«Я спрошу ветра севера и юга, Как разрушить скорбь — я не знаю правил. Не бывало в мире вернее друга, Так зачем теперь ты меня оставил?»
Торину выжить удается чудом: его штопают в четыре руки и молятся валу Ауэле на многоголосый грубый лад. Среди прочих голос Бильбо, обращённый к самому Илуватару, предсказуемо теряется и тонет, так и не прорвавшись ввысь. Гэндальф вышепчивает-выпестывает слова заклинания, пока солнечный свет, льющийся с его ладони, озаряет лицо ещё не успевшего окончательно переступить посмертный чертог короля. Торин делает вдох, потом ещё один. Бледная кожа слабо подкрашивается разгоняющейся кровью, вбирает живительное тепло. Четыре крепких гнома вздымают грузные носилки с раненным королем на плечи и уходят. Балин обо всём позаботится, всё устроит. Бильбо до самого заката слоняется горными хребтами и прячет от проницательного мага покрытые лопнувшими мозолями ладони; никому не нужно знать, сколько раз, сжимая скользкую рукоять своего клинка, он с яростными, преисполненными горечи воплями пронзил мёртвое тело Азога… чтобы ему стало легче. Хоть немного — но стало. — Как он? Бильбо не хочет вспоминать, как поднеся ладонь не почувствовал горячего дыхания, идущего из мощных, как кузнецкие мехи, легких. Глаза обжигает болью и сожалением о том, что «орлы! смотри, орлы прилетели» Торин уже не слышал, не видел, что в последний момент всегда свершается чудо. И чудо свершилось, но какой ценой? Ценой ореола заалевшего снега вокруг бездыханного друга, седых нитей в непослушных рыжих кудрях и брызнувших от отчаяния горьких слёз. — Ты подоспел вовремя, Бильбо. Ты молодец. Он не сделал ничего. Может быть — и пусть эта мысль слегка его утешит — немного подзадержал Торина своей болтовнёй. А так — нет, ничего. В нём не было могущества эльфов, мудрости магов и силы гномов. Слишком мал и для первых, и для вторых, и для третьих. Бильбо самый обыкновенный хоббит, забывший дома носовой платок, а в крепком дружеском объятии Торина на утёсе, кажется, и своё сердце. «Возвращайтесь домой, господин Взломщик, к своим книгам и к своему креслу. Сажайте деревья и смотрите, как они растут». Вот так оно и вышло — путешествие туда и обратно.***
По дороге домой он задерживается у эльфов на дольше, чем планировал — день на передышку перерастает в целые недели сущего безделья. Гостеприимность и непринуждённая компания Элронда, снискавшего к нему ненавязчивую дружескую симпатию, смягчает тяжесть клубящихся в голове дум; вырывает из морозного оцепенения — в воспоминаниях он никак не покинет злополучные горные плато, покрытые снежной глазурью. Вечерами Бильбо вслушивается в звуки арфы и всплески речных волн, прячется за занавесками от лунного света и отмалчивается в ответ на призывный шёпот призраков недавнего прошлого. Торин, пронзенный мечом Азога, Фили, под хохот орков летящий камнем вниз с Вороньей высоты, Балин, поведавший ему правду о безумии, сосредоточеном в обладании сердцем горы, Голлум, рыскавший пещерами в поиске своей украденной прелести. Ещё одно бессонное полнолуние в Ривенделле выдержать он не в силах и знакомая дорога через лес гонит его прочь, в Шир. — Кто такой этот Торин Дубощит? — спросят у него неединожды с любопытством. — Он… мой друг, — с каждым днём будет выходить все убедительнее, пока Бильбо сам не поверит в то, что так оно и есть. И никогда ещё в жизни он не будет так ошибаться. Жизнь вдали от подвигов течёт иначе: уютный дом, сытный ужин и дела на уровне хозяйственных хлопот. Только пусто. Совсем пусто. Бильбо за время похода так-то попривык быть частью, а не отдельной единицей. Не хватает компании. Весёлой гномьей песни и перебрасываний посудой, побега в бочках и тёплого, с придыханием «прости, что я в тебе сомневался». Он щедро сдабривает запечённую форель лимонным соком и морщится. Слишком кисло выходит. Подгоревшая каша, приготовленная Ори на костре была вкуснее, а похлёбка из всего, что под руку подвернется — выше всяких похвал. Язык проглотить можно. Письмо опаздывает на месяц, пахнущее дымом, горнилом и соскобленной свежей горной породой оно приходит вместе с первой зимней порошей, и Бильбо долго смотрит сквозь него на покрытые тонким ледяным стеклом лужи. Ему чудится, что оттуда, как и на Торина когда-то, смотрит уродливо-бледное лицо Азога. Лёд под ногой трескается. «Господин Взломщик», «успешно выполненный договор», «причитающаяся награда», «король Эребора». Официально, ну что же. Бильбо долго размышляет, попыхивая набитой табаком трубкой, будет ли наглостью с его стороны попросить доставить одну четырнадцатую вместе с Гэндальфом при случае. Маг не откажется выступить посыльным и заехать в гости. Им всегда есть о чем поговорить. Хотя Бильбо с большим удовольствием посмотрел бы на фейерверки: в этом Гэндальфу равных нет.***
Вечер проходит как обычно, как и сотни предыдущих вечеров, затерявшихся петельками в полотне его неприметной жизни. Шир не то местечко, где события валятся снегом на голову или гигантским комом сбивают тебя с ног и выкатывают за пределы уюта и комфорта. Бильбо думает, не лечь ли ему спать пораньше, раз книга сегодня не пополняется маркими черновыми листами пересказанной истории. Вдохновение не приходит. Под сонм его мыслей доносится стук. И повторяется снова, когда он уже решает, что это проказница метель, играясь, ударяет в ставни. — Если это опять кому-то понадобилось убедиться, что я Бэггинс и задать парочку «интересующих» вопросов, то я за себя не ручаюсь. Круглая дверь скрипит, впуская внутрь дома зимнюю свежесть и прохладу. Снежная пороша, столкнувшись в неровной схватке с домашним теплом, бесследно тает, оседая на входной коврик. — Кажется, в нашу первую встречу ты был радушнее. — Торин? — он растерянно разводит руками, не зная куда их деть. Или деться самому. Хмурые складки на лбу Торина разглаживаются. — Даже на порог не пустишь? — А вот и наш господин Взломщик! — добряк Балин по-отечески хлопает его по плечу, улыбаясь в растрепанную молочную бороду. И он, и Торин густо присыпанны снежными хлопьями. Бильбо хочет и не может поверить, что всё и впрямь происходит наяву, благо собственное неверие взашей выталкивает вон намертво вбитое матушкой гостеприимство. Перед ним, как-никак, король. Он наспех соображает богатый стол, не жалея припрятанных по закромах запасов и нового сервиза, и всего выходит уж слишком много для них троих. Время за непринужденной беседой течёт незаметно, а за вторым бочонком эля ещё и весело. Старые байки задорно травятся в компании, а одни и теже события похода пересказываются с каждой стороны на свой лад. Они даже успевают поспорить, в чьих словах больше правды. Балин, посмеиваясь, уходит проверить, устроила ли охрана в стойла пони и хватило ли им самим на постоялом дворе места, или, может, просто решил проветрить седую голову. — Все закончилось лучше, чем я предполагал. — Лучше? Ты, между прочим, не дышал, — Бильбо скользит ладонью по вспотевшей шее и отводит взгляд. — Но я живой. — Да, но ты не дышал. Торин хмурится — верно, не понимает — и вертит в руках кружку с элем. — Ты хочешь остаться здесь, в Шире? — Почему бы и нет? Вряд ли в мою нору нагрянет ещё какой-то гномий король с сомнительными поданными и предложением быть испепелённым драконом. — А если гномий король предложит тебе пойти с ним? — В качестве оплаты одной четырнадцатой доли? — Бильбо неловко отшучивается, наблюдая, как выражение лица Торина приобретает налёт растерянности. — Нет… как друг. — Разве у короля гномов недостаточно друзей… особенно теперь? Торин смотрит на него долго и пристально, с зарождающимся сомнением. Бильбо страшно. Он множество раз представлял их встречу, как и множество раз убеждал себя, что она не состоится, не сбудется. Потому что Торин уже уходил однажды, и тех нескольких минут в одиночестве и утрате было достаточно, чтобы испугаться за него на полжизни вперёд. — Ты не хочешь? — Хочу, конечно, но…как бы тебе сказать, — собственный язык предательски путается и подводит. — Я думал, что мы квиты. — С чего бы это? — теперь очередь Бильбо удивляться. — Ты ушёл, Бильбо, — Торин не жалеет укора в словах. — Даже не так — ты ускользнул в своей излюбленной манере, не сказав мне ни слова, — продолжает он. — Я ведь тебе его отдал. Самое ценное, что у меня было. — Ты об Аркенстоне или кольчуге? Я сохранил всё в лучшем виде. — О сердце, Бильбо, — вздыхает Торин. — Я подумал, что посмотреть ещё раз на твоё лицо стоит того, чтобы вернуться. Останься он прежним наивным хоббитом, то покраснел бы до корней волос и, возможно, хлопнулся бы в обморок от переизбытка чувств. Но Бильбо уже не тот, он, пусть и смущается, прочно стоит на ногах. — Торин, не переусердствуй, — вернувшийся Балин ненавязчив в своей заботе. — Тебе стоит отдохнуть. Торин, если и хочет возразить, то быстро сдаётся на милость победителей — у него нет ни единого шанса против них. Усталость от долгого дня берёт своё, и Бильбо помогает ему устроиться на ночлег в одной из гостевых комнат, заботливо погасив свет. Пусть отдохнёт. — Он порывался приехать раньше, я едва уговорил его повременить и для начала поправить здоровье. — В его состоянии столько дней дороги, — Бильбо сокрушенно качает головой. — Упрямый гном. — Ты ему нужен, Бильбо. Да и всем нам не хватает доброго старины Взломщика. Ребята скучают. Балин немногословен, но он понимает, что старый гном хотел ему этим сказать. Есть место, в котором его ждут. Бильбо уснуть не может, так и сидит на кухне до самого утра, вслушиваясь в завывание метели.***
За что он любит рынок в Шире — за суматоху. Ему, конечно же, не сравниться с размахом Озерного города, но Бильбо знает здесь каждую лавку и продавца, каждый клапоть земли, на котором вырастили и собрали представленный урожай, каждую мелкую речушку полную рыбы и моллюсков. Сегодня ему не нужна ни капуста, ни луковые перья, ни свежий хлеб с румяной коркой. Сегодня его сердце слишком неспокойно. Он оставляет прихваченную корзину для покупок на пустом прилавке — вот Белладонна Тук обрадуется — и позволяет ногам самим решать, где они сейчас хотят быть. Бильбо не ощущает холода, даже, когда проваливается в снег по колено и добредает до того самого места, откуда всё началось. Пергаментной простынёй за его спиной тянулся подписанный контракт, а впереди за завесой лесной чащобы скрывалось будущее. «Дайте ему пони». Ох, как же он тогда упирался. Его совершенно внезапно подхватывают и, вздёрнув вверх, усаживают перед собой на тёплую шерстистую спину. Пони, всхрапывая под нос, медленно перебирает ногами в сторону хожей тропинки. — Я бы и сам мог залезть. Да, он первый хоббит, познавший прелести самостоятельной верховой езды. С тех пор несколько кусочков сахара и носовой платок всегда лежат в кармане его сюртука. Вдруг какое-то приключение застанет его врасплох; нужно быть ко всему готовым. — В прошлый раз ты убеждал, что сможешь поспевать за нами пешком. — А ты сомневался. — Тогда я не знал, что хоббиты такие выносливые… и безрассудные. Бросаться с голыми руками на воина-орка. Бильбо фыркает и мягко улыбается, зажмуриваясь. Тело размеренно покачивается в такт движениям пони, ноги расслабленно болтают по бокам, задевая длинные ворсинки, а спиной он чувствует меховую оторочку торинового плаща. — Я поеду с тобой в Эребор. Бильбо до жути боится открыть глаза и понять, что всё это ему приснилось. Что Гэндальф не успел прочесть заклинание. Что Торин мёртв, а сам он, словно примерзший, до сих пор сидит возле его тела и не может заставить себя сдвинуться с места. Вокруг один лишь холод и смерть. Где-то сверху испуганно кричат вороны и алая полоса крови тянется ярким шлейфом по снегу. — Я не исчезну. Когда он открывает глаза, мир вокруг сияет ослепительной зимней белезной. Торин всё ещё продолжает дышать ему в затылок. Рука надёжно придерживает его под грудью. Живой.