Плоть от плоти

      Леголаса вели под конвоем.       Впрочем, как сказать, под конвоем. Конвой был больше для приличия. Леголас шел добровольно – знал, что бежать бесполезно, да и не собирался никуда бежать. С двух сторон принца сопровождали стражники-эльфы, но и те больше для вида держали перед собой легкие мечи, ограждающие арестованного.       Леголаса вели на суд к королю.       Внешне принц Лесного королевства казался совершенно спокойным. Но трудно представить, какая буря чувств творилась внутри самого эльфа. Мучил его один большой и важный вопрос. Как? Как можно было так глупо вляпаться в историю? Так нелепо попасться на крючок обманщика. Как можно было пойти на то, в чем в здравом уме Леголас бы в жизни не согласился участвовать. Теперь-то он был в этом абсолютно уверен.       Вся история началась около месяца назад – по меркам эльфов совсем недавно. Но сколько же всего произошло за этот месяц!       В Черный лес тихо и неспешно приходила осень. Осенью, как известно, темнеет рано, а в Черном лесу так и вообще почти не рассветало. И всё же, это время было по-своему прекрасным. Эльфы предавались своим самым любимым забавам: жгли костры, прыгали через огонь, танцевали. Собирали горы опавших листьев, вдвое выше самого высокого эльфа, и прыгали в них с вершины деревьев. От этого они получали просто внеземное удовольствие.       И только Леголасу в те дни было не до веселья. Пока его товарищи развлекались в лесных потемках, у себя во дворце молодой принц ходил из угла в угол по комнате. И было из-за чего потерять покой. Накануне Леголас вдрызг разругался с отцом, и чувство досады, смешанное с обидой и злостью, до сих пор глодало его сердце.       Отца Леголас боготворил. Это была чистая правда. Трандуил в его глазах являлся не только королем, но и ближайшим из существ, кому не страшно поверить все свои сомнения, печали и тайны. Отец воплощал собой образец мудрости, благородства и того грозного величия, что присуща только королевскому и в особенности эльфийскому роду. И не удивительно поэтому, что молодой принц всеми силами стремился походить на своего высокородного предка.       Единственное, чего Леголас никак не мог понять в характере своего сурового отца, была его чрезмерная, как казалось сыну, скупость. В этом тоже существовала своя доля правды. Сокровищница Трандуила ломилась от золота и драгоценностей, но надо было видеть с каким трудом король расставался с любой монеткой, драгоценным камнем, отрезом тончайшего шелка – с чем-нибудь, порой из самого необходимого. Везде, где можно было сэкономить, король экономил. Всё, что можно было поприжать, прижимал, хотя, нельзя сказать, чтобы такая скупость обращалась у Лесного короля в некую манию. Просто Трандуил прекрасно знал, каким потом и кровью добывается то, что потом хранится у него в сокровищнице и тратится на нужды его же подданных. Величие короля складывается из благосостояния его народа – так считал Трандуил, поэтому с большим вниманием относился к тому, куда и на что уходят его великие запасы.       Именно на этой почве и возник у Леголаса с отцом спор, перешедший в совершенно не приличествующую королевским особам ругань. Принц случайно подслушал обрывок разговора, в котором отец чересчур распалился на некоего молодого эльфа, просящего у него часть сокровищ. На глазах у Леголаса эльф был с позором выгнан. И вот тогда в порыве возмущения принц высказал отцу всё, что думает об этой ситуации и даже о нем самом.       То, что разговор не к месту и не вовремя, Леголас понял сразу, потому что в ответ получил вполне справедливый совет не лезть не в свое дело, а также ожидаемые выпады в духе: «Мальчишка!» «Не смей указывать мне, что делать!» и «Если я еще раз услышу подобное, я тебя...!» Свою угрозу Трандуил вслух не озвучил, но по сверкнувшим бешенством голубым глазам Леголас понял – с отцом лучше не спорить. С достоинством ретировался и затаил обиду.       В тот роковой день и начались, как считал Леголас, те глупости, которые привели, в конце концов, к трагедии. Глупо, конечно, было держать зло сыну на отца, даже из-за ссоры. Ему ли привыкать к суровому характеру Лесного короля? К его крутому нраву. Но словно маленькая черная кошка сидела у принца на сердце и точила об него свои острые коготки. А тут еще молодой эльф – яблоко раздора, – из-за которого всё и началось, заявился с неожиданным предложением.       Эльф просил у Леголаса помощи. В обход жестокого тирана-отца добыть ключи от сокровищницы, открыть её и взять столько, сколько нужно. Нужно было, как уверял эльф, совсем немного. Не настолько много, чтобы сокровищница Трандуила вдруг опустела. Леголас, таким образом, вором не становился, наоборот, даже совершал благое дело. Ведь то, что принадлежало его отцу, в какой-то мере принадлежало и самому принцу. Если же последний и привирал где-то, так ведь Лесной король сам потом признает свою ошибку. Пусть в этом ему помощницей будет его великая мудрость. Главное, сейчас обставить всё так, чтобы Трандуил ничего не заметил.       «И какой тролль дернул меня тогда согласиться на эту авантюру, – думал Леголас, с тоской оглядываясь на своих стражников. – Ведь ясно было как день, что все это блеф и провокация. А знал бы тогда, что тот маленький проныра приведет за собой шайку орков!»       Как выяснилось впоследствии, незнакомый эльф оказался обычной крыской, которую орки подкинули королевской семье, чтобы выведать, где те прячут свои сокровища. Они давно планировали набег, да не просто оказалось проникнуть в королевский дворец. Вот и нашелся среди честных эльфов маленький предатель, который согласился за небольшую цену стать проводником. Банально до безобразия, но принц Леголас едва не помог им претворить в дело свои злобные планы, и только в последний момент догадался в чем дело. Он же и предупредил отца и королевскую стражу.       Когда злодеев, не без боя, но всё-таки прогнали, Леголас подошел к стражникам, отдал им свой лук и стрелы и, конвоируемый, направился в палаты к королю Трандуилу. На душе у него было тоскливо. Что ему скажет отец? Что он скажет отцу? В том, что король во имя закона и порядка не поступится даже родным сыном, сомневаться не приходилось. Дело было тут не в личной тирании Трандуила, а в том, что Леголас искренне чувствовал – виноват. Обманул отца, пустил в дом вора, который, кстати, еще до потасовки где-то скрылся. Чуть не стал причиной большого кровопролития. Его усилиями орки почти проникли в эльфийский дворец, и, кто знает, каких еще дел они могли там натворить, если бы их в последний момент не остановили. Что и говорить – виноват. А раз виноват – отвечай, причем по всей строгости Лесного закона. Другой вопрос – какое именно наказание грозило провинившемуся принцу?       Несмотря на звучное имя, Леголас зеленым уже давно не был [1], и законы своего королевства помнил наизусть. По его мнению, выходило, что он самый настоящий предатель. А с предателями Лесной король поступал сурово.       «Неужели казнит? – в животе у Леголаса стало холодно и как-то пусто. – Да нет... Невозможно. Есть же другие варианты. Ведь бывало же так. И не один раз».       Было-то оно было. Но от осознания этого принцу не стало легче. Альтернативой мечу являлось другое оружие. Злой шутник мог бы сказать – более милосердное, если посмотреть на него с определенной стороны. Но у несчастного эльфа замирало сердце при мысли о том, через что ему придется пройти.       В кругу эльфов самым позорным орудием наказания считалась плеть. Ею пользовались только низшие существа – те самые орки да гоблины, а по закону Лесного королевства плетью наказывали воров и предателей. Сорок ударов, если Леголасу не изменяла память. Боли он не боялся. Почти. Он был уверен, что сможет вытерпеть и такую боль. Но стыд, уязвленное самолюбие... Принц, которого будут пороть плеткой на глазах у многоликой толпы! Если бы Леголас мог, он провалился бы под землю прямо тут – по дороге к трону короля. Он присутствовал несколько раз с отцом при публичных казнях, и однажды видел ту самую. Зрелище, надо сказать, малоприятное и даже отвратительное. И что же? Значит, теперь и ему грозит то же? Ему – наследнику благородных кровей! Которого не то, что ударить – пальцем нельзя тронуть никому, кроме самого отца. Хотя и отец, сколько Леголас себя помнил, никогда сына не бил. Даже голос повышал редко. Он умел как-то одним только взглядом указать принцу его место, и Леголас подчинялся. Спорить с королем Трандуилом, он считал, только себе дороже.       И вот, Леголас совершил первую в своей жизни большую и серьезную ошибку. И увы, даже эльфийской магии недостаточно было, чтобы предотвратить то, что приближалось с неумолимой быстротой. Поэтому принц взял себя в руки, вздохнул и поднял голову, чтобы встретиться глазами с суровым взглядом своего высокородного отца.

***

      Когда Трандуилу сообщили, что у ворот королевского дворца снуют невесть как появившиеся орки, он только медленно поднялся со своего трона и окинул вестника тем самым взглядом, от которого многие готовы были броситься в окно, если бы в подземном дворце существовали окна.       – Кто? – ровно поинтересовался он.       Испуганный стражник молчал. Вопрос он, конечно, понял – кто пустил, а не кто снует. Но как ответить? Вот и стоял молча перед королем, трясясь от страха, когда вперед выступил Леголас.       – Я пустил их, отец. Я совершил глупость. Прости меня.       Леголас всегда поражался королевской выдержке Трандуила. Он знал, что при случае, отец может быть страшен, как разъяренный варг. Что может кричать так, что на большом обеденном столе будет звенеть серебряная и золотая посуда. Но ни одна жилка не дрогнула в лице Трандуила, когда он повернулся к сыну и удивленно приподнял черные брови:       – Ты?       И прозвучало это так буднично, что Леголас понял – когда всё закончится, ему придется гораздо хуже, чем если бы орки неделю держали его в своем логове.       – Отец, позволь мне потом всё тебе объяснить. Они сейчас ломятся в сокровищницу, и, если их не остановить, разнесут ее в клочки, а заодно перережут полкоролевства. Я возьму отряд и пойду им навстречу, а ты охраняй вход во дворец с тыла. Не думаю, что их будет очень уж много, но лучше поторопиться.       Король внимательно оглядел сына, с интересом прищурил голубые глаза. Ничего не ответил, только кивнул, и оба они отправились в разные концы дворца с двумя небольшими отрядами.       Леголас не ошибся – орки не рассчитывали, что их встретит вооруженная охрана и ограничились небольшим числом нападающих. Тем не менее, отступать от золота им просто так не хотелось, и кучка похитителей вступила с эльфами в схватку. Последние теснили орков к воротам, стремясь столкнуть их с подвесного моста в воду. Отчасти этот план удался. Другая часть орков побросала оружие и бросилась бежать в лес. К счастью, никто из жителей Лесного королевства не пострадал, но были раненные, и серьезно, среди королевского окружения. Пока лекари осматривали пострадавших, король Трандуил сложил оружие, вернулся в свой тронный зал и стал ожидать появления сына.       Из сбивчивого выступления Леголаса король мало что понял, да и времени не оставалось на раздумья. Теперь, когда Леголас стоял перед ним, безоружный, под надзором двух солдат, Трандуил начал о чем-то догадываться. Брови его сурово нахмурились.       – Оставьте нас, – приказал он стражникам. Те с видимым облегчением сунули мечи в ножны, отдали королю честь и, развернувшись через левое плечо, ушли. Отец и сын остались наедине.       – Ну, рассказывай, – проговорил Трандуил, усаживаясь на трон и кладя ладони на резные подлокотники. В этой фразе не было пока что судейской жесткости, но не было и отцовского расположения. Принц начал свой рассказ. Говорил, как подданный – строго и по существу, нисколько не щадя себя и не умаляя своей вины. Во всё время этого монолога Трандуил держал глаза полуприкрытыми. Так ему легче было сосредоточиться. Однако из-под тоненькой щелочки век нет-нет да мелькал острый огонек. Леголас никак не мог понять, что это: отец ненавидит его? Злится? Презирает и смеется? А может, и то, и другое, и третье вместе взятое? Наконец, принц закончил говорить и умолк. Наступила глубокая тишина.       Трандуил не открывал глаз и даже не поменял позы, так и сидел на своем троне, закинув ногу на ногу и барабанил тонкими пальцами по подлокотнику. Вдруг глаза его раскрылись. Он поглядел куда-то мимо Леголаса, поднялся на ноги и спустился по лесенке к подножию трона.       – Значит, ты таким образом думал меня проучить. Обворовать королевскую сокровищницу.       Говоря эти слова, Трандуил заложил руки за спину и принялся прохаживаться перед сыном из стороны в сторону. Серебристый шлейф камзола волочился за ним по полу.       – Обворовать. Обмануть. Да еще и героем себя почувствовать. А в итоге добрая половина моих солдат едва не лишилась жизни.       Речь короля текла плавно и размеренно, и это было страшнее всего. Отец рассуждал вслух, а давать ему такую возможность Леголасу ой как не хотелось. В очередной раз король развернулся и полоснул принца взглядом исподлобья, будто кинжалом. У Леголаса замерло сердце, но он не дрогнул, не опустил глаз. Пусть так. Виноват – отвечай. Только бы кончилось всё скорее.       – А что я скажу народу? Чем объясню вторжение? Как думаешь?       Зачем он так? Зачем? Испытывает? Смеется? Разъярен?       Стоя навытяжку, как солдат, Леголас пытался усмирить внутри себя сотни и сотни мелких эльфиков-мыслишек, которые мешали сосредоточиться на одной важной мысли: что будет со мной? Что ты прикажешь сделать со мной? Пусть это будет очень страшно, но только ответь скорее, прошу!       Трандуил остановился, повернулся к сыну, поднял голову. Леголас замер. На короткий момент он почувствовал себя невероятно маленьким и слабым под взглядом прозрачных королевских глаз. Они прожигали его насквозь. Леголасу захотелось сбежать, спрятаться от их всепожирающего пламени. Но он остался на месте, он выдержал и это испытание. Во взгляде отца принц отчаянно искал хоть какой-то ответ, малейший намек на свою дальнейшую судьбу. Искал и не находил.       «Почему ты так жесток со мной? – захотелось закричать ему. – За что ты так мучаешь меня? На твой суд я пришел, отец. Я безоружен, я добровольно отдаюсь в твои руки. Скажи, что будет со мной. Прошу тебя, скажи, и все будет кончено!»       Черные брови короля сурово сомкнулись у переносицы.       – Ты понимаешь, чем могла обернуться твоя выходка? – спросил Трандуил, и в голосе его прогремела гроза.       Леголас ответил тихо, но твердо:       – Да.       Если бы он мог, он бы упал на колени. Он умолял бы о пощаде, о снисхождении. Вся оболочка из мнимой гордости и самолюбия, будто чешуя, опала с него, и принц, обнаженный и беззащитный, предстал перед своим неумолимым судьей. Даже наказание плетью не представлялось теперь таким страшным, каким казалось в начале. Леголас согласен был вынести хоть сто, хоть двести ударов, только не это молчаливое осуждение. Только не грозный взгляд голубых глаз, в которых он часто видел особенный свет настоящей нежности, когда был ребенком. Леголас искал отблеск этого света и теперь. Ему показалось (или просто очень хотелось надеяться на это), что взгляд отца немного смягчился. Также медленно Трандуил произнес:       – Хорошо. И ты знаешь, что тебе за это причитается?       Леголас знал. Разумеется, знал, и весь похолодел при мысли о будущей казни. К горлу подступил колючий ком. На один короткий миг ему захотелось поддастся искушению – попросить о милости, о том, чтобы отец, если сможет, смягчил приговор. Провел все так, чтобы не задеть эльфийскую честь и гордость принца. Но тут же Леголас понял другое: спасовать сейчас, значило совершить еще одну подлость. Может, гораздо большую, чем была до этого. Прошли бы годы – для эльфов не срок и пятьсот, и тысяча лет. Многое бы стерлось из памяти. Может, отец бы не осудил, да никто бы и не узнал о выборе молодого принца. Но какой ответ дал бы Леголас со временем своей совести, зная, что в нужный момент он просто-напросто струсил перед самим собой? Назад дороги не было. Что ж, пусть. Значит, плеть. Значит, боль, стыд и унижение. Что же, он знает, на что идет. Впрочем, за самовольную сдачу в руки правосудия ему, пожалуй, снизят количество ударов в половину. Но Леголасу казалось теперь всё равно, что сорок, что двадцать. Пусть так. Он выдержит. Он всё выдержит. Он – эльф. Потомок высокородных Лесных эльфов. Наследник Лесного королевства. Он не имеет права отступать.       Слегка приподняв подбородок, чтобы не дрогнул голос, Леголас вымолвил:       – Знаю.       И больше не проронил ни звука.       Трандуил снова прикрыл глаза, помолчал немного:       – Хорошо. Ступай в свои покои. Завтра на рассвете мы приведем приговор в исполнение.

***

      Король Трандуил не любил публичные казни. Они его утомляли. Он давно уже приучил себя относиться и к приговоренным, и к самому зрелищу с королевским равнодушием, памятуя свою нелегкую роль судьи. Но каждая такая казнь становилась для него истинным испытанием. Долгие приготовления, зачитывание приговора, наконец, приведение его в исполнение. И при каждой такой процедуре король обязан был присутствовать – восседать на небольшом балкончике напротив плахи, в то время как внизу, на площади, толпился эльфийский народ. Смысла во всем этом, по крайней мере для себя, Трандуил не видел никакого. Поэтому и прибегал к публичным наказаниям только в случае крайней необходимости, если того требовал закон. Ну и для того еще, чтобы продемонстрировать силу монаршей власти.       Стоит ли говорить, что от одной мысли о запланированной на утро экзекуции у Трандуила переворачивалось всё внутри и холодели ладони? Своими руками отдать на растерзание родного сына! А он… Он должен будет взирать на все происходящее, потому что он – судья, и потому что он – король. А король должен служить примером послушания закону для своих подданных. Должен, но разве обязан он для этого выводить на плаху того, кто ему близок и дорог? Даже если тот виноват? Такое не могло представиться Трандуилу и в самых страшных снах. Но это было, и Лесной король с самого утра чувствовал ко всему какое-то физическое отвращение.       В Черный лес солнце почти не заглядывало. Тем не менее, сквозь густо переплетенные кроны деревьев накрапывал мелкий дождь, и промозглый ветер взметал опавшую листву. На площади перед дворцом собирался народ. Шли последние приготовления к большому зрелищу: солдаты выстраивались в ряд вдоль помоста, ведущего на плаху. Глашатай разворачивал свиток с обвинительным приговором, а у врытого в землю столба перешептывались двое эльфов. Один из них держал в руке короткую тонкую плеть. Между эльфами уже ходили слухи, что сегодня выведут виновного во вчерашнем нападении на дворец. Некоторые уже догадывались, кто именно это может быть, но пока молчали и ожидали.       Наконец, все приготовления были окончены. Шум на площади затих. На балкончик вышел король Трандуил, и народ встретил его глубоким поклоном. Потом забили барабаны, эльфы синхронно повернули головы в сторону помоста и почти одновременно издали тихий вздох изумления. На плаху медленно поднимался принц Леголас.       Издалека было довольно трудно понять, что это именно принц, а не кто-либо другой. На эльфе не осталось никаких королевских знаков отличия. Даже вместо зеленой туники его одели в обыкновенную – серую без пояса – и в такие же серые брюки. В этой одежде выходили на помост все приговоренные. Если бы не истинно королевская поступь принца, его осанка, которую он умудрялся сохранить даже в таких обстоятельствах, Леголас ничем бы не выделялся среди простых эльфов, собравшихся взглянуть на осужденного.       Принц взошел на помост, встал рядом с глашатаем и оглядел площадь из-под светлых бровей. Барабаны умолкли. Глашатай развернул свиток.       Трандуил внимательно наблюдал за сыном. Никто бы не сказал сейчас, что Леголас чего-нибудь боится. Он был только очень бледен. Гораздо бледнее, чем обычно бывают эльфы. Приговор оказался коротким – двадцать ударов плетью вместо сорока, как принц и предполагал. Леголас с достоинством выслушал обвинение, чуть кивнул по привычке головой и направился к приготовленному на плахе столбу. Там он также покорно стянул с себя серую тунику, скинул ее на руки одному из эльфов, оставшись в легких брюках. Светлые волосы закрутил на затылке узлом. Потом сделал еще шаг и молча поднял руки. Эльф привязал их к столбу за запястья и отошел в сторону, приготовившись отсчитывать вслух удары. Второй эльф с плетью в руке встал у Леголаса за спиной. Наступила глубокая тишина.       Сначала возникла небольшая заминка. Эльф-палач, как видно, был в замешательстве. Ему не хватало духу нанести первый удар принцу. Наконец, он стиснул рукоять плетки покрепче и, пробормотав: «Простите, Ваше высочество», высоко поднял руку. Трандуил закрыл глаза. Но это не помешало ему услышать короткий свист, а затем сухой, резкий щелчок.       – Один!       Леголас покачнулся, оскалил белые зубы. Лицо его исказилось от боли. Но ни крика, ни стона не сорвалось у принца с губ. Он только еще больше побледнел. Трандуил вновь поглядел на плаху и увидел, как вдоль правой лопатки у сына пролег первый огненно-красный рубец. Палач снова махнул хлыстом – увереннее – и так же резко опустил его на левое плечо принца.       – Два!       Под ударом Леголас вытянулся в струнку. На обнаженной спине закаменели тугие мускулы. Плеть заходила с завидной размеренностью, неторопливо оставляя тонкие алые рубцы. После пятого удара принц, задыхаясь, судорожно захрипел, и всё же страшным усилием воли сохранил молчание. Новый взмах и новый щелчок:       – Шесть!       Король Трандуил не любил казни и наблюдал их с видом человека, который заранее знает, чем всё закончится. Но тут он весь превратился в зрение и слух. Там, на помосте бился в муках его родной сын – плоть от его плоти, кровь от его крови. И каждый рубец на теле Леголаса разрывал в клочки сердце самого Трандуила. Мысленно король отец был уже там – рядом с сыном – удерживал руку палача, укрывал Леголаса, подставляя под плеть свои руки. Утирал кровь и шепотом отсчитывал удары:       – Семь. Восемь. Девять...       Когда на плечи Леголасу легла первая десятка, Трандуил почувствовал страшное желание вскочить и закричать: «Остановите! Хватит! Вы что не видите? Он уже все доказал!» Он не сделал этого только потому, что знал – сын не простит, если отец проявит подобную слабость.       Тогда Трандуил сделал то единственное, чем мог сейчас помочь принцу. Тихонько шевельнул пальцами и выдохнул тонкую струю легкого лесного воздуха. Такому способу когда-то в юности учила самого Трандуила его мать. «Дыхание близкого целебно, – объясняла она. – Оно способно укреплять и давать силу в любых жизненных невзгодах. А если в этом дыхании заключена истинная любовь – оно может сделать родное тебе существо почти непобедимым».       Трандуил внимал советам матери и сам потом много раз пользовался ее наставлениями, пока Леголас был еще мальчишкой. Но теперь – странное дело – дыхание его пролетело по воздуху, наткнулось на какую-то невидимую преграду и вернулось к королю. Трандуил попробовал еще раз – и снова тот же результат.       Тогда король понял – сын намеренно отказывается от его помощи. Наказание за свою вину он хотел принять в полной мере и принять сам, до конца. Это, конечно, делало ему честь, однако не приносило облегчения королю. Казнь продолжилась. Леголас больше не шевелился, даже не вздрагивал от ударов, будто закаменев. Ветер на площади стих, замерла толпа. Трандуил смотрел на сына, и вдруг глаза его стремительно поволокло прозрачной пеленой. Время остановилось.       Но наконец, окончилась и вторая часть экзекуции. Леголас выпил эту чашу до дна. Когда ему развязали руки, он был, казалось, также спокоен, как и в самом начале, когда только всходил на помост, только страшно-страшно бледен. Эльф-слуга почтительно протянул ему серую тунику и помог накинуть ее на посеченные плечи.       И все же не всё было в полном порядке. И любой эльф на площади, не исключая и короля Трандуила, прекрасно это понимал. Спускаясь по лестнице с помоста, Леголас ступал уже не так царственно величаво, как раньше, а тихо и даже тяжело. Шел медленно, чуть втягивая голову в плечи, будто ожидал нового удара, и как-то неестественно ровно держал спину, стараясь, чтобы серая туника не прилипала к окровавленным лопаткам. Страшная тишина стояла вокруг, даже дождь и ветер утихли, как будто из уважения к униженному принцу. Солдаты не били в барабаны, молчал глашатай. Толпа не расходилась, тихим взглядом провожая Леголаса, и эта тишина говорила красноречивее любых слов.       Трандуил сделал последнюю попытку и отправил вслед сыну частичку дыхания, легкого, как сам воздух. И в этот раз дыхание не вернулось обратно, а Леголас, на мгновение замерев на ступеньке, всё также еле заметно склонил голову.       Это была благодарность.

***

      Король Трандуил шел по извилистым коридорам своего дворца. Почти бежал, так, что длинные, распущенные волосы легко взлетали вверх над красным камзолом. За очередным поворотом он ухватил за плечо слугу.       – Где сейчас принц Леголас?       – В своих покоях, мой король.       Трандуил зашагал далее. Удивительное дело, но теперь, когда всё кончилось, его разум был снова чист и холоден, как раньше. Только сердце болезненно ныло, будто в него воткнули нож, провернули, а вытащить забыли. О чем теперь должен думать сын? Вчера он был еще полон героической решимости, чувством важности собственного подвига. А теперь? И как он должен страдать теперь от стыда и обиды. В том, что Леголас будет страдать, Лесной король не сомневался ни на минуту. Ему ли не знать своего мальчишку? Гордый, несломленный характер. И от осознания всего этого было почему-то одновременно грустно, и смешно, и больно щемило в груди.       Дверь в комнату принца оказалась не заперта, и из щели на пол ложилась узенькая полоса света. Трандуил коснулся двери рукой, осторожно приоткрыл ее и тихо вошел внутрь.       Леголас сидел на своей постели, опираясь локтями о колени и свесив вниз ладони. Голова его была опущена на грудь. Длинные волосы закрывали лицо. Трандуилу снова бросились в глаза кровавые полосы, проступившие сквозь серую ткань туники на плечах у сына. Сердце короля болезненно сжалось.       Услыхав, что кто-то вошел в его комнату, Леголас поднял голову, увидел отца и поднялся с постели насколько мог быстро. Трандуил подошел ближе. Отец и сын стояли друг напротив друга и молчали. Нужно было сказать что-нибудь, но король никак не мог решить, как начать разговор, а говорить какие-то банальные вещи считал в данном случае невозможным.       Ну что сказать этому мальчишке, который вдруг так быстро вырос и повзрослел? Который стал главной и единственной гордостью короля Трандуила. Который по-королевски мыслит, и тем не менее, иногда ведет себя совсем как ребенок. Как объяснить ту страшную двойственность, на которую обречен всякий из королевского рода? Те вечные муки выбора и вечное осуждение среди тех, кто не понимает, и не хочет этого понять. Да пропади они пропадом эти законы, если из-за них должны так страдать близкие души! Но не по прихоти королей вершатся судьбы королевства. Ведь Леголас знал это. И Трандуил знал, что сын это знает. Но как объяснить принцу, что его ошибка и то, что произошло сегодня на площади, нисколько не умаляют того факта, что Трандуил по прежнему его отец? А Леголас всё также его сын. Его единственный сын.       Наконец, принц сам нарушил молчание.       – Отец, – проговорил он. – Я...       Но тут у Леголаса дрогнул голос, а вместе с этим дрогнул и сам Леголас. Все посыпалось. Схлынуло страшное напряжение этого месяца. Всё, что накопилось за последние два дня: страх, боль, пристыженная гордость и глубокое чувство вины, – все собралось скопом и полилось слезами. Они так и побежали у принца по щекам. Тот заморгал глазами, но слезы все текли и текли неудержимым горьким потоком, и несчастный эльф совсем смутился, замолчал и поник головой, стыдясь своей слабости.       Трандуил сделал шаг вперед, положил ладонь сыну на затылок и осторожно притянул к себе светлую голову:       – Тише, тише, мальчик мой, – проговорил он и мягко погладил принца по волосам. – Всё хорошо. Всё уже кончилось.       Леголас вдруг обхватил отца руками, стиснул пальцами за спиной ткань красного камзола, прижался лбом к груди Трандуила так, что тот едва не задохнулся. И теперь уже принц разрыдался окончательно, захлебываясь беззвучными слезами и сотрясаясь всем телом. Тонкие пальцы отца мягко поглаживали его по затылку.       – Ну-ну… Всё хорошо, – повторял король. – Тихо, тихо...       – Прости меня, – еле вымолвил сквозь рыдания Леголас. – Прости… За все.       – Мальчик мой… Простил. Давно простил.              Королю Трандуилу не нужен был дар прорицания, чтобы знать, что будет дальше. Что они будут долго-долго бродить с Леголасом по длинным переходам Лесного дворца и говорить, говорить. И король усмехнется про себя, увидев, какой радостью сверкнут глаза молодого эльфа, когда он получит назад свой лук и стрелы. Он расскажет Леголасу многое и даже чуть больше из того, что лежит у него на душе. А потом замолчит. И принц замолчит. И им будет хорошо молчать вдвоем, а ведь это иногда гораздо важнее, чем лишние разговоры. И всё пройдет. Обязательно пройдет, потому что иначе и быть не может. И забудется боль и обида. Время лечит душевные раны, и кому как не эльфам знать об этом. А пока отец и сын стояли вместе, Трандуил осторожно проводил ладонью вдоль посеченных плечей Леголаса и читал целебное заклинание. Уж для телесных ран пара-тройка у него всегда была под рукой.