Плюшевый

Скарамучча странный. От него за километр несёт враждебностью и предостережением о том, что не лезь, а иначе загрызёт и убьёт, даже не разобравшись. Скарамучча нелюдимый. Он считает, что людские взаимоотношения переоценены и что обойтись можно без них. Одиночества боятся лишь слабаки, а он не такой. Скарамучча особенный. Найти подходящий к его душе ключ почти что невозможно, однако Казуха с этим справляется. Спустя долгие годы поисков и хлипких, совсем шатких попыток сблизиться, дабы показать, что слабость не так уж и страшна. Что обнажить душу перед другим иногда даже необходимо. Скарамучча доверчивый. Просто обжегся слишком большое количество раз, из-за чего решил никогда более не повторять своих ошибок, обрастая колючками. Но Казуха — этот чёртов, как скажет Скар, Казуха — смог добиться того, чтобы ему доверились. Отдали израненное сердце прямиком в такие же раненные, но честные и родные руки. Скарамучча может показать свои слабости, но только перед Казухой. На всех остальных людей ему плевать. Даже на друзей Казухи, которые кажутся неплохими ребятами и которые из раза в раз отзываются о Скарамучче тепло, стараясь не переусердствовать со своим вниманием. И в сию минуту Скарамучча невыносимо сильно скучает по своему парню, зарываясь лицом в мягкую игрушку в виде лисёнка, так прекрасно напоминающего Казуху. Вот только от этого действия легче ничуть не становится. Наоборот, тоска набирает всё большие обороты, вынуждая поддаться щемящим омежьим инстинктам. Скарамучча шатается из угла в угол по их квартире, собирая всё самое мягкое и тёплое. Этим, конечно, Казуху не заменить, потому что альфа теплее любой батареи и мягче любой плюшевой игрушки, однако хоть как-то скрасить его состояние поможет. Тем более, Каэдехара должен будет вернуться домой через несколько часов. И тогда Скарамучча зажмёт его прямиком в своем плюшевом шалаше и не выпустит оттуда до следующего утра. Закутываясь во второе по счёту одеяло и подминая в ногах клетчатый плед, Райдэн расставляет вокруг себя разношёрстные подушки, некоторые из которых стащены прямиком с дивана в гостиной, а другие найдены в недрах шкафа, куда их убрали за ненадобностью. Ближе к себе он подгребает несколько мягких игрушек, продолжая прижимать к груди лишь одну — того самого лисёнка, на котором даже остался слабый, но родной и дурманящий запах Казухи. Каэдехара пахнет, — что не удивительно вовсе — солнцем, морским бризом и совсем немного персиками, на которые и сам иногда бывает похож, будучи смущённым. Скарамучча этот свежий, лёгкий и приятный запах обожает, потому и очень часто прижимается всем телом к Казухе, утыкается носом в его шею и засыпает, полностью довольный таким положением. Однако если Райдэн привык и полюбил этот запах, считая его самым лучшим на свете, то незнакомцы, только завидев их пару, с девяносто процентной вероятностью ошибаются, считая, что именно Казуха омега. И связано это с тем, что у самого Скарамуччи довольно непривычный для среднестатистической омеги запах — терпкий эвкалипт с душным ароматом приближающейся грозы и ливня. Райдэн всю свою жизнь считал, что ему с этим повезло, потому что благодаря этому он мог не нарываться на неприятности, тесно связанные с его сущностью, и поддерживать статус человека, к которому лучше не лезть даже под дулом пистолета. Казуху это, конечно же, не остановило, однако тот же Казуха каждый раз, когда их сущности путали, мило смущался и даже не пытался спорить, соглашаясь с чужим ошибочным суждением. В такие моменты Скарамучча довольно скалился и прижимал парня ближе к себе за талию, как бы подтверждая чужие слова. Однако сейчас, зарывшись с головой в свой мягкий шалаш — да так, что из-под пледа торчит одна только макушка и нос — Райдэн, не отводя взгляда, гипнотизирует переписку в мессенджере с Казухой, вглядываясь в строчку со временем, когда он был последний раз в сети. Каэдехара игнорирует его сообщения с вопросами о том, как его дела и как скоро он вернётся домой уже целые полчаса. И с каждой минутой раздражение вперемешку с тоской накатывают на Скарамуччу всё сильнее, а фразы его, написанные с громким стуком по клавиатуре, становятся всё недовольнее, скатываясь в плохо завуалированные угрозы. Через ещё пять минут Казуха внезапно заходит в сеть, а Райдэн взбудоражено губы кусает, дожидаясь, когда его сообщения наконец-то прочтут. Омега нетерпеливо на месте ерзает и почти не моргает, затаив дыхание. А потом с громким матом кидает телефон прямиком в мягкую кучу, потому что Каэдехара из сети выходит, так и не удосужившись прочитать сообщения своего любимого парня. Скарамучча откидывается на мягкие подушки, поднимает над своим лицом лисёнка и злобно вглядывается в его милую мордашку, сыплясь раздраженными обзывательствами. Кинув игрушку на пол, Райдэн совсем прячется под одеялами, злясь на Казуху. Что за несправедливость вселенская — его игнорируют именно в тот момент, когда получить хоть малейшее внимание от своего альфы хочется больше всего. Разыгравшиеся внутри гормоны от приближающейся течки ситуацию только ухудшают, а потому Скарамучча недовольно высовывается из своего укрытия, поднимая с пола того самого лисёнка и целуя его в мордашку. Лучше хотя бы так, чем лежать и ещё сильнее злиться без любимого и успокаивающего запаха, который воссоздает хотя бы мнимое присутствие Казухи. Бесконечно бурча всякие колкие фразы прямиком в мягкую игрушку и прижимая её к себе как можно ближе, Скарамучча даже успевает задремать, разморенный нагревшимися от его тепла одеялами. Почувствовав комфорт и уют, которые были ему так необходимы, недовольство отступает на второй план, позволяя расслабиться. Приоткрыть глаза приходится, когда он чувствует, как кто-то немного разбирает его ком из одеял, пуская под него прохладный воздух. Скарамучча морщится, а после чувствует горячие и сухие губы на своём лбу, моментально просыпаясь. Подорвавшись, он трёт ладошками глаза, пытаясь рассмотреть перед собой Казуху. Родной запах усиливается, и Райдэн вслепую тянет руки вперед, чувствуя, как его мгновенно прижимают ближе к своей груди, обнимая. Скарамучча облегчённо выдыхает, цепляясь пальцами за рубашку на спине альфы. — Прости, малыш, — мягко и нежно шепчет Казуха, зарываясь пальцами в тёмные, слегка отливающие золотыми отблесками из-за включенной настольной лампы волосы. — Мне нужно было в срочном порядке закончить все дела, чтобы мы смогли спокойно провести твою течку. У Скарамуччи сердце аж удар пропускает, и он отстраняется от груди парня, заглядывая прямиком в алые глаза. — Откуда ты… — Райдэн сконфуженно вертит головой в стороны, не понимая, как альфа мог почувствовать это даже раньше него. Казуха в ответ нежно улыбается и оставляет невесомый поцелуй на искусанных губах. — Ты вчера весь день был встревоженным, а ночью замёрз даже под тёплым одеялом и моим боком. К тому же, наши метки начали немного работать, — Скарамучча краснеет, цепляясь пальцами за одеяло и пряча взгляд. — Спасибо, — тихо выдыхает Райдэн через несколько минут молчания. Вроде бы он и привык к тому, что Казуха весь из себя такой внимательный и заботливый, а вроде бы всё ещё неловко слышать подобные речи. И только Скарамучча набирается смелости, чтобы притянуть Казуху к себе и утянуть его на кровать, в которой он его прождал целый ужасно длинный день, как альфа выпутывается из его рук, извиняясь. — Я скоро вернусь, — обещает он, а Скарамучча может лишь проводить его раздосадованным взглядом, который после переводит на игрушку лисёнка и опять хмурится. — У тебя пять минут! — недовольно вскрикивает он ему вслед, решая, что больше не выдержит. Его альфа нужен ему прямо здесь и сейчас, в этой безобразной и перелопаченной кровати с кучей одеял и игрушек, откуда они не вылезут ближайшие несколько дней. Возвращается Казуха и правда через пять минут — Скарамучча засекал, отыскав телефон, где на его сообщения, оказывается, всё-таки ответили, просто позже, когда он задремал. Альфа выглядит слегка уставшим, привычно домашним с распущенными блондинистыми волосами и довольным, когда залезает к омеге под одеяло, сразу же обнимая его и прижимая к себе. Скарамучча жмётся ещё ближе и оплетает продрогшими руками тёплую талию. Если бы он мог, то обязательно замурлыкал. Рядом с Казухой становится наконец-то по-настоящему хорошо и спокойно: родные ладони блуждают по его телу и мягко касаются, горячие губы оставляют нежные поцелуи на лице и шее, а любимый запах забивается в носу. Секунды и минуты плавно и медленно растягиваются в долгие часы, за которые Скара успевает в очередной раз заснуть, уткнувшись носом в шею альфы и закинув на него одну ногу, и утянуть вслед за собой уставшего после работы Казуху. Просыпается же Райдэн от нарастающего внутри жара, который не перепутать ни с чем. Высунувшись из-под одеяла, Скарамучча морщится и трёт заспанные глаза, слишком быстро отходя ото сна, потому что дыхание сбивается почти что моментально, стоит только увидеть оголившийся из-за приподнятой футболки пресс Казухи. Омега сжимает ладони в кулачки, делает глубокий вдох и медленно выдыхает, кусая губы. Возбуждение медленно начинает распаляться во всём теле, набирая всё большие обороты, и Скара не знает, как поступить. С одной стороны хочется пойти на поводу у своих развратных желаний, а с другой… Лучше бы дать Каэдехаре по-человечески выспаться и не донимать его раньше времени. Прикусив губу ещё сильнее, Райдэн ложится обратно к Казухе. Жмурится, укладывая голову на его груди, и вслушивается в спокойное, размеренное сердцебиение, кардинально отличающееся от его бешенного и слегка оглушающего. Да, Скара выбрал дождаться пробуждения своего парня и да, он немного жалеет об этом. Потому что с каждой минутой становится только хуже и жарче, а полувставший член одновременно неприятно и головокружительно упирается в чужое бедро. Скарамучча рвано выдыхает, сжимая футболку на груди Казухи и несдержанно, на грани слышимости скулит, когда слегка трётся об чужое тело. Скара чувствует себя ужасно. Скара чувствует, как его щёки начинают пылать всё больше с каждым медленным, вынужденным движением. Скара готов провалиться сквозь землю от того, что он прямо сейчас делает со своим спящим парнем. Скара готов уверовать в богов только бы Казуха не проснулся внезапно, застукав его за этим. Но богов не существует, и Скарамучча убеждается в этом, когда его талию внезапно и крепко сжимают. Пискнув от неожиданности, омега замирает и прижимает ладони к своему лицу, проговаривая одними губами сотни бесшумных ругательств. Скара не хочет видеть лицо Казухи. Скара не хочет слышать его тихий, осипший, но абсолютно беззлобный и скорее удивлённый смех. Но он слышит. И сгорает заживо, когда раздвигает пальцы в стороны, чтобы мимолётно, украдкой взглянуть на веснушчатое лицо, покрытое еле заметным румянцем. Видимо, не одному ему неловко. Делает ли этот факт ситуацию проще? Абсолютно и точно нет. — Молчи, — смущённой угрозой бурчит Скарамучча, убирая ладони от лица, чтобы спрятаться в изгибе чужой шеи. — Скар… — задушено выдыхает Казуха, когда на его шее начинают оставлять болезненные следы от зубов и засосы. — Милый, ты же знаешь, что это абсолютно нормально, — пытается утешить, вплетая ладонь в растрёпанные волосы. Скарамучча отвечает не сразу. Ведёт дорожку мокрых поцелуев от шеи до уха, которое слегка кусает, а после отстраняется, заглядывая в пылающие рубиновые глаза. — Просто… Заткнись, — хмурит брови, всё ещё чувствуя жар на щеках, и тянется к пухлым губам, чтобы Казуха точно заткнулся и перестал смущать его ещё больше своими словами. Целует Скара нарочито медленно, растягивает момент, не забывая при этом кусаться, чтобы в полной мере выразить своё негодование и смущение из-за того, что его мимолётную слабость всё-таки заметили. Казуха спокойно выдерживает напор омеги, болезненно шипя в поцелуй, но не отстраняясь. Он, наоборот, укладывает ладони на тонкую талию, сжимает её и тянет на себя, вынуждая Скарамуччу сесть на его бёдра и тихо проскулить. Возбуждение Каэдехары упирается ему в задницу и ещё сильнее туманит сознание. Отстранившись, Скара тяжело дышит в чужие губы, а после скалится, проезжаясь взад-вперёд по члену и слыша заветный тихий стон Казухи. Дразнить Казуху приятно. А ещё вызывает привыкание. Да настолько сильное, что на собственное желание поскорее ощутить член внутри себя Скарамучча забивает. Забивает и тянется дрожащими пальцами к белой футболке, чтобы наконец снять её и кинуть невесть куда. Скара касается рельефной груди лишь кончиками пальцев, аккуратно выводит незамысловатые узоры на ней, щекоча. Казуха под ним морщится, перемещает ладони с талии на бёдра и порывисто, сильно сжимает. У Скарамуччи по спине бегут мурашки и перед глазами черти пляшут от удовольствия. Он опять проходится задницей по вставшему члену, опять слышит ласкающий слух стон и продолжает наслаждаться происходящим. Склонившись вниз, Скара начинает медленно выцеловывать грудь Казухи, неспешно спускаясь всё ниже. Щекочет пальцами соски, целует и вылизывает их, внимательно вслушиваясь в сбитое дыхание альфы, редкие стоны и грохочущее под пальцами сердце. Скарамучче нравится оставлять почти кровавые метки на теле альфы, нравится делать его только своим. Чтобы все видели и знали, что Казуха занят и что принадлежит ему. И это взаимно, конечно же. Только с одной небольшой оговоркой. Казуха знает, что Скарамучча ненавидит, когда его кусают, предпочитая мокрые поцелуи и яркие засосы на всём теле, которые будут сходить целую неделю, постепенно меняя свой цвет. Знает, что Скара с огромной вероятностью будет светить этими метками при любом удобном и не очень случае в то время как Каэдехара будет скрывать их за одеждой, смущаясь позволяя видеть их только своей омеге. Потому к меткам на теле в итоге добавляются наглые, бесстыдные прикосновения и поцелуи прямо на публике. Таким образом Скарамучча показывает каждой зеваке, что Казуха его, ухмыляясь при мысли о том, что под водолазкой с высокой горловиной скрыты следы его любви. Прикусив нежную кожу возле паха, Скара судорожно выдыхает и приподнимается для того, чтобы стянуть с себя шорты. Он не может больше ждать. Казуха мутным взглядом провожает мокрое пятно на ткани, забывая о нём, как только Скарамучча высвобождает его член и сразу же касается его, смыкая пальцы. Продолжает дразнить, надрачивая слишком медленно, слишком внимательно всматриваясь в веснушчатое лицо и алые засосы на шее. — Скар, — хрипит Казуха, пальцами оглаживая его ягодицы и подталкивая к большему. Скарамучча в ответ закатывает глаза, но также нетерпеливо ёрзает на месте, раздумывая над тем сможет ли он обойтись без растяжки. Чертыхнувшись, понимает, что слишком затянул для этого и вряд ли продержится ещё хотя бы минуту без члена в своей заднице. А потому всё происходит слишком быстро, особенно в сравнении с тем, как долго он мучал и Казуху, и себя. Уперевшись ладонью об истерзанную грудь, Скар приподнимается и прижимает член ко входу, медленно принимая его в себя. Прикусив губу, он скулит от нарастающего чувства долгожданной заполненности. Влажные от естественной смазки стенки легко принимают в себя член, позволяя почти безболезненно опуститься на всю длину. Скарамучча тяжело дышит, рассеянно бегая взглядом по искривлённому наслаждением лицу Казухи, склоняясь вниз, чтобы сцеловать это чувство. Разделить его на двоих, пока он привыкает к пульсирующей плоти внутри себя. Скара стонет прямиком в поцелуй, в искусанные горячие губы, когда слегка приподнимается и опускается, ловя перед закрытыми глазами звёздочки. Отстраняется от любимых губ, чтобы намного увереннее начать двигаться, задавая свой любимый, тягуче медленный темп, когда член входит в него глубоко, по самое основание. Он стонет в такт каждому движению, плавясь от удовольствия, блуждающих по телу рук и тихого рычания Казухи. Скарамучча знает, чувствует, что Каэдехаре уже не терпится повалить его на кровать и сменить позу, возвышаясь над ним, потому что силы покидают тело омеги с каждым движением, потому что Казуха сгорает от желания наконец сменить медленный темп на резкий, бешенный и довести их до оргазма. Сжав бёдра Скара до побеления костяшек, до синяков на нежной коже, Каэдехара вынуждает омегу остановиться, замереть, приняв член глубоко в себя с протяжным стоном. Он уже весь трясётся и от перевозбуждения, и от наслаждения, и от дрожащих ног, которые покинули силы. Казуха аккуратно и мягко валит Скарамуччу на одеяла и выходит из него, вслушиваясь в недовольное бурчание. В качестве извинения он оставляет поцелуй на губах, который Скар решает углубить, цепляясь пальцами за крепкие плечи. Каэдехара улыбается в поцелуй, немного лениво отвечая на него, и закидывает одну ногу омеги себе на плечо, подбивая под его поясницу одеяла для большего удобства. Не зря же его мальчик притащил всё самое тёплое и мягкое в их кровать, которая, к тому же, абсолютно пропахла им. Не смотря на огромное желание поскорее кончить, Казуха входит внутрь медленно, внимательно следя за эмоциями на лице Скара. Удостоверившись в отсутствии дискомфорта, он постепенно ускоряет темп толчков, склонившись над омегой. Слушать ломающийся, скачущий от каждого движения голос Скарамуччи до одури приятно. Целовать его, сжимать его нежную фарфоровую кожу в своих ладонях и оставлять следы на его шее и груди напрочь сносит крышу. От усилившегося запаха терпкого эвкалипта, заполняющего, по ощущениям, абсолютно все лёгкие и вытесняющего воздух, возбуждение накатывает всё сильнее, будоражит каждую клеточку тела. Скарамучча от участившихся частых и глубоких толчков переходит на надломленное хныканье, лишь иногда громко вскрикивая. Тёмные волосы прилипли ко лбу и шее, аметистовые глаза либо зажмурены, либо закатываются от удовольствия, пока он сжимает в кулачках всё, что попадается ему под руки: и простыни с одеялами, и случайно хватается за какую-то мягкую игрушку, выпуская её из рук сразу же, как только Казуха наклоняется, чтобы ухватиться за его плечи, царапая их ногтями. — Казу, — скулит Скара, вплетая ладонь в блондинистые волосы и наклоняя альфу ниже. Неровно и горячо дышит в губы напротив, шепча тихое: — Люблю… А после протяжно стонет, прижимая голову Казухи к своей груди. Перед его глазами разноцветные звёздочки мелькают и все конечности дрожат от наслаждения, пока он медленно обмякает на мягких одеялах. И тихо скулит от каждого толчка, пока Казуха не кончает в него, громко рыча. Горячая сперма обжигает, а от чувства полной заполненности голова идёт кругом, отчего дыхание совсем не хочет приходить в норму. Возбуждение немного спадает, обещая набрать ещё большие обороты, но пока они лежат в тишине. Казуха вслушивается в грохочущее в груди сердце, а Скарамучча в неровные вдохи. — Я тебя тоже люблю, — отзывается через несколько минут Казуха и улыбается, оставляя ласковый поцелуй на губах. От нежности, плескающейся в алой радужке, дыхание спирает. Скарамучча сжимает веснушчатые щеки в своих ладонях, осыпая их медленными поцелуями. Казуха невозможный, слишком чуткий, внимательный, нежный и дальше по списку. Такой драгоценный, как и его глаза, напоминающие огромные рубины. Скарамучча бесконечно любит его и дорожит им. А ещё обожает. В эту минуту обожает потому, что Казуха медленно выходит из него и принимается целовать в ответ. Каждая яркая отметка на его теле не остается без внимательного взгляда. Казуха выцеловывает грудь и шею, аккуратно оглаживает бёдра и талию, извиняясь за то, что переборщил. Скар в ответ лишь фыркает. Потому что он не против, потому что ему понравилось. — Иди ко мне, — тихо просит Скарамучча, крепко сжимая ладонь альфы в своей. Когда Казуха укладывается рядом, заглядывая в фиолетовые блестящие глаза, Скара жмётся близко-близко к его груди, утыкаясь в нее носом. Тёплые руки прижимают к себе и гладят по голове, позволяя расслабиться, пока очередная волна возбуждения не будет разделена на двоих.