Наказание

— Один! Два! — Чайльд задыхается, — три! Мх! — Громче, я тебя не слышу, — голос веет холодом, и Тарталья подчиняется их игре. — Три! Четыре! А-ах, — юноша прерывается на глухой стон, его за волосы наверх тянут, и Предвестник готов расплакаться от восхитительного натяжения. — Не сбивайся.       Тяжёлая мужская рука хлестает ягодицы, такие нежные, чувствительные, изрядно покрасневшие. — Мой мальчик стерпит своё наказание? — голос мужчины обволакивает, ломает, разрушает. — Ты же не хочешь меня расстроить ещё сильнее? — Да, папочка... — парень коротко стонет и стискивает пальцами бёдра Дотторе, на которых и лежит. — Умница, — похвала, произнесённая этим хриплым баритоном, стягивает внизу живота крутым возбуждением.       Чайльд позорно течёт только от шлепков.       Ладонь снова рассекает воздух и звонко опускается на упругую задницу. Тарталья вздрагивает и захлёбывается слюной, обильно текущей на дорогие брюки. — Мх, шесть, — отсчёт перетекает в стон на гласных, мальчишка в пояснице изгибается.       И плавится под пристальным взором Доктора. О, он прекрасно знает, что тот наблюдает за каждым вздрагивагием, шорохом. Что тот не остаётся равнодушным к происходящему. — Мне увеличить количество? — Н-нет, — сипит Чайльд, в истоме закатывая глаза.       Отказ не потому, что боится. Не потому что нестерпимо горит кожа. А потому что не желает позорно кончить от одних только шлепков.       Если Дотторе выбрал в качестве наказания за провинность извести его до бессознательного возбуждённого состояния, то, что ж, он настоящий садист. — Семь, — рваный выдох.       Дрожащие пальцы юноши впиваются обломанными ногтями в напряжённые бёдра его горячего мужчины. Из Дотторе актёр никудышный, но он старается поддерживать образ непоколебимого холодного айсберга. Пока внизу живота пылает и пульсирует, а в груди тягучей карамелью топится желание. — Восемь, — Тарталья замечает осечку, ведёт себя решительно и дерзко, за что получает и срывается на крик, — Девять!       Второй Предвестник не терпит неповиновения и наглости. Наказывает провинившихся по писанным собственной рукой законам. На фарш или в колбы с формалином. Но Одиннадцатый Предвестник особенный. — Десять, — Аякс откровенно постанывает и закашливается, он напряжён и вытянут по струнке подобно своей Полярной звезде, — Одиннадцать!! — Хороший мальчик, — Дотторе мурлычет ему на ушко похвалу, жарко выдыхая и прикусывая красный рубин серьги.       Чайльд выгибается до хруста в пояснице, крупно дрожит, цепляется крепко за руку Доктора. Буквально проживает накативший оргазм.       Зандик голодными глазами осматривает тельце на своих ногах, взглядом приглашает на продолжение банкета.       Им обоим мало. Неудовлетворение по телам скребётся.