Тоска.

«Прошло уже несколько лет, как я взял Яньцина на попечение. Удивительно, как быстро проходит время, наверно из-за всех этих бумажных работ время и течёт как вода сквозь пальцы. Я на посту генерала уже почти сотню лет, Заоблачный квинтет уже давно распался, но я не могу перестать вспоминать те года. Моё юношество прошло сложнее обычного, я не раз говорил тебе об этом. Приглашение наставницы в команду буквально спасло меня. Выбрав не тот путь, который хотели родители, я сам подставил нож к своему горлу, ведь если бы я не вступил в ряды Облачных Рыцарей они бы не отреклись от меня. Но на самом деле я давно уже не жалею, я рад, что провел те года с вами, иногда мне хоть и снятся кошмары о Цзинлю, о смерти Байхэн и Дань Фэне, но они все не так ужасны, как те, которые с тобой. Я так жалею о том что не признался в те года, наверное поэтому я так часто вспоминаю их. Если бы… Нет. Время не вернуть вспять. Даже лично увидев твою смерть несколько лет назад я не могу поверить в неё. Та глефа, которую ты выковал, «Сон звёздных искр», я до сих пор очарован ею, твоё мастерство в ковке было невероятным. Если бы ты был жив, мог ли я быть простым Дремлющим Генералом, а ты Мастером Оружия… Я правда так скучаю.» Ставя точку в предложении, под треск свечи в комнате мужчина поднимает взгляд на небо, тёмное, как и положено в глубокую ночь. Пожмурив глаза и покрутив кисть в руке, неуверенно он продолжает. «…Иногда мне страшно. Меня волнует Яньцин. Он хорошо растёт и стоит обращаться с ним как с ребёнком, как он становится настоящим взрослым. Но начни ты обращаться к нему как к взрослому и его ещё детская натура начинает показывать себя. Не думаю, что это плохо, он хороший ученик, ему так же нравятся мечи, в точности как ты он тратит все деньги на них. Эта его черта так веселит меня, а то как он один раз убежал от Облачных Рыцарей, улетев на мече. Вот шума было. Но всё быстро улеглось. Он так же иногда проигрывает мне в шахматы, а потом так серьёзно обдумывает мои шаги, кажется, так было каждый раз как мы играли с тобой? Наставница под конец игры всегда качала головой, Дань Фэн обдумывал как же я обыграл тебя, а Байхэн веселилась от души. Этим воспоминаниям уже более полусотни, но они так ярки в моей памяти, словно вот-вот я почувствую запах свеже заваренного чая, шум разговоров, а открыв глаза увижу твоё обеспокоенное лицо, ведь я снова задремал просто так. Друзья развеялись по ветру, враги были схвачены или убиты, время не остаётся на месте и всё изменится. Но в таком случае, исчезнет ли ощущение моего бессилия, или те чувства, которые появляются иногда? Смотря на Яньцина я всё больше вспоминаю тебя, твоя жизнерадостность и некая беспечность будто перешли ему, наверное в детстве ты был прямо как он. Его светлые волосы, не так белы как твои, но под солнцем я пару раз видел в нём твой образ и это пугало меня. Отчетливо помню тот день, когда ты проколол уши, длинную красную серьгу ты носил в правом ухе, а в левом чёрную маленькую серьгу, почти гвоздик, так недавно Яньцин тоже захотел и проколол оба уха, выбрав маленькие черные круглые гвоздики, возможно ли собрав ему ту же причёску, что и у тебя вы будете ещё больше п…» Чернила растеклись по листу бумаги, из-за чего слово оказалось не дописано и даже больше, кисть остановилась и постепенно место пропитывалось чёрной жидкость создавая огромное пятно. Цзин Юань просто не мог его дописать, ведь его мысль была полным безумием, растить из малыша точную копию другого человека ведь полный бред, но всё больше думая, мужчина понял как много черт он дал своему ученику. Убрав кисть вместе с испорченным листком в сторону, и подумав некоторое время, он снова взялся за чистый лист. «В день твоей смерти я пообещал себе отпустить, но я так и не могу оставить ту ленту, что ты подарил мне. Красная, напоминающая цвет твоих глаз, она моя слабость, я никогда не смогу оставить её, так же как я никогда не смогу отставить тебя. День, когда ты завязал ею мои волосы навсегда врезался мне в память, спустившись и закрепившись в моей душе, я не перестану лелеять эти моменты, ведь только в них жив твой образ. Ничего не пугает меня так как мысли о дне твоей смерти, возможно, тогда умер и последний участник Заоблачного квинтета, хотя может быть на время, ведь всю часть своей жизни до появление моего маленького подопечного я не жил, а существовал. Просто заботясь о благополучии Лофу, я выполнял свою работу, но с приходом Яньцина мне кажется стало легче, я даже завёл Мими, возможно ли… Что ты переродился? Могут ли это те кто не являются видьядхарами? Хотя, моя советница Цинцзу иногда шутит говоря, что Яньцин и правда видьядхарец, просто его уши сгрызли крысы, но вот не слишком ли это жестоко, да и если он и правда представитель драконьего вида, ты же был обычным человеком…» Каждая строчка давалась всё тяжелее, по сравнению с тем, как в начале Цзин Юань легко выводил каждый символ, сейчас это было труднее, но недавно выпитое вино говорило изложить свои мысли в бумаге, а потом уже идти спать. «…Зачем же я пишу эти письма? На самом деле в годовщину твоей смерти я продолжаю напиваться, я столько раз хотел отпустить тебя, но я слишком люблю тебя. Наверное, не появись в моей жизни Яньцин, я бы продолжал молить судьбу о смерти, ведь только она и соединила бы меня с моим возлюбленным. Если бы тогда, перед тем роковым днём я рассказал всё, был бы ты так безрассуден в бою? Сбежал бы ты со мной после? Ушёл в отставку и жил бы тихой жизнью?….» Немного подумав Цзин Юань, мысленно окунается в водоворот воспоминаний, припоминая одну вещь за ней всплывает другая и так до бесконечности. Чуть усмехнувшись Генерал перечёркивает прошлую строчку. «…Ушёл в отставку и жил бы тихой жизнью? Хотя я знаю ответ, нет. Мы с тобой живём ради битв и отказаться от подобного мы бы не смогли, нно ни таткой жи це…н…» Под конец мужчина даже не в силах дописать фразу, весь мир размывается. Столь долго сдерживаемые слёзы вырываются, стекая по щекам, падая на свеже написанный текст, размывая чернила. От несправедливости сводит челюсть, всхлипы рвутся наружу и вся ситуация морально подавляет, именно в этот день Цзин Юань ненавидит себя сильнее всего, именно в этот раз он не может сдержать слёзы прячась в своей комнате в свете лишь одной тусклой свечи. Он может думать лишь о любимом, которого он навсегда потерял. Небрежно вытирая слёзы, он берёт себя в руки, вновь поднимает кисть и дописывает своё письмо, что бы позже сложить его в место где он хранит другие подобные письма, так же пропитанные тоской и слезами своего автора. «…Я правда так скучаю по тебе, Инсин.» Из года в год именно эта строчка является последней во всех письмах, которые никогда не будут никуда отправлены.