░░░
…тысячу раз да. Да, возвращаться домой бывает не только приятно, но и трудно. В груди невыразимо щемит от шелеста клёнов, от суеты порта на Рито, от знакомого акцента в речи. Если бы не локоть Бэй Доу на плече — ох и раздражает эта её манера! — Каэдэхара, как есть, упал бы да разрыдался… А может, ему только так кажется: ведь потом неделя на Наруками пронеслась, как блеск падающей звезды. Вот уже пора возвращаться на «Алькор» и покорять неведомые морские просторы — а Кадзуху сегодня сёгун знает как занесло в заштатный пригородный ресторанчик, ещё и в компании досина Сиканоина. Стоило ему узнать, что Каэдэхара хотел бы отметить отъезд как положено… — и дальше всё понеслось быстрее ветра. Да, типичный инадзумский интерьер слишком лаконичен, если не беден — даже по сравнению с нехитрым убранством кают на «Алькоре». Перегородки-сёдзи, несколько картин на тонких холстах. Странно, что в этом месте вообще нашлось нечто вроде отдельного кабинета, да ещё и свободного. Или это Хэйдзо организовал по знакомству? Наверняка у него больше связей в городе, чем пальцев на всех конечностях; а скромная должность — лишь прикрытие для больших дел. Во всех смыслах. Да, в своё время именно Сиканоин приложил руку к тому, чтобы Кадзуха не понёс наказания за участие в военных действиях на стороне Ватацуми. Чтобы изгнаннику было позволено вновь покинуть родину, и при этом однажды он смог вернуться домой. Конечно, Сиканоин как представитель сёгуната всего лишь работал на то, чтобы сгладить тяжёлые впечатления от Инадзумы в глазах путешественницы — но что с того, если от этого выиграли все? Да, Кадзуха смог отпустить прошлое, несмотря ни на что. Томо — его друг — сам в ответе за свою почётную и страшную смерть. Это много раз звучало из уст Каэдэхары, будучи чистой правдой; однако он до сих пор в обиде на то, что покойный так и не сразился с самóй всемогущей Наруками Огосё, не узрел блистательного и страшного удара Мусо но Хитотати. Возможно, меткий глаз, тугой лук и роковой разряд были ничем не хуже — но отчего смельчаку отказали хотя бы в последнем его желании, заранее зная, что он обречëн?! Да — и об этом Хэйдзо тоже слышал из первых уст. Он вообще знает и узнаëт слишком много. Даёт расслабиться, подставляет плечо, позволяет болтать без разбору… — и ты на крючке. В каждом слове ты будто отдал часть себя: так просто её не бросишь, даже если завтра уплывëшь за тридевять земель. Не всё ли, впрочем, равно, если прошлое стало горсткой кленовых листьев, что вот-вот охватит свирепое пламя? Тысячу раз — да. Пусть это пламя — всего лишь горючая горькая жидкость.°°°
Каэдэхара пьян, как сапожник. Стихи, вино и меч — таков, по его мнению, удел самурая. Лёгких ритмов и взмахов меча в его жизни всегда было немало, но вот вино держит под замком не кто-нибудь, а строгая капитан «Алькора». Оттого в этот вечер — последний на Наруками — оно льётся рекой. Сиканоин не пьёт никогда и ни с кем, будь то даже сёгун; но, хоть тысячу раз не принимай это на свой счёт — осадок не вылить. Обидно. Зачем же здесь Хэйдзо? Он уж точно не враг, хоть и вредина. Раз всё знает — то всё и поймёт с полуслова. В этом узком кругу можно побыть единственным пьяным!°°°
Кадзуху не узнать: вино не просто развязало ему язык, а выпустило наружу весь внутренний ад. Занимательно, думает Сиканоин. Вот они, упрямые корни гибкого клëна! Корни, видавшие острый топор… — Слушай, ты! — ярится Кадзуха. — А?.. — …два возьми, барабанить будешь! Хэйдзо в ответ лишь фыркает. Пусть его злится сколько угодно, лишь бы не молчал: каждое слово — золото, только внимай. Главное в этом нелëгком деле — не преграждать путь стихии, даже когда охота закатить глаза и уйти. Хэйдзо слушает, слушает, слушает… — рука затекла подпирать подбородок, пришлось прислониться к жёсткой спинке скамьи. Жареные фиалковые дыни исчезают с блюда ломтик за ломтиком, будто улики в карманах. Давний секрет всех трезвенников: зовут выпивать — слопай всю закуску. Его заклятый приятель напился от души, но всё ещё в сознании: взор осмыслен, в нём — мутная, мрачная, давно затаëнная злость. Однажды Каэдэхара перестанет припоминать Кудзë Саре позорную, на его взгляд, казнь Томо… да, когда-нибудь. Возможно, после собственной смерти. — У меня к тебе вопрос, служака. Голос, севший от возлияний и излияний, превращается в тихий хрип после неумело опрокинутой залпом рюмки. — Говори. Хэйдзо прекрасно знает, что это за вопрос, потому что звучит он — на все лады — уже раз в третий. Или седьмой. Или… — Когда ты перестанешь трахать свою генеральшу? — …никогда? Хэйдзо почти злорадно усмехается: тот всё равно ничего не сделает и не скажет. Во-первых, если бы не глупая случайность — воронье перо за узорчатым поясом, — никто бы и не узнал. Во-вторых… поверят ли бывшему государственному преступнику средней руки, да и кому может быть интересна затëртая сплетня? Кто-то и так догадывается, кто-то подозревает, кому-то — плевать. Сëгуну, например. Пока генерал преданно исполняет свой долг — тысячу раз всё равно, кто её трахает. Значит, всё равно и самой Саре: делай, что хочешь. Наконец, сам-то Каэдэхара неотразимо хорош: бывает в Инадзуме чуть чаще, чем раз в никогда, и со своей капитаншей ему живётся куда веселее, чем самому Хэйдзо. У той хотя бы есть собственная каюта, где Бэй Доу сама себе хозяйка — не только себе, но и своей шустрой корабельной крыске. С Сарой не так: она слишком на виду, и им с Хэйдзо приходится пользоваться любой возможностью, любым временем, любым пространством. Впору и впрямь закатить глаза. Когда он трахает Сару — как же несносен Каэдэхара со своим корабельным жаргоном!.. — небо становится ближе, и в нём сверкают молнии. Сладкая птица, сладкая, сладкая: робко шепчет, нежно зовёт… даже сердится сладко. Можно хитрить: наступать, уклоняться, играть в поддавки. Можно брать — каждый своё, — и после делить на двоих. Можно просто падать друг другу на грудь и целоваться, будто безумные, пока в лёгких не закончится воздух, а губы не раскраснеются, как кровоцветы. Хэйдзо хочет её каждое мгновение их встреч. Нет, не так: он хочет быть с нею. Он не только… не только это с нею делает — в том и всё удовольствие. Он исследует её душу; он очарован её хитросплетениями, переливами и противоречиями. Чем больше она открывается Хэйдзо, тем сильнее его захватывает то, что творится на глубине: по каким артериям струится жизнь, где таится могучая ярость, каковы слабые места — о, как хочется ими владеть, тончайше касаться их с милой усмешкой, ревниво беречь для себя, будто хрупкую раковину!.. Сара — и хрупкость? Сара — и сомнения? Сара — и отчаянный, смиренный, усердный полёт за пределы повседневности? Сара… и боль, и желание, и трепет, и томительный покой. Сара, Сара, Сара. Кудзë Сара. Генерал, тэнгу, человек, женщина. Вся её личность — предмет головокружительного расследования, в котором вечно будут появляться новые и новые подробности. Дело, по-настоящему достойное Сиканоина Хэйдзо. Без этого ему опротивело бы трахать свою генеральшу быстрей, чем он сделал бы это в первый раз. А ещё она ему, сëгун разрази, нравится. Очень нравится. Сладкая, сладкая птица: за всю жизнь не насытишься. …Не то чтобы вся эта информация была релевантной для Каэдэхары. — Ну-ну, — тот всё ещё мрачен, пьян и запальчив. — Дай угадаю, нахрена ты это спрашиваешь, — наконец злится и сам Сиканоин. — Что, в каюту пускать перестали? Или, никак, ревнуешь?.. Мало ли что на уме у всяких юных поэтов… — Да вашего же сëгуна, — уже Кадзуха закатывает глаза. — Хватит приписывать мне свои нечистые намерения! Лучше расскажи-ка мне, как вы там развлекаетесь. — Ну уж нет, — недобро смеётся Хэйдзо, подливая обоим лимонада из волчьего крюка. — Это государственный секрет. А вот тебя послушал бы с огромным удовольствием. Кадзуха осушает залпом стакан, позабыв, что на сей раз там не выпивка. — Много чести. — Нечего рассказать — так бы и признался, — Хэйдзо совершенно искренне пожимает плечами, досадуя на себя, что воспользовался столь банальным риторическим приёмом. — Знаешь, — вновь кипятится тот, — а ведь именно тебя она и заслужила, язва ты расчëтливая! Так что можешь продолжать в том же духе. — Мне же лучше, — Сиканоин невзначай подсовывает Кадзухе тарелку с остатками рисовых шариков и блюдо со свежей порцией жареных фиалковых дынь. Кадзуха наконец-то вспоминает о существовании закусок, и Хэйдзо выдыхает с облегчением. Ещё не хватало этому ветрогону знать, к примеру, про припасённые Сарой онигири!.. — и, тем паче, про стыдные тайные нежности. Тайны всесильной генерала Кудзё. Сладкая, сладкая, сладкая птица — даже сама не знает, насколько. Слаще, чем прозрачные мидзу мандзю — и, как они, тоже с сердцевинкой из терпких ягод.░░░
День завершается вовсе не бочонком рома. Это — не для него, не для Кадзухи; да и никому тут не положено, и обязанности на корабле сменяются строго по кругу. Гальюны — значит, гальюны: дочиста, все до единого. Бэй Доу никому не даёт послаблений… и, наверное, это хорошо. — Никак, устал? — она хлопает его по плечу, незаметно затащив в каюту. Здесь тесновато, почти нет света, но уютно и пахнет деревом. Каэдэхара успел полюбить этот запах как никакой другой. — Зверски. Чуть с ног не падаю. — Тогда марш к себе. У меня ещё много дел. — Там шумно, — брови Кадзухи страдальчески складываются домиком. — Отбоя ещё не было. — Как ты мне надоел, неженка, — без лишних слов она указывает ему на кровать. — Гальюны-то вымыл? — А то, — тихо смеётся он. — Ну, и сам ополоснулся чистой водицей. — Ещё бы, — беззвучно хохочет Бэй Доу. — Вонючек мы здесь не держим, как и лентяев. «Разве что корабельных крыс?» Хочется сострить, но её уже нет здесь, да и неприятностей на свою голову как раз не хочется. В конце концов, здесь ты просто член команды, без уловок, без привилегий; а быть с нею — не привилегия: всего лишь воля обоих. Крепкая, как канат.°°°
«Всё в порядке?» — сквозь сон слышен необычайно заботливый голос. — С чего бы нет? Бэй Доу садится рядом. Кадзуха широко улыбается и гладит её плечо — мускулистое, крепкое. От её волос пахнет морем… и чем-то сладким. Чем? — ему неизвестно. Да и не надо. — Спасибо тебе. За всё, — успевает прошептать он, прежде чем Бэй Доу крепко поцелует его и утопит в своих объятиях. Иногда она не церемонится: быстро приходит, ещё быстрей удаляется. Деловито берёт своё — и только. Иногда она требует: «давай, удиви меня». Чем можно её удивить, кроме инадзумских жестоких штучек, которых она не любит?.. — разве что хитроумным сплетением слов. Единственное, что осталось у Каэдэхары от прежней жизни молодого аристократа. Не считая меча, разумеется; но тут он ни к чему. Иногда она необычайно нежна. Кадзухе нравится, когда так. Нравится прикасаться, нравится спрашивать, нравится… удивлять. Как-то само собой получается, если не требуешь. — Ну ты и выдумщик, Каэдэхара, — с улыбкой заключает она, переведя дыхание. — Просто я… Он кладёт голову ей на грудь, вдыхает тёплый запах. Приятно, приятно, приятно. Нравится. Нравится… — Бэй Доу. — Чего тебе, Каэдэхара Кадзуха? Её пальцы лениво перебирают его волосы: впору прикрыть глаза и довольно мурлыкать — а он сейчас зверски серьёзен. Поднимает голову, пытается поймать пытливый, но ласковый взгляд. Речь упорно не хочет быть цветистой: приходится говорить как есть. — Я хочу быть с тобой вечно. — Дура-ашка, — она не прекращает пропускать сквозь пальцы выжженные солнцем пряди. Кадзуха заводится с пол-оборота: он ненавидит, когда его не воспринимают всерьёз. Обычно Бэй Доу так не делает: и спуску ему не даёт, и в каюту пускает, как взрослого. Но… но сейчас горло так и сжимается от возмущения. Голос становится низким, хриплым и, кажется, страшным. — Я готов умереть за тебя, слышишь? — О-о-ох, — тянет Бэй Доу. — Хитрые вы там в своей Инадзуме — чуть что, и сразу помирать? Так то дело не сложное, а вот на корабле убраться… — твою ж!.. — не выдерживает Каэдэхара, разражаясь парой солёных морских словечек. — Где так научилась бить по больному? — Прости, не рассчитала, — признаёт Бэй Доу. — Но что же ты всё про смерть? Ведь ты мне нужен. Живым. Озорным. Как есть. — С… спасибо тебе. То есть… да, конечно, да. Кадзуха глубоко задумывается, откинувшись на спину. — Я больше не инадзумец, и в то же время это неправда. Бэй Доу негромко фыркает и укладывает его голову себе на плечо. Он с удовольствием поддаётся, чувствуя, как её голос вибрирует в груди. — И не надо прикидываться, что ты не оттуда. Мало ли где мы все родились, главное — понимать, куда мы держим курс!.. Впрочем, это очевидно. И так каждый день твержу всему кораблю одно и то же, теперь вот мысли по кругу ходят… старею, что ли? — Прекрати. Он укрывает её одеялом — новёхоньким, с причудливыми узорами, которые могли придумать только на её богатой, просторной родине; и Инадзума — он вдруг понимает — ничем не хуже той. Даже если там все и впрямь норовят помереть. — Спасибо, — Бэй Доу довольно потягивается и зевает. — А то вставать ни свет ни заря! — Что да, то да, — эхом откликается Кадзуха. — Что «да»? Завтра камбуз драишь, не забыл? — …так точно, капитан! — Спасибо скажи, что только на «Алькоре». Мог бы и во всей эскадре, не прибедняйся. На этом разговор внезапно стихает. Кадзуха тихо прижимается к грозной Бэй Доу, и оба вскоре погружаются в недолгий сон.░░░
Клёны на Рито шумят так же, как прежде, а ветер, что не стихал со дня прибытия, стал ещё сильней — но Кадзухе отчего-то легко: ушло-таки похмелье и унесло с собой все печали. Если, конечно, в одной только выпивке дело. Но не всё ли равно, раз с души будто камень упал? Уезжать не противно, не страшно, не горько, не грустно. Только в сердце немного колет, когда взгляд падает на пришвартованный вдалеке «Алькор». Кадзуха и вернулся-то лишь благодаря тому, что у Бэй Доу в Инадзуме случились важные дела — что сейчас, что неделю назад. — Свобода, конечно, вещь относительная, — так и не докрутив мысль до конца, вздыхает он. — А то, — эхом отзывается Сиканоин, со значением хлопая себя по плечу, чтобы звякнула пряжка с эмблемой комиссии Тэнрё. Кажется, у него тоже случились какие-то дела на Рито, — в порту у сыщика всегда много работы, — а вместе добраться было удобнее. Кадзуха окидывает небрежным взором всю гавань. Может быть, всё это на самом деле — совершенно ненужное самооправдание? Каэдэхара приехал на родину просто потому, что хотел, и уезжает, потому что есть куда возвращаться. Хэйдзо провожает его… ну, уж точно не из вежливости. Не всё ли равно, в таком случае, — отчего и зачем? Погружённый в созерцание, Кадзуха вздрагивает, когда Хэйдзо зачем-то решает отскочить в сторону; и тут на плечо ронина с силой опускается крепкая ладонь. — Капитан?°°°
От Бэй Доу слегка пахнет пряностями и хорошим алкоголем. Хэйдзо немного гордится тем, что заметил капитана куда раньше, чем непутёвый член корабельной команды. — Вот ты какой… молодой олень, — улыбается высокая женщина в красном, подавая детективу руку: конечно, не для поцелуя. — Простите, господин Сиканоин, в нашем деле без юмора долго не протянешь. — Без чинов, — улыбается он, как и всякий раз, когда к нему обращаются чересчур официально. Однако в устах Бэй Доу и «чины» звучат будто в насмешку. Люди, становясь сами себе хозяевами, часто теряют стыд, замечает про себя Хэйдзо. Он прекрасно знает, что этот принцип можно отнести и к нему самому; но всё-таки он сотрудник конторы, у него есть определённое поле деятельности… и генерал Кудзё. Она строга, справедлива, могущественна… — такие вольности не по ней. — Странно, — подаёт голос Кадзуха. — Мне кажется, теперь я знаю об Инадзуме куда больше, чем в те времена, когда жил здесь… — Это я тебе ещё не все сплетни в околотке пересказал! — важно изрекает Сиканоин, чтобы потом от души прыснуть со смеху. — Марш-ка на корабль, дружок, — встревает Бэй Доу, явно заметив, что на Кадзуху нашло лирическое настроение. — Тебя никто ждать не будет. — Так точно, капитан. Он мягко улыбается и, пожав руку Хэйдзо, уходит в сторону причала. К своему новому дому, который подарил Каэдэхаре весь мир… но что-то важное, должно быть, и забрал. Наверное, к лучшему — Хэйдзо всегда предпочитает думать именно так. — А ты-то не промах, как я погляжу, — Бэй Доу с дружелюбной улыбкой треплет его по плечу. — Странно, что до сих пор один, как перст, и гол как сокол. «Интересно, — мелькнуло у Хэйдзо в голове: — не знает или виду не подаёт?» Кадзуха, конечно, тот ещё ходячий язык без костей, но ему хватило бы ума смолчать про слишком довольный вид досина Сиканоина с пером на поясе. Ну, или предупредить Бэй Доу, что об этом лучше не… ха, будто она и сама бы не сообразила! — Смотри совсем там пылью не покройся в своей конторе, — она кивнула ему в знак прощанья и направилась к кораблю вслед за Кадзухой. Тот уже принял сосредоточенный вид, чтобы не смущать команду. Хэйдзо ещё долго провожает их взглядом, но не ждёт отплытия «Алькора»: в порту делать больше нечего — значит, нужно возвращаться на Наруками. Надо появиться наконец в участке, пусть бы и для вида. В конце концов, Сара будет довольна, узнав, что он закончил отчёты по паре-тройке мелких дел. Маленький волноход, держа курс на большой остров, оставляет за собой след из морской пены, огибая безымянные островки. Хэйдзо позволяет себе от души замечтаться: будто бы сегодня ему велено явиться в комиссию пред генеральские очи… …значит, вскорости он защëлкнет наручники на запястьях своей птицы и будет нежнее нежного разминать ей косточки пальцев, пока она не сдастся на его милость. А после… — он расцелует Сару, ляжет рядом, обнимет её покрепче и задремлет на упругом, уютном плече.