“ Какие особые сближения, казалось ему, существуют между луною и женщиной? Ее отраженный свет, ее постоянство во всех ее фазах, восход и заход в назначенные часы, неопределенность ее ответов на вопросы, не подсказывающие ответа, ее способность влюблять, укрощать, наделять красотою, сводить с ума, толкать на преступления и пособничать в них, невыносимость ее самодовлеющей, деспотичной, неумолимой и блистательной близости, ее знамения, предвещающие и затишья и бури, призывность ее света, грозные предостережения ее кратеров, ее безводных морей, ее безмолвия, роскошный блеск ее, когда она зрима, и ее притягательность, когда она остается незримою” © Джеймс Джойс, “Улисс”
В тумане облаков находилось самое таинственное и завораживающее место на свете: Лунная Равнина. Покрытая мельчайшими капельками жидкой воды и кристаллов водяного льда, расстилалась она настолько далеко, что казалось, будто дойти до другого конца можно было только за целую вечность и одну неизмеримость. Птицы здесь ни щебетали на ветках, ни перебирали пёрышки, а звери ни прыгали из стороны в сторону, ни строили домики, не умывали детей. Всё как будто спало самым спокойным и ласковым сном, а единственным звуком, сопровождающим жителей равнины, была трель сверчков, игравших на крошечных скрипках на полянках. Лес был освещён тусклыми лунными лучиками, едва заметно стекающими с неба, будто нарисованными акварельными красками. Он рос непонятно откуда и непонятно как: вместо почвы всё было усеяно разного рода облаками, но в основном кучевыми. Кое-где виднелись и тучки, на которых росли разве что пещеры и груды камней. На кувшинках и пеньках горели свечи, поливая своим воском твердую кору деревьев. Раздалось шуршание травы, будто кто-то поджёг сухую тростинку, и один из фитилей засиял видным на сотни метров светлячком. Спокойный выдох тут же гасит огонёк тлеющего кусочка дерева. Девушка была похожа на героиню съемок девятнадцатого века: с пепельной кожей, обветренными графитовыми губами, угольными текущими по телу волосами чуть выше щиколоток, и ярко-тусклыми аспидными глазами. Она была одета в большой и явно очень тёплый угольный свитер, опускающийся ниже колен, а в руках керосиновый фонарик. Босоногая шла она меж деревьев, придерживая каждую веточку, поправляя уютно устроенные гнёздышки дремлящих зайцев, зажигая всё новые и новые свечи и создавая тропинку из огоньков за собой. Подле неё ходил туда-сюда с гордо поднятой головой волк Акин с шерстью цвета вороньего крыла, то и дело оглядывая посапывающих синиц, чтобы не упала ни одна из них с ветки.Девушку звали Туми и была она Лунным сиянием.
Туми казалась несуетной со стороны, но подобно своему светилу она могла быть страстной и молчаливой, бушующей и уютной, пугающей и невидимой. Она проводила свой день за заботой о Лунной равнине, прогулками с Акином, зажиганием свечей, уходом за спящими дневными животными и играми с бодрствующими летучими мышками и енотами. Любила Лунное сияние посидеть на краю облаков, катаясь на качели. Цепи её прикреплены к двум кипарисам, стоящим прямо напротив колоссально огромной царицы ночи - Луны. Она была размером по меньшей мере с одну восьмую небосвода и была так близко, что раскачавшись до лёгкого хруста веток кипариса, будто можно было её коснуться. Туми присаживается на край потёртых досок, тут же повисая в воздухе. Её волосы стекают вниз, а личико сразу же расцветает под бледными лучами Луны. Она погладила за ушком Акина, улёгшегося в метре от хозяйки, а затем начала потихоньку раскачиваться. Может быть, достанет до неё?... Хоть сегодня… Но вместо Луны вдруг на её колени прыгает заяц. Такой бледно-молочный, что казалось, коснись его разок, и он сразу же росстаит. Туми, опешив, останавливает качели. Что это было за существо? Ни разу не видела она таких в равнине… Акин дёрнул ухом, тут же уставившись на единственное, кроме него, не спавшее животное. Через мгновение или два волк срывается с места, рванув на бедное ушастое существо. Туми приоткрыла рот от шока, хватая свой фонарик, стараясь угнаться за зверьками, не наступая на безмятежно играющих свою мелодию сверчков. И даже удаляющийся свет керосинки не заставляет их прервать многовековую песню ни на секунду.Тринь-тринь…тринь-тринь…