Следуя правилам

— Это невыносимо видеть. Эвтида закусила губу, склонилась пониже над пергаментом. Кончики волос упали в свежие чернила. Из груди Эвтиды вырвался прерывистый раздраженный вздох. Ей тоже невыносимо видеть — проклятые танцующие перед глазами иероглифы, темень чужих и зараженных смертью Фив за высокими зарешеченными окнами, а хуже всего — насмешливый и неотрывный взор эпистата. Тот уселся напротив, на прежнее место Рэймсса, который был вынужден покинуть библиотеку после довольно вежливого приказа эпистата. Напоследок Рэймсс бросил на Эвтиду почти умоляющий взгляд, говорящий одновременно и: «будь покорна, Незримым заклинаю» и «борись до последнего, не дай ему догадаться». Эвтида не рискнула кивнуть, только прикрыла глаза. Открывать их не хотелось вовсе. Пришлось. Последний кубок пива несомненно оказался лишним. В висках тяжело, как в ахет воды Нила, шумела кровь. Так ещё и в животе сердито заурчало от голода. И этот звук — единственный кроме скрипа пера по пергаменту оказался неожиданно громким и неловким. Эвтида торопливо прижала свободную руку к животу. От эпистата не укрылось, конечно, её движение. И он, конечно, не слишком церемонился. — Пропустила вечернюю трапезу? Или хек для тебя желаннее пищи? — Нет, эпистат. Позвольте я продолжу урок, хочу скорее закончить. — Закончить? — он фыркнул, Эвтида невольно замерла. Впервые за время знакомства она слышала от него такой искренний смешок, даже тонкий, извечно презрительно искривленный рот его тронуло подобие улыбки. Эвтида тряхнула головой, мысль, что эпистат — грозный охотник на шезму, любимец фараона — на деле обычный смертный со своими привычками и слабостями впилась в её разум раскаленным клинком. И лезвие плавилось до сладкой ядовитой патоки. Нельзя! Разморенный тигр остается опасным хищником. Улыбка эпистата — что слёзы крокодильи. Хвала Ра, спустя миг его белые брови сурово сошлись к переносице и тон похолодел: — Тебе и перета не достанет, чтоб закончить. Как же тебя приняли на обучение, раз ты имени своего написать не в силах? Что ты вообще умеешь, кроме как пререкаться да по ночам бродить, где не следует? Эвтида вдавила кончик пера так глубоко, что чернила залились в пергамент будто в свежую рану. И толчком вырвались наружу, тонкой чёрной нитью, поразительно похожей на те, что во снах исходят от людей, вяжут их намертво с другими. Эпистат цокнул языком и яростно выдернул пергамент из-под локтя Эвтиды. Она охнула от неожиданности, пронзённая гневом, вспыхнувшим в его светлых прозрачных глазах. — Свалилась же ты на мою голову! И зачем только увязалась с отрядом? Разве что в кухарки тебя определить, так и это, боюсь, не осилишь. — Увязалась ли, эпистат? — Эвтида поджала кончики перепачканных пальцев, глянула ему в лицо быстро и коротко. Собиралась взглядом хлестнуть его, а собственные щеки опалило жаром. — Молчала бы чаще, языкастая, и сгодилась бы на что, — он досадливо отвернулся и вынул из стопки пергаментов чистый. — Начинай заново, раз уж писарем назвалась. Ох, будь у неё возможность назваться именем и призванием истинным, надеть при нём маску шезму и его — высокомерная маска слетела бы в исфет! С каким бы удовольствием, она бы проникла в его сон, да только за тем, чтоб обратить его в кошмар истинный. А ещё лучше на нём навыки некроманта потренировать. Время текло медленно, красными жаркими песками сыпалось Эвтиде на плечи и она всё сильнее припадала к столу, рука машинально скользила вверх-вниз, вычерчивая линии. Она и не заметила, когда эпистат успел подняться, только изумленно нахмурилась, поняв вдруг, что он больше не сидит рядом. Не рискуя осмотреться, проверить, даровал ли он ей действительно счастье уединения или затаился в тени, Эвтида повела плечами, разминая затекшую шею, и вытянула гудящие ноги подальше под стол. — Я, кажется, не разрешал тебе прерваться. Она вздрогнула. Мурашки ледяной бурей побежали от затылка, где стыл след от его дыхания, от вкрадчивого, обманчиво-ласкового голоса. — Продолжай, Эва. Она сухо сглотнула, обмакивая перо, но прежде чем коснулась свитка, что-то укололо её, остро обрисовало ровную короткую черту над её лопаткой, посылая новую волну мурашек. Эвтида судорожно обернулась, но лишь ткнулась лбом в живот эпистата и тотчас отпрянула, смущенная и растерянная. — Продолжай, — мягко повторил он и сам, словно давая подсказку, продолжил выводить иероглиф кончиком пера по её коже. Лёгкую боль сменило щекочущее почти приятное ощущение, но вся ситуация в целом, то, насколько близко он оказался — запах граната душил и опутывал её со всех сторон — испугало. Сердце сбилось с ритма и застучало отрывисто и глухо за рёбрами. — Эпистат, — шепнула она. — Что вы… зачем? — Твой наставник, видимо не пытался найти к тебе особого подхода? Или ты и впрямь так бездарна? Она попыталась сосредоточиться на письме, он играл с ней, как с глупой мышкой, но Эвтида знала людей и она просто обязана выдержать эту внезапную схватку достойно. Её перо хрустнуло и с треском обломилось, в то время как перо в бледных и холодных как лунное сияние пальцах эпистата продолжало невесомо скользить вдоль её позвоночника. — Прекратите! — она попыталась встать, но духота библиотеки, усталость и дурман пива мешали твёрдо держаться на ногах. — Ну вот, — довольно проговорил эпистат. — Уже и шага ступить сама не можешь. Он подхватил её под локоть. Не сильно, скорее уверенно, стиснув пальцы на её плече. Эвдиту зачаровал было вид его бледной кожи на фоне её — смуглой, лоснящейся от притирок и биения самоей жизни под нею. Его пальцы — полотна для мумификации — белые, сухие и так же необратимо въедаются в живую плоть. А человек ли он? А не правдивы ли все байки о нём, всё, о чём судачат торговки на рынках? — Я ухожу, — она решительно дёрнулась в сторону. Пока не поздно. Эпистат и не шелохнулся, зато, едва Эвдита обезумев от собственной дерзости, вцепилась ему в запястье, легко шагнул в сторону сам. Она и понять не успела, как очутилась лежащей на скамье. Только отполированная тщательно поверхность скамьи холодила спину и бедро там, где задралась ткань калазириса, там, куда опустилась ладонь эпистата. Он не трогал её тела, лишь удерживал, нависнув сверху. Эвтида прерывисто вдохнула, панически толкнулась стопами в край скамьи, надеясь скатиться на пол. Эпистат плавно, с грациозностью, каким-то магическим образом сочетавшимся в его теле с громадным ростом и силой, подался вперёд. Один рывок и оба запястья Эвдиты в надёжном плену его крепкой ладони. — Будь тихой, Эва, разве я причиню тебе зло? Ещё как причинишь, охотник, если не перестанешь так пристально смотреть в широко распахнутые глаза шезму под собой, если на разглядишь за напускным равнодушием животный трепет. — Что вы задумали? — Эвтида скрестила колени, стараясь сжаться, исчезнуть вовсе, не соприкасаться с ним. — Не низко ли для человека вашего чина принуждать свободную женщину Египта? — Ты всего лишь глупая девчонка, — он с ленивой томностью поддел пером широкую бретель её одеяния. Шёлковая ткань скользнула с ключницы Эвтиды. Покрытую испариной кожу её обдал сквозняк, невесть откуда взявшийся. Она взвизгнула, действительно совсем по-девичьи, забилась в сильных руках, с каждым движением лишь плотнее вжимаясь в эпистата. Застыла, опалила его лицо свирепым взором и разозлилась сильнее, снова заметив ту самую улыбку на его лице. Перо нырнуло за кромку брители, царапнуло под грудью, легкими кругами подбираясь к вершине. Эвтида выгнулась в спине, замотала головой, но так кончик пера все равно тронул сосок, раз-другой. Уколы совсем легкие, но по всему телу Эвииды до самых коленей прошла дрожь и в животе тягуче заклубился жар. — Эпистат! — выкрикнула она и его ладонь тотчас прислонилась к её губам. Он прищурился, наклонился ниже, ловя запах у её шеи там, где бешено стучала жилка. Она почти ощущала ледяную и отчего-то такую желанную близость его губ. — Тише, Эва, ты должна понять. Иначе… Он не договорил. Зато дописал. Эвтида мучительно вздрагивала и мычала проклятия в его руку, пока на животе её, кругом возле пупка он выводил: «Конец». Её кинуло в жар. Слово. Это слово она уже слышала в своём сне, сне, который ей не положено было видеть. Слово, сказанное Анубисом, а теперь повторённое изощренее этим демоном. А потом эпистат просто поднялся, поправил мантию и вновь насмешливо поглядел на Эвтиду. — Запомни этот урок, Эва. И думай почаще.