хоть розой назови

      если б у Яна спросили, кем он хочет стать, когда вырастет, он бы и сейчас ответил, что лучше б остался в универе, получил свою докторскую степень и с радостью торчал бы неделями на кафедре высшей математики, задыхаясь от пыли на громадных стеллажах и стойкого запаха чернил. жил бы себе спокойно в своей Любляне, читал лекции озабоченным студенткам, выезжал бы в отпуск отдохнуть на пару недель и с друзьями бы встречался раз в месяц в каком-то обоссанном баре. может, даже семью бы завёл, - развёлся бы, конечно, но всё равно считается, - ну или кота ещё одного или даже псину, да и гнил бы себе припеваючи в своих четырёх стенах, пока ему бы не стукнуло шестьдесят и он не пустил себе пулю в лоб.       потому что пуля в лоб объективно лучше, чем это.       потому что в старшей школе Ян читает где-то, что занятия музыкой с математикой помогают, мол, мозг в разных направлениях развивается, всякое такое, и пиздохает на уроки гитары, потому что а хуле нет? и играет себе, и играет, и вроде даже получается, пока до него не доёбывается пацан ростом под два метра с дохуя добрым лицом, которому препод сказал, что Ян "так-то играет неплохо, да и создайте вы, ребята, группу".       только Крис - та самая шпала под два метра - парень нормальный, приземлённый, не курит и не пьёт почти, родителей любит и стихи пишет на переменах, и вообще он хороший, приятный тип.       а дружок у него тот ещё клоун.       клоун с шилом в жопе, не иначе, потому что Боян - падла этакая - местный массовик-затейник, затычка в каждой школьной бочке и самый главный активист гимназии, которому делать, видимо, нехуй, ибо идеей рок-группы он горит так же, как у Яна с него горит жопа, если не больше, и своим “ну группу, а? охуенно ж будет, Янчи” он заёбывает его в каждый обеденный перерыв, когда Яну, вообще-то, уравнения решать надо, а не эту псину усмирять.       псину, да. потому что носится он, как кобель корги, кругами, жопой виляя, лая на всех. улыбается, язык высовывает, мол, ебать я дружелюбный, погладь меня по голове, может, и лапу дам, или ладонь тебе оближу, или ещё что похуже, ебаный золотистый ретривер.       и ведь Ян ведётся. ведётся на глазки-бусинки, на бровки домиком, на волосы его взъерошенные, на дружеские похлопывания по плечу, на это его злосчастное Янчи, Янчи, Янчи, на поведение его псиное, на его морду радостную, только хвоста, блять, не хватает.       Яну вообще всю жизнь только коты нравились, на собак ему было искренне поебать, и он думает, что это какой-то ебаный кармический урок, мол, посмотри, что теряешь, вот он, валяется в траве, рожу из окна высовывает, пока вы в машине едете, гоняется за фрисби, как щенок, и светится так, будто вора за жопу поймал, как полицейская собака.       а ещё Боян у нас бисексуал.       о чём Ян, естественно, узнаёт не сразу, они ведь пока только просто друзья, а не лучшие друзья, хотя Цветичанин свою сексуальную жизнь особо и не скрывает. сначала Ян думает, что это шутки такие, мол, Мартин решил подъебать, да или даже Крис, ведь все так делают, но один раз они в клуб идут с подделанными документами, ибо пиздюки ещё, и напиваются, только вот Крис и Ян торчат у барной стойки, а Боян исчезает за дверью мужского туалета с каким-то мужланом под ручку и возвращается с нихуёвым засосом на шее.       - я не гей, - говорит он Яну на следующий день, уже после того, как Петех ему таблетки в глотку запихивает, ибо похмелье у Бояна та ещё сука. - я, ну… и по девочкам тоже.       - ага, понял. запивай давай, ловелас.       и всё бы ничего, только Яну бы хотелось, чтобы это хуйло осознало, что никакие мальчики ему не нравятся, нашло бы себе девушку, да такую, поженственнее, с грудью большой, блондинку с длинными ноготками, и сказало бы, что нет, пацаны, это я просто экспериментировал, я только по бабам, вы чё.       но Боян такого не говорит.       он встречается с девушками, конечно, особенно с той самой, ага, да и с парнями тоже, только почему-то этим парнем никогда не бывает Ян.       потому что если бы Боян был натуралом, Ян бы не строил себе надежд. не обдумывал каждый взгляд его глаз, чёрных, как смоль, каждое прикосновение, каждый шаг в его в сторону, каждый хлопок по плечу, каждый удар по колену, да всё, в общем-то, не обдумывал бы, потому что Боян тактильный до пизды, а Яну бы уползти под камень от этой его тактильности и больше никогда не видеть эту псиную рожу.       потому что Боян красивый. Боян умный. Боян добрый. Боян внимательный, дружелюбный, весёлый, смешной, звезда любой тусовки, объект обожания каждой второй пизды и каждого первого озабоченного мужлана, которому бы присунуть мальчику помоложе да посимпатичней. а ещё кумир забитых геев, которые дрочат на его светлый облик ночами напролёт, но подойти не решаются. как Ян.       и такой он энергичный, этот ваш Цветичанин, такой яркий и громкий, повсеместный, блять, и такая он заноза в заднице, что Боян походу тот самый человек, который Яна в могилу сведёт, потому что Ян, вообще-то, совсем не такой.       Ян тусовки не любит. и шум он не любит. и на сцене выступать тоже. да и людей, если честно, не особо, а вот Боян от людей заряжается и носится на их первых концертах, как заводная игрушка с батарейками в пятой точке, и Яну покоя не даёт.       и таскает его везде, потому что “жить надо, Янчи, а жизнь, она не в уравнениях, понимаешь? лови момент.”       Ян понимает, но нахуй послать его всё же хочет. не всё же в сказке жить.       только вот Ян молчит. и терпит. и даёт водить себя по всяким ебеням в три часа ночи, чтобы за этой же псиной следить, чтоб Цветичанин вдруг из окна не наебнулся или жопу свою не порвал.       и Ян следит. и смотрит. и наблюдает. да так усердно наблюдает, что скоро даже глаз отвести не может, ибо втюрился по самые уши, только вот начинается это не с бабочек в животе, а с ебаных пауков, с того самого, который из-за толчка выбегает, когда после очередной вписки он Цветичанина за волосы держит, пока тот очень выразительно блюёт, ибо "да ничего мне не будет, Янчи, ты же знаешь", и Ян знает, знает, что будет, потому что Боян тот ещё гондон и на своё здоровье ему поебать, только вот на коленях перед унитазом он стоит очень уж поверженно, стыдливо почти, уязвимо, и волосы у него мягкие-мягкие, и кожа на шее гладкая такая, нежная, да и сам он тёплый-тёплый, и хныкает он, как щенок, и руками за Яна цепляется, не уходи, Янчи, пожалуйста, мне плохо очень, останешься, а?       и Ян остаётся.       потому что как тут, блять, не остаться, когда к тебе прижимается это чудо природы.       только внутри у него что-то переворачивается, ломается, что ли, трескается, а потом Боян лежит у него на плече и плачет, носом шмыгает, сопли подтирая, потому что его тёлка бросила, а он её "как бы любил, да и делал для неё всё", и Ян вообще не понимает, как он до такого докатился, блять.       потому что поддерживать это ебучее недоразумение должны его ебливые друзья. или Крис, на крайний уж случай, ну или тот же Мартин, но никак не Ян.       и на концертах он тоже Мартина заёбывать должен, Мартина и Криса, да и Юре тоже, но не Яна, совсем не Яна.       только вот почему-то эта псина садистская к нему на сцене так и льнёт, цветы ему в рот засовывая, едва ли не только ему, блять, каждый, сука, раз именно ему, только этот долбоёб не догоняет, что розы с шипами бывают, и херачит прям так, мол, всё проглотишь, мальчик, не ломайся.       и Ян послушно берёт розы в рот, едва ли не нанизывая язык на шипы.       потому что всё должно быть поэтично, знаете, метафорой какой-то, символом неразделённой любви или какой-то очередной поеботы, ведь Ян же на математику задрачивает, так что нахуй ему простая жизнь, да?       и трогает Боян постоянно только его, да и засасывает на сцене только его, ну как засасывает, просто смотрит щенячьими глазками, губки надувает, пока Ян на него внимание не обратит, а потом глядит на него, мол, ну давай, а, по-дружески, Янчи?       Ян после этого даже пить боится, хоть вкус губ Бояна даже не прочувствовал толком - его собственные рецепторы уже давно куревом забиты, да и поцелуем это едва ли можно назвать, хотя, конечно, хотелось бы.       этот раз, естественно, не первый, ибо во время своих пьянок Боян очень любвеобильным становится, норовит всех обнять и засосать, ведь это же не значит ничего, конечно же, он просто человек такой, по нему видно. и Яна он целует пару раз, смачно так, звонко, только губы не разжимает, потому что "куревом от тебя воняет за километр, Янчи, как ты эту поебень вообще в свой организм пускаешь?"       от поебени слышу.       и всё бы ничего, только потом Боян опять со своей пассией расстаётся, только того пацана он вроде и не любил даже, просто в интрижку втянулся, но ноет он Яну знатно, и упивается, и напивается, и валяется с похмельем в его же, Яна, кровати, потому что "до моего дома идти дольше, а я чувствую, что умру, ну Янчи, ну будь хорошим другом."       и Ян тащит его тело к себе в квартиру. и Боян бесцеремонно зелезает в постель, начиная сопеть, и под утро уже бормочет ему сквозь подушку, потому что Ян рядом лежит, чтоб тот пьяница своей рвотой во сне не захлебнулся, бормочет, бормочет, мол, не влюбляйся, Янчи, отношения - хуета собачья, и Ян соглашается.       собачья, это уж точно. и полная хуета, ага. только поздновато чуть-чуть.       Боян даже пиздострадает немного, в личку тому парню долбится, названивает, чтобы сказать ему, что он гондон, на что Крис выдаёт очень философское “вот знаешь, я к психологу ходил, мне сказали, что нужно представить какой-нибудь предмет этим человеком и ему всё высказать, я вот цветку в горшке всё говорил”.       и ржут они все дружно, хором, и Крис глаза закатывает, но у Яна эта мысль из головы не уходит, потому что ёбаные розы.       ёбаные розы с ебливыми шипами, каждую из которых он бережно забирает домой после концерта и в вазу ставит, потому что ну он же дал, он же её трогал, он же захотел её Яну всунуть.       только вот Яна от этих роз тошнит уже, он бы лучше кактусами давился, от них хоть толку больше, но Боян Цветичанин себе не изменяет, как и фанаты.       роза пахнет розой, хоть розой назови её, хоть нет.       и с каждым ёбаным бутоном Ян курит в день на одну сигарету больше. никотин впитывается в ранки на языке, но ему уже, если честно, давно поебать. бабочки задохнулись от табачного дыма, поперхнулась шипами и потихоньку разлагаются, только сердце сводит иногда, да в груди колет, но ничего же страшного. переживём.       а потом появляется Наце.       сначала Мартин уходит, конечно, и Яну не по себе, потому что это минус один человек, который с выкидонами псины цветочной справляться мог, да и Наце этот особо доверия не вызывает.       хуй знает, где Юре его вообще откопал, но чел, вроде, нормальный, адекватный, да и в музыке хорош.       только вот слишком уж Бояна напоминает.       не носится, как псина, кругами, нет, да и без батареек в жопе, только вот к Яну лезет постоянно, хоть и не сразу, а спустя пару недель. трогает его, обнимает, за волосы дёргает, по плечам хлопает, хватает за руки. про гитару всё спрашивает. футбол зовёт посмотреть. выпить. развеяться. странный, в общем.       Ян, правда, ему отказывает раз за разом, потому что меня Боян позвал/не могу, я с Бояном/Бояну плохо, надо помочь/я устал, не могу сегодня.       и Наце это всё хавает. и общаются они, вроде как, нормально, если не считать его косых взглядов, только Наце его курить отучить пытается, да и бутылки дешёвого пойла отбирает, когда видит, что Ян морщится, и даже пару раз домой его пьяным подвозит. типа хороший друг. вливается в компанию. да и сигареты он у него не отбирает, как Боян, а просто языком цокает, так что Ян забивает хуй.       а Боян продолжает его лапать, и трогать, и по волосам гладить, и садиться к нему близко-близко, и селят их в отели всегда вместе, потому что "ты не храпишь, Янчи, а мне нужен здоровый сон", и бабочки в животе, вроде как, оживают потихоньку, только вот это как мёртвому припарка, безнадёга та ещё, но Ян всё же смотрит на него, и смотрит, и смотрит, и волосы Бояну за ухо убирает, и за плечо трогает, и улыбку давит, почти не едкую, но каждый раз свои чувства ебаные глотает всё глубже, запихивая в рот и давясь ими, чтоб неповадно было, и каждую ночь засыпает, надеясь, что утром проснётся и о любви своей помнить не будет, и это, вроде как, даже работает.       переживается всё.       только Наце смотрит на него уже с какой-то жалостью в глазах, будто знает что-то, и реально знает, видимо, потому что как тут не знать, когда всё так видно, как тут не знать, когда Ян перед Бояном расстилается всё тоньше и тоньше, пока от него самого едва след остаётся.       да и всё.       только вот если знает Наце, то знает и Юре, и Крис, и Боян, ёб твою мать, тоже всё знает, только виду не подаёт, мол, ничего не вижу, ничего не слышу, и оно, наверное, к лучшему, потому что Ян кормит его взглядами влюблёнными, но ничего не говорит, а Боян и не спрашивает, псина ебаная, и не тянет его поближе, и не отвергает, не отталкивает, и вообще будто подвешивает Яна непонятно где. как собака, которая в упор палочки перед своей мордой не видит. потому что если бы Боян всё же спросил, Яна бы в группе уже не было. Боян знает, а Ян знает, что он знает.       поэтому молчат. замалчивают. делают вид, что ничего нет.       и вроде как отходит всё, проходит, но они за каким-то хуем едут на Евровидение, и Ян тысячу раз успевает пожалеть о том, что не остался в универе свои злосчастные уравнения решать.       потому что Боян встречает Йере.       не Каарию, нет, Йере, и тянет он ещё это так слащаво-приторно, Йе-ре, будто говоря, мол, смотрите, я его по имени называю, мне можно, он мне разрешил, он мне позволил, я особенный.       и Боян опять в собаку превращается, бегает вокруг него днём и ночью, даже интервью проёбывает, и пиздит о нём, не смолкая, Йере-Йере-Йере, Йере то, Йере сё, и смотрит на него, как щенок на резиновый мячик, мол, дай, дай, хочу, и ни на шаг от него не отходит.       все всё понимают, конечно. никто не озвучивает, но все понимают, и Ян тоже понимает, как никто другой, и выкуривает уже по две пачки в день, и кашляет, кашляет, кашляет, и давится от дыма, только вот верить отказывается, потому что ну какого хуя.       и не верит. Боян же не говорит ничего, да и не ноет ему в подушку, и бухать не зовёт, и не звонит в три часа ночи, шмыгая носом в трубку.       и похуй, что даже слепому видно, что он влюбился по уши, через край, до луны, блять, и обратно, только вот Яну очень-очень верится, что его драгоценный Йере всё же натурал до мозга костей, каких ещё поискать, да и Бояну нравятся повыше, посильнее, чтобы не стеснялись его в матрас вколачивать, на четвереньки ставить, чтоб по-собачьи, конечно, непременно по-собачьи, да кусать за ключицы и прикладывать щекой об стену.       только вот на самолёт обратно в Словению Боян опаздывает, потому что простите, парни, я Йере хотел проводить.       и следующие недели ходит какой-то заряженный, от телефона не отлипает, сидя с глупой лыбой на лице, и даже финский начинает учить.       а потом Боян улетает в Финляндию. и всё бы ничего, ведь все истории, все видео с концерта, где он на четвереньках стоит, как собака, можно на фан-сервис списать, да и его влюблённые глаза, которые на Йере пялятся, как на сокровище, тоже ничего нового не говорят, только вот возвращается Боян с улыбкой до ушей и двумя яркими засосами на шее, будто фломастером рисовали или вылизывали долго-долго, и выглядит он довольным, и от него всё ещё пахнет сексом даже после нескольких часов в самолёте, и Ян всё понимает.       и ему даже говорить ничего не надо, всё и так по ебалу Бояна читается, счастливому, довольному, светящемуся ебалу, только хвостом не виляет, псина этакая, посмотрите на него, счастлив он, блять.       и Яну похуй, почти что похуй, потому что эти чувства грызущие он ещё полгода назад похоронил в каком-то мусорном баке в переулке Любляны, выбросив очередную розу, которую Боян нагло засунул ему в зубы во время концерта, очередную розу, которая с шипами была, блять, ты хоть смотри, что в рот мне суёшь, после чего Ян неделю пить нормально не мог, потому что порезы на языке заживали, но всё равно давился паршивым дешёвым виски, потому что так надо.       похоронил все эти чувства, всю дрожь в теле каждый раз, когда этот ублюдок решал потрогать его так, невзначай, провести ладонью по голому торсу, соски, блять, потеребить, ублюдок, у тебя с головой проблемы, нахуя ты это делаешь вообще, ты знаешь, что такое личные границы, блять, все его ебаные улыбки, все его ебаные взгляды закопал, проглотил их, давился ими каждый раз, когда уёбок вновь решал на него посмотреть своими ублюдскими щеньячьими глазами, мол, "что ты злишься опять? я же ничего не сделал."       и Яну должно быть похуй, похуй, похуй-похуй-похуй, кристаллически похуй, невъебенно похуй, но всё, что он проглотил, вскарабкивается вверх по его глотке, разрывая пищевод, царапая ему горло, зажимая язык до рвотных позывов.       ему не должно быть обидно, нет, он уже давно всё понял, давно всё осознал, но ему хочется ворваться в дверь к Бояну, прижать его к стене и заорать “почему не я?”       почему не я? почему не я, а он, блять?       и всё было бы хорошо, будь он натуралом - с кем не бывает, ну не нравятся мальчику члены, ну что поделаешь, не сошлось, но нет, блять, нравятся, только не его, не его, не его, и нравится Йере, но не Ян, не Ян, не Ян, блять.       и вот почему, спрашивается? почему?       это Ян с ним бухал до утра, когда Бояна девушка бросила, а он всю ночь шатался по барам, приставая к рандомным людям с разговорами о том, какая его бывшая шлюха, а Ян, верная псина, следовал за ним по пятам, чтобы это хуйло невзначай не рухнуло в какой-нибудь яме, в поножовщину не ввязалось или не поебалось с первым встречным в туалете очередного клуба, чтобы потом в панике вместе с Яном таскаться анализы на ЗППП сдавать.       это Ян ему волосы держал, пока Боян блевал всю ночь после неудачной попытки снюсом закинуться, а Ян предупреждал, не лезь, гондон ты этакий, тебе плохо будет, но этой псине же всё нипочём, он же у нас бессмертный, блять, ловит свои моменты, как пули в ебало, а Яну потом это разгребать, ведь они же друзья.       а Боян всё равно закидывался, всё равно бухал, и Ян сидел с ним у толчка, держа эти патлы его ебучие, которые он даже в пучок заколоть не может, не говоря уже о стрижке, потому что "ты не понимаешь, Ян, мне так больше идёт, да и тёлочкам нравится", только Ян знает, что у этих тёлочек хуй побольше его, и волосы этого гондона им нравятся совсем не потому, что “так красиво подчёркивают овал его лица”.       он бы и сам не прочь его за волосы натянуть, въебать лицом в стену, сказать, "ну какого, блять, хуя, ну чем он лучше, ну скажи", но вот только никогда он, блять, так не сделает.       потому что, будь Боян Цветичанин ебаным цветочком, как терапевт говорил, Ян бы разъебал его об пол, придавил ботинками, с корнем вы из земли вырвал, а потом сам же побежал бы эти осколки горшка собирать и каждый стебель поглаживать, боясь вздохнуть лишний раз, и каждый листочек выцеловывать, приговаривая прости прости прости.       потому что из них двоих псина именно Ян. жалкая, бесхребетная псина, которая таскается за ним повсюду, выпрашивая хоть кусочек тепла, и Боян кидает ему крошки под стол, так, чтобы никто не заметил, а Ян их слизывает прямо с пола, потому что голодно.       и Боян стоит посередине комнаты, улыбаясь так, будто ебало вот-вот треснет от счастья, и Ян сидит, и Крис подъёбывает Бояна, и Ян сидит, и Юре толкает его в плечо, и Ян сидит, и Наце смотрит на него странно, и Ян сидит, и Крис начинает напевать ча-ча-ча, и Боян улыбается, и Ян сидит, сидит, сидит, полчаса сидит, час сидит, а потом, когда все расходятся по домам, срывается с места, бежит в ближайший туалет и запирается там, и он хочет блевать, хочет плакать, хочет волосы себе вырвать и сердце выжечь нахуй, но терпит, захлёбываясь собственными всхлипами, всю эту желчь проглатывая, потому что нельзя.       потому что он, вроде как, уже ничего не чувствует.       а из-за двери кабинки слышится стук.       - Ян?       и, конечно же, это Наце, ебаный Наце, потому что даже в истерике Боян к нему на миллиметр не подойдёт, потому что знает, в чём тут дело.       - ты здесь?       - ага.       - всё в порядке?       - ага.       - можешь выйти?       - а нахуй тебе не пойти?       и Наце молчит. этому поехавшему лучше бы давно Яна в покое оставить, нечего тут спасать, чего ты ожидаешь, падла, что тебя по головке погладят? отсосут, скажут спасибо?       но Ян вытирает лицо. приглаживает волосы. нажимает кнопку смыва. и Ян открывает дверь. потому что непослушных собак усыпляют или сдают в приют.       - что случилось?       - сиги кончились. курить хочется пиздец.       как бы не так. Наце его пиздёж на раз-два читает, но всё равно понимающе кивает головой.       - можешь мои взять.       и тянется за пачкой в задний карман, будто для него ничего привычнее в жизни нет.       - ты же не куришь?       - ага.       за немым вопросом следует немой ответ.       Ян берёт пачку у него из руки, вытаскивая пару сигарет, и кладёт к себе в карман. он всё понимает.       он сползает по стене на кафельный пол, доставая зажигалку, и хлопает рядом собой, подзывая Наце сесть рядом. ему похуй, сядет ли тот или нет, но грубо прогонять человека, который просто так отдал тебе пачку сигарет.       Наце медлит немного, и Ян уже видит неодобрение в его глазах, мол, ты что, прям тут курить собрался, но тот всё же садится рядом, опираясь головой о стену.       - расскажешь, что случилось?       - ничего.       - ага. я так и думал.       Ян затягивается пару раз, смахивая пепел лёгким движением руки.       да похуй, если честно. он и так уже всё знает. все они всё знают, даже псина эта, хоть и притворяется хорошим и заботливым другом. только вот засосы Боян не замазал. светит ими, как трофеем каким-то, и на Яна ему абсолютно поебать, да и куда уж может быть хуже, а? с цветами и кобелями о своих чувствах Ян не пиздит принципиально, поэтому с Наце хоть попытаться может.       - я как собака. бегаю за хозяином ради жалких крошек, а тот уже завёл себе новую псину. вот и всё. вот и всё.       Наце смотрит на него, смотрит так понимающе, что Яну хочется заползти в вентиляционный люк и не выползать оттуда больше, чтоб с глазами его не встречаться. и во взгляде этом всё есть: и жалость, и обида, и зависть, и преданность ебаная, и Ян невольно думает, что все они, на самом-то деле, жалкие псины.       - я не ем хлеб.       - чего?       чего, блять?       - я не ем хлеб. со мной тебе не придётся есть крошки.       и это настолько тупо, настолько уморительно, но настолько глубоко, блять, что Яна разрывает от смеха, и он катится по полу, держась за живот, и бьётся ладонями об кафель, и чуть не дёргает ногами от смеха.       Наце смотрит на него с каменным ебалом, мол, знаем, проходили, ты кого удивить пытался, дурень, а потом начинает слегка смеяться в ответ. Ян уже задыхается от смеха, и в правом боку неприятно колет, но он продолжает трястись, потому что в какую, нахуй, шутку превратилась его жизнь?       когда он успокаивается, вновь приземляясь на задницу рядом с Наце, то понимает, что сигарету он успешно проебал. он снова достаёт пачку уже не такими дрожащими руками, но на этот раз Наце протягивает руку, едва касаясь его пальцев своими, и тоже вытягивает тонкую бумажную трубку.       Ян щёлкает зажигалкой. Наце прикуривает.       он затягивается пару раз, стараясь не кашлять, но выходит у него это из рук вон плохо. ситуация ебейшая, если честно. потому что Ян обычно не катается по полу, а Наце не курит.       в их отношениях будто всё наоборот, Наце - как какой-то анти-Боян, тоже бегает за ним, как собака, только вот сигарету из рук не вытаскивает, а покорно садится рядом, подставляя свою морду, мол, вот, погладь за ухом, легче станет. сидит. терпит.       и Яну вроде хочется его из себя вывести, да и он вроде пытался уже дохуищу раз, но его эта беготня уже порядком заебала, да и Бояна, нихуя не понимающего и вообще невинного, он из себя строить не хочет.       - так что тебе от меня надо, а? поебаться или как?       - а сам как думаешь?       Наце таращится на него, как на идиота. даже брови приподнимает, типа Ян его этим оскорбил.       - ты его, ну... любишь? - спрашивает он, и Ян вроде бы уже успокоился, но отголоски истерики всё шепчут ему в уши, и ему хочется закричать Наце в лицо, потому что кого его, блять? кого?       солнечного мальчика из старшей школы, который катал его на спизженной из магазина тележке по парковке посреди ночи?       уставшего студента с синяками под глазами, который приходил к нему по утрам, потому что “соседи заебали делать ремонт, к сессии готовиться невозможно”, и оставался до следующего утра?       ублюдка, который пытался въебать Яну за то, что тот отобрал у него бутылку во время одного из их походов по барам, когда Боян всё ещё убивался по своей бывшей?       или эту собаку неотёсанную с шилом в жопе, которая во всем ластится, ко всем клеится, летает по всей Европе, чтобы увидеться со своими друзьями и концерты им распланировать, а потом возвращается домой с тупой довольной улыбкой на лице и сразу лезет всех обнимать, чуть в глотку к Яну не залезая?       или Бояна, того самого Бояна, который любит всех и никого, всех и кого-то, всех и одного, но этот один никогда не Ян, и эти кто-то всегда Ян и другие, и никогда не только Ян Ян Ян.       и что говорить, блять? что говорить?       правду, наверное.       - нет. больше нет.       - ну и заебись.       Наце вздыхает тяжело, запрокидывая голову назад, и ойкает, когда затылок ударяется о кафельную стену. ну долбоёб, не иначе.       только этот долбоёб руку свою между ними кладёт, да так, ладонью вверх, пальцы растопырив, мол, возьми, если хочешь, и смотрит так выжидающе, будто Ян ему сейчас поэму наизусть зачитать должен, как какому-то вшивому преподу из универа, а Ян, в общем-то, и не против.       - ну?       - ты серьёзно?       - серьёзно.       и он и вправду серьёзно.       потому что Ян больше не любит Бояна, а Наце не курит.       потому что Наце - собака старая, типа поводыря, верная, преданная, и без шила в жопе, и не носится вокруг да около, виляя хвостом и жопой.       Ян медленно кладёт свою ладонь в руку Наце.       - ну вот и отлично. так бы и сразу, блять. бегал-то сколько, пиздец. недотрога.       да. отлично.       и курить, если честно, уже не так уж и хочется. * * *       во время следующего концерта Наце специально подходит к охране, чтобы те проверяли, есть ли шипы у роз, которые фанатки букетами проносят в залы, и обрезали по мере надобности.       и язык Яна больше не колется. старые ранки заживают, и у него во рту с такой же частотой теперь оказывается язык Наце, а не злосчастные цветы.       в вазе на столе у Яна на кухне теперь стоят не розы с концерта, а гвоздики, которые туда бережно кладёт Йордан, потому что "мимо цветочного проходил, про тебя вспомнил, сахарный, ты же цветы типа любишь, стереотип ходячий". и похуй, что Ян знает, что Наце пиздит, а до цветочного ему пиздохать лишние полчаса. а Наце знает, что Ян знает. и всё хорошо.       роза всё ещё пахнет розой, но шипов на ней больше нет.