sons of god

– На сей раз О'Дрисколлы хорошенько тебе наваляли, а, Морган? Артур с трудом приподнимает веки, тяжёлые, будто налитые свинцом, ровно настолько, чтобы увидеть Майку. Тот прислонился к столбику, поддерживающему тент, и таращится на прикованного к постели Артура. Снаружи проникает тот пламенный оранжевый свет, который бывает лишь на рассвете и на закате. Сейчас Артур с трудом различает времена суток. – Чего надо, Майка? – бормочет Артур невнятно, с трудом ворочая сухим языком и потрескавшимися губами. – Да ничего, – пожимает Майка плечами, а потом в один медленный, неуклюжий шаг оказывается рядом с Артуром. – Лишь взглянуть хотел, как там наш уважаемый главный-после-Датча. Его рука тянется вперёд, и кончики пальцев касаются рёбер Артура, именно там, где они всё ещё покрыты кровоподтёками и так чувствительны. Артур пытается сбросить эту ладонь, но его собственные руки кажутся слишком тяжёлыми и непослушными, и Майка  только посмеивается над его неуклюжестью. – Майка, – Артур хотел бы, чтобы это звучало, как угроза, но больше похоже на мольбу. Пальцы  Майки давят сильнее; Артур хрипит и снова пытается его оттолкнуть. – Ходит много слухов о твоём маленьком отпуске, – говорит Майка. – О том, что сделал Кольм. Датч просто рвёт и мечет. Похоже, он не любит делиться любимыми игрушками. Его руки трогают Артура, сползают вниз по его животу. У Артура кровь стынет в жилах, немеют пальцы, в голове становится пусто, а в животе, прямо там, где прижата ладонь Майки, засело что-то тяжёлое, тёмное до черноты. Кто об этом узнал? Как об этом узнали? Неужели, когда он вернулся в лагерь, его вид говорил сам за себя? Или он сам все рассказал в одну их тех ночей, тёмных, бредовых, которые он едва мог вспомнить? – Пошёл вон, – рычит Артур. – Если больше нечего сказать, пошёл вон! Майка останавливается и... смеётся. Безумным, почти истерическим смехом, с присвистом на вдохе. – Морган, я сюда пришёл не для того, чтобы дразнить тебя. Я хочу понять, что в тебе такого, что все вертятся вокруг тебя. Сердце Артура пропускает удар. Он открывает рот, чтобы криком позвать Датча, и в ту же секунду чувствует, как крик застревает в горле; как чужая рука стискивает глотку, не давая вздохнуть; как дыхание Майки обжигает шею, и слышит мерзкий смех и тихий, дребезжащий голос: – Хорошая попытка, красавчик. Эти слова режут, как нож. Он пытается разжать хватку Майки, но бесполезно – пальцы дрожат, в руках совсем не осталось сил. Майка хватает что-то с прикроватного стола – Артур мельком понимает, что это его собственная бандана – и заталкивает её Артуру в глотку, так глубоко, что он не может её выплюнуть. – Вот так-то лучше, – рычит Майка, прежде чем перевернуть Артура на живот с такой силой, что плечо и рёбра буквально вопят от боли.  Безо всяких усилий он крутит руки Артура ему за спину и стискивает оба запястья в кулаке. – Заткнись уже, блядь. "Слезь уже, блядь" – думает Артур, и пытается сказать это вслух, но вместо слов у него изо рта вырывается лишь рычание и влажный, булькающий хрип. – Расслабься, Морган, я с тобой быстренько закончу, – эти слова мешаются с влажными звуками – Майка дрочит себе, смазывая член чем-то скользким, и Артур ещё успевает подумать: "Ну, хоть на это ему совести хватило" – прежде чем Майка с грубой силой всаживает в него член. Боль – такая знакомая, слишком знакомая – разливается по всему телу, от низа живота до самых рёбер, и становится сильнее с каждым дюймом, каждым толчком. Майка входит полностью, и Артур слышит, как он бормочет "Господи, ты тугой, как целка", но эти слова будто долетают сквозь туман. Ему хочется исчезнуть отсюда, куда угодно, спрятаться в собственном разуме, пока этот кошмар творится с его телом, пока оно задыхается от хлопкового кляпа, давящего на язык, и дёргается от пальцев, впивающихся в бедро. (С Датчем все не так... Датч груб, порой до жестокости, но он никогда не делает этого без спроса, он ничего не требует от Артура, Артур сам хочет ему отдаваться. Даже с Кольмом все было не так... Кольм мучил его, Кольм издевался над ним так, что Артур и представить не мог, каким оскверненным себя почувствует, но Кольм хотя бы давал ему сопротивляться. Кольм хохотал, когда Артур дрался и пинался, велел ему кричать, и Артур кричал, и в конечном счёте вся та мерзость была похожей на драку или перестрелку. Но сейчас творится что-то совсем другое). – Черт, Морган... – стонет Майка так, будто ему очень хорошо – судя по тому, как Артура мотает взад-вперед по койке, так оно и есть – а потом добавляет: – Терпи, парень, терпи... Слова эти срываются с его губ так легко, что Артура пронзает до костей внезапное тошнотворное осознание: Майка уже не раз вытворял такое с другими. Может, и с ним самим, пока он лежал тут в отключке. Он пытается встать...пытается ударить Майку, как следует ударить, врезать прямо в рожу, раздробить ему челюсть на хер... но руки по-прежнему обездвижены, а Майка вдавливает его в койку, нажимая на спину, и шепчет:  – Тихо ты, я уже скоро. Потом он низко стонет и кончает глубоко внутрь. Артура трясёт. Он не понимает, отчего: просто сперва трясучка охватывает плечи, потом ползёт вниз по спине и груди до бёдер, пока он весь не начинает трястись, будто невесть сколько пролежал в снегу. С довольным видом Майка слезает с койки: – Что ж... я все ещё не понимаю, чего они все в тебе нашли. Но спасибо за отличный перепих. Оу... и дай-ка я это уберу. Протянув руку, он вынимает бандану изо рта Артура. Едва рот становится свободным от мокрой ткани, Артур тут же выдавливает вместе с кашлем: – Ты... ёбаный злобный кусок дерьма... Майка бьёт его - сперва в висок, потом в переломанные рёбра. От первого удара у Артура перед глазами вспыхивают звезды; от второго в глазах темнеет. Он пытается отдышаться, а Майка тем временем опускается на колени так, чтобы посмотреть ему прямо в глаза.  – Оу, Морган. Это самое приятное, что я от тебя слышал. Затем он уходит, а Артур кашляет кровью.