Свой дом, свой первородный грех

      Пятому нравится такая жизнь — здоровый аскетизм и размеренность, никаких просчетов, никакого второго дна. Ему нравится хороший скотч — он покупает пару бутылок в дорогом супермаркете, нравятся хорошо сидящие костюмы — в шкафу на вешалке висят еще парочка с несорванными бирками, ждут своей очереди после того, как износится его теперешний костюм-тройка. Интуитивно он понимает, что ничего не чувствовать неправильно, потому что он все еще жив, а живые только этим и занимаются, что без конца чувствуют. Страдают, расстраиваются, смеются сквозь слезы и плачут, истерически хохоча. Верят в лучшее, от кого-то зависят, от кого-то освобождаются и подставляют распаленное после ссоры лицо под прохладные капли дождя, вдыхая в себя жизнь заново. Он думает об этом и принимает справедливость такого уклада, но сам ни в чем подобном себя не обнаруживает — вокруг только спокойствие, умиротворение и равнодушие ко всему, что происходит. Пятому комфортно — квартирка, кофемашина, горячий душ и белый халат — что еще нужно? Так можно протянуть довольно долго, и не жаловаться в конце, что свернул куда-то не туда — потому что едешь все время прямо.       Пятый с удовольствием открывает в себе талант не реагировать — на бубнеж соседей на лестнице о том, что ни разу не видели его на общедомовом собрании, на сумасшедшего таксиста, болтающего о политике, на молоденькую кассиршу, потребовавшую показать документы, удостоверяющие личность, когда он покупал алкоголь. Пятый чувствует себя неуязвимым — сейчас гораздо явственнее, чем когда у него была сила. Он чувствует, что жизненный опыт забросил его на такую высоту, что проблемки всех вокруг его совсем не трогают — как вообще можно тратить время на такое? Слишком ценный дар, особенно в том случае, если не борешься с желанием сигануть с моста или перейти дорогу на зеленый.       Пятый не думает о смерти, потому что это бессмысленно. Пятый не думает о жизни, потому что в этом слишком много смысла. Пятый думает, в этот раз — колумбийская арабика или бленд из Эфиопии с 20% робусты? Лучший кофе растет вдоль экватора. Вариант приготовления, чтобы лучше распробовать вкус — чёрный. Правила игры такие: не усложняй — не будет сложно, не смотри в бездну, иначе бездна начнет смотреть в тебя.       Пятый щелкает выключателем и комнату наполняет свет — слишком яркий, слишком теплый. Он проходит в кухню, ставит бумажный пакет с покупками на стол и привычным движением ослабляет галстук. За окном сумерки и Пятый ловит в стекле свое отражение. Белая рубашка отдает белизной первого снега, и все остальное на контрасте становится четче — сдвинутые брови, спокойный холодный взгляд, спадающая шторка челки с одной стороны. Пятый выглядит так, как хотел, живет там, где хотел, чувствует то, что хотел. И вот что странно: несмотря на то, что один его день — однояйцевый близнец другого, Пятый ни разу не испытывал скуки. Ему не было скучно, но он скучал — по ним, по каждому, кто трепал его нервы и выводил из себя, не давал расслабиться ни на минуту, вынуждая совершать тысячу математических вычислений в поисках решения. Он скучал, да. Но это не то же самое, что скука. И это так запутывало, что казалось Пятому самой серьезной задачкой за последний таймлайн. Что, если бы они вернулись? Что, если бы они вторглись в его жизнь — стал бы он тогда живее? Хотел бы он стать?       Пятый резко обернулся — размышления прервал стук в дверь. Впрочем, удивления он не вызвал.