Наш маленький мир

Дилюк учили делать всё, что подобает наследнице Рагнвиндров: изящный реверанс, держать осанку, кокетничать с молодыми лордами, правильно накрывать на стол, играть на фортепиано и держать свою комнату в чистоте и порядке. Но её никогда не учили сражаться на шпагах, ориентироваться в лесу по мху или солнцу, а уж тем более — дерзко отвечать должностным людям. Зато этому учила Кэйя. Кэйя — морской бриз, сгусток энергии, дикая кошка, а самым простым словом — Любовь. Её глаза — звёздная карта, улыбка — тёплые объятия, руки — нежный бархат. Она никогда не знает слово «нельзя», но знает «справедливость», вырисовывая его на белоснежных холстах — стены особняков знатных лордов; она танцует на площадях вместе с цыганами, а затем, даруя миру свой смех, убегает от городовых; вытаскивает Дилюк ночью на улицу, отводя её к гавани и рассказывая о пиратах. Крепус молчит, оставляя благоразумный выбор на совесть дочери, а Аделинда лишь хмурится и угрожает запереть юную леди в комнате до конца жизни. (но затем, кусая губы в попытке скрыть улыбку, передаёт букеты цветов с записками; поймав Дилюк в коридоре, где-то в половину первого ночи, подсовывает ей чуть тёплые пирожки, а утром, как бы невзначай, спрашивает о делах Альберих.) — В Кхаэнриа моя семья была знатной и богатой, но во время государственных переворотов нам пришлось бежать и жить на улицах, — Кэйя растягивается на траве, перед этим постелив покрывало. Если что и осталось от аристократических манер этой девушки — это отношение к своему внешнему виду да грациозные движения. Дилюк присаживается рядом, сняв туфли и зарываясь голыми ступнями в траву, ёжась от лёгкой щекотки. — Наверное, это было тяжело. Потерять дом, положение, да вообще…- Рагнвиндр задумчиво выводит ногтём линии на смуглых запястьях Кэйи, мягко нажимает на оливковые вены, прощупывая пульс. Кэйя пару минут молчит, закрыв глаза, чем бесстыдно пользуется Рагнвиндр, любуясь очертаниями чужого лица, отмечая маленькую родинку на виске и небольшую трещинку на губах. — Не знаю. Думаю, мы ещё слишком молодые, чтобы всё серьёзно осознавать, — Альберих корчит гримасу. — Как там мастер Крепус говорит? «Молодёжь нынче хуже ветра!» Дилюк коротко смеётся; душу щекочат бабочки, которые порываются вырваться наружу, а в уголках глаз собираются слезинки — не горькие, а сладкие от нежности и любви. Кэйя тянет за локоть к себе, зовёт тихо губами, и Дилюк послушно укладывается головой на чужую грудь, закрывает глаза, вслушиваясь в мелодию сердца подруги — тук-тук-тук. Успокаивающая колыбель на ночь, симфония только для одной Дилюк — та не хотела бы делиться ею с кем-то ещё. Да и своё сердце она отдаёт лишь одной. — Так хорошо, да? — шёпот в макушку, мягкие руки вокруг плеч и пальцы — холодные, оглаживающие веснушки на бледной шее. — Хочешь, завтра сходим в Спрингвейл? Я слышала, намечается ярмарка. — Хорошо, — тихо отвечает Рагнвиндр, перехватывая смуглую ладонь и сплетая пальцы — бледное контрастирует со смуглым, веснушки приветливо улыбаются родинкам. — Встретимся пораньше утром и пойдём. Около особняка Груннхильдров. Может, Джинн захочет с нами? Хотя, наверное, её снова не отпустит матушка… Ладно, посмотрим. Хочешь, расскажу о русалках? Мне недавно такую историю сообщили… Дилюк довольно, нежно вздыхает, невесомо касаясь сцепленных рук своими губами. Так и застывает, вслушиваясь в голос Кэйи, в её тон и тембр, погружаясь в — она уверена — выдуманную историю о русалках, встречающиеся в их гавани, о их магии и намерениях, а также о бедных моряках. Дилюк Рагнвиндр многому ещё надо научиться, но пока что она — влюблённая. Она — новый рассвет, встречающий всех красными всполохами волос, слегка хмурым взглядом. Но её уголки губ — полумесяцы, а улыбка — мягкое облако. Пока рядом Кэйя. А она рядом будет всегда — это уж точно невыдуманная история.