватели успели вживить Тео животный ужас на клеточном уровне, чтобы он не забывал свою извращённую до неузнаваемости природу и то, на что Врачеватели могли пойти ради успеха.       Однако здесь и сейчас успеха не существовало. Были Врачеватели, брошенный на произвол судьбы подросток с необходимыми критериями и равнодушный к чужой участи Тео, которому по привычке отвели роль ассистента.       Жертва, что угодила на стол, по счёту приближалась ко второй сотне испытуемых за последние пару лет. Непомерные запросы Врачевателей были обусловлены низкой вероятностью успеха и огромной смертностью.       Вероятность была настолько низкой, что их гордостью являлся один-единственный Тео, который не знал, нужно ему вообще гордиться или лучше бежать без оглядки.       Он украдкой бросил взгляд на приборы и удержал себя от гримасы. На данный момент показатели оставались в пределах нежелательной, но тем не менее нормы, впрочем, как и всегда, это было легко поправимо: стоило выпустить химеру на улицы города, как вылезли бы упущенные в ходе эксперимента недочёты и испортили картину до неузнаваемости.       Например, отмирание некоторых клеток, лишающее процесс исцеления какого-либо смысла, или вспышки излишней, нечеловеческой эмоциональности, доходящие до непозволительных выходок. Тео помнил, как избавлялся от характеристик, причисляемых к провальным: его изломанное тело лежало в луже крови, пока он беспомощно хрипел и умолял дать ему шанс за шансом, не подозревая, что другие кандидаты давным-давно умерли с клеймом неудачников. Врачеватели, действуя на потеху друг другу, хватали Тео за плечи, ведя к стулу с железными оковами, а затем били током, проверяя его терпимость к воздействию электричеством.       После тока следовали острые скальпели, до процедуры мирно оставленные на стерилизацию в боксе с раствором. Сначала Тео не ценил филигранность и точность, но, повзрослев, осознал всю восхитительность качественной работы: как правило, присутствовало меньше боли и крови, чем от раздирания плоти в клочья теми же клыками. Чем правильнее надрезы, тем проще становился процесс наблюдения и ожидания за потугами измученного тела. Срастание мышечного слоя и кожного покрова могло раскрыть Врачевателям многие функции организма их очередного детища.       Могло приблизить практически идеального Тео, старательно скрывающего под кожей беззащитного мальчика, к совершенству за гранью статуса «успеха».       — Обильная потеря крови, — скучающе констатировал Хирург, изучая рану изнутри. Тео мог представить, что он там увидел: рассечённые лезвием участки и начало гибели кровеносной системы. Под влиянием различных веществ и генетических образцов сверхъестественных существ человеческий организм отказывал по-разному: то медленно и мучительно, то быстро и безболезненно, то тасуя первое с четвёртым и второе с третьим. Не дождавшись реакции, Хирург шумно захрипел сквозь маску: — Повреждённые сосуды не подлежат восстановлению, а я не заинтересован посредственными показателями данного пациента. Патологоанатом, займёшься?       — Я пока занят. Позови, когда он окончательно умрёт, или отыщи Генетика. Что скажешь, Тео?       — Тео промолчит, — хихикнула выдуманная Тара, босыми ногами шлепая по грязному полу. Заляпанная в крови рубашка плотно обтягивала её раскуроченную грудную клетку. — Ведь Тео очень-очень страшно.       Тео даже не поморщился и просто вздёрнул бровь, с прищуром наблюдая за чужой работой. Распиленный череп лежал на столе вместе с забытой ранее тетрадью по геометрии — детям-убийцам тоже приходилось ходить в школу и поддерживать правдоподобное прикрытие. Патологоанатом откупорил сосуд с десятипроцентным раствором формалина и грузно повернулся боком в поисках ответа.       — Очень важно максимально сохранить базальную твердую мозговую оболочку для поддержания прижизненной анатомической формы головного мозга.       — Умница, — ласково прошипела Тара и затем указала на себя ладонью. — А теперь расскажи ему, как можно вырвать сердце и вживить в чужую грудную клетку.       Патологоанатом с одобрением кивнул и безжалостно затолкал головной мозг в ёмкость, не забыв плотно закрутить крышку. Мутный осадок поднялся со дна и облепил бледные полушария с чётко очерченными сосудами. Тетрадь вместе с осколками черепа отправилась в стоящую под ногами урну. Пульс подскочил, а Тара сместилась в сторону Хирурга, выпадая из зоны видения.       — Столь проницательный ум не должен пропадать зря. Иди и займись тем делом, для которого и был создан.       Тео поджал губы и тихо сглотнул, оглядывая тёмную лабораторию. В полумраке лежащий на столе Хирурга подросток казался ещё моложе, чем был на самом деле. Бледность и пустой взгляд отдалённо напоминали о том времени, когда так же безвольно лежал сам Тео, дожидаясь своей очереди.       — Что-то чувствуешь, Тео? — глухо произнёс Хирург, когда Патологоанатом скрылся за дверью, и Тео невольно напрягся. — Сочувствие? Жалость?       — Беспомощность, — с видом знатока ответила Тара.       — Скуку, — безучастно выдал он, давя желание блеять и лебезить, ползая на коленях. Его голос ни на секунду не дрогнул. — Я разочарован тем, какие они все слабые и никчёмные.       — Надо же, кого-то они мне напоминают… — задумчиво протянула Тара и накрыла кривящиеся от боли губы умирающего подростка бледной рукой. — Наверное, Тео.       Мертвецы остались без имён и лиц. Ни один из них не смог достойно перенести изменения. Снова. История повторялась, а Тео всё ещё был полезным и значимым. Всё ещё был единственным успехом.       И всё же дрожь, которая прошибла каждую клетку тела после слов Хирурга, лишала Тео покоя. Тревога, годами живущая в сердце, давала о себе знать, а голос выдуманной, искажённой стиранием памяти Тары шептал на ухо ужасающие вещи.       Тео сразу понял, что этот вечер был затишьем перед грандиозной бурей. А за бурей тихо следовала вереница будней, именуемая грёзами о несбыточном совершенстве.       Именуемая бесконечной погоней.