Ромашковый чай или кошмары Шатова.

Шатов спускается по лестнице вниз. Опять его мучают кошмары, вроде разлюбил загадочного Николая Ставрогина, а вроде и все также сердце его стучит быстрее и коленки дрожат при упоминании или хоть одной мысли о нем. Ладно, пора выпроводить милое личико из своих мыслей, и закрыть ему дверь в разум Ивана, а то так и до паранойи дело дойдет... Спускаясь все ниже и ниже, доходя до последней ступени, запах ромашкового чая становился все четче и четче, и отдаленные нотки меда въедались в разум, словно детское воспоминание. И вот уже не взрослый мужчина, а мальчик лет семи-восьми также спускается по ступеням, будто бесконечной лестницы, в пелене ночных грез чувствует этот до боли знакомый и такой детский и приятный аромат ромашки лечебной. Варвара Петровна сидит за столом и размешивает сахар-ли мед-ли в небольшой чашечке, из которой клубится пар, тихонько позвинькивая чайной ложкой. – Ваня? А ты чего не спишь? - тихо проговаривает Варвара Петровна. Ваня, уже по привычке опускает глаза в пол и мямлит что-то из серии "не спится мне что-то" "бессонница кажется". А Варвара Петровна мягко и ласково смотрит на Ванюшу, сначала предлагая выпить ему чаю вместе с ней, но видя отрицательный кивок головой, желает ему спокойной ночи и провожает взглядом. Выпутываясь и как-бы "просыпаясь" от наплывшего воспоминания Шатов сам не замечает как наступает на пол, издавая при этом ужасный скрип и заставляя сидящего за столом Кириллова вздрогнуть и поднять уставший взгляд на Ивана Павловича. – Не пугайте так, Шатов, не спится вам что-ли? – Угадали Кириллов, не спится. – Чаю не желаете? Уставшим господам будет как раз. - Кириллов мягко и заразительно улыбнулся своею фирменной улыбкой с ямочками на щеках. – Ну а кто от чая бы отказался? – Здраво мыслите, Шатов, я такое уважаю. Шатов тихо (на этот раз без инцидентов) присел напротив старого друга. – Право, вас кошмары мучают, не так ли? – Снова в цель, Кириллов. Да вы сегодня в ударе! - тихо и шутливо воскликнул Шатов, на этот раз рассмеялся Кириллов. – Дайте-ка снова пованговать, Ставрогин? - с небольшой задержкой, обдумывая сказанное, выдал Алексей Нилыч. Шатов болезненно отвел взгляд и промычал что-то отдаленно напоминающее утвердительный ответ. Кириллов, осознавая свою ошибку молча встал из-за стола и начал наливать чай из подаренного Шатовым на день рождения керамического чайничка с подсолнухами. – Шатов, а вы правда тоскуете по этому мутному персонажу? - решаясь, выдавил из себя Кириллов. – Может и тоскую, а вам какое дело? - явно раздраженно отрезал Шатов. – Извините... - Кириллов пододвинул чашку с чаем ближе к Шатову, и Иван Павлович заметил очень интересную деталь. Кириллов одновременно отводил взгляд и виновато (это понятно) и в лице его была какая-то странная эмоция. Плюсом ко всему этому Ивану Павловичу показалось что он покраснел, хотя нет, виноваты розоватые занавески и солнечные лучи, пробивающиеся в дом. Вот они осветили прекрасное лицо Кириллова. – Ладно, закрыли тему... Шатов опустил взгляд в свою чашку, там отражалось его лицо. Он устал. Безумно устал. Устал от кошмаров и от когда-то обожаемого лица. Устал от своих слез. Устал от вообще всего. Не устал только от одного, от этих ночных посиделок с Алексеем которые вообще-то утренние, от бесконечного разнообразия чаев и утешительных комбинаций слов, всегда по-разному влиявших на Шатова, не устал от этого милого инженера, который правда на самом деле всегда краснел, а не занавески были виноваты. До Шатова доходит. Любовь к Ставрогину - и не любовь вовсе. Это дикая, болезненная привязанность от которой ему самому не по себе. Он прозрел. Он понял кто срабатывал на него как обезболивающее, жаропонижающее. Он нашел своего человека. И этот его человек сидит прямо сейчас перед ним. – А вы нашли свою любовь, Кириллов? – К чему такие вопросы? - Алексей Нилыч тихо усмехнулся. – А к тому Кириллов... - на этом месте он сделал глубокий вдох – Я вас кажется люблю... Кириллов ничего не сказал, а только встал из-за своего места, и наконец впился в столь желанные губы.