Ты только позволь

Темнота потихоньку рассеивалась, унося с собой отголоски забытого, мутного сна. Пелена перед глазами никак не сходила, сколько бы он не моргал. Поднять бы руку и протереть глаза, но она не слушается, продолжая лежать рядом мёртвым грузом - слишком много было отдано сил. Тихий, протяжный вздох раздался по комнате, и он, смирившись, прикрыл глаза. Тот, на кого он бы вечность смотрел, явно не здесь, а может и вовсе не в этой части Сяньчжоу, так зачем ему тратить остатки сил, смотря в угрюмый потолок, щурясь от пронизывающих солнечных лучей? Эта мысль пронеслась так же стремительно, как и последующий за ней спокойный голос, что так часто мерещился ему во снах: — ...Уже не спишь. Как ты? От того, чтобы резко подорваться на месте уставившись неверящим взглядом на того, о чьём присутствии он мог лишь грезить в самых смелых мечтах, его останавливало собственное, лишённое сил тело. Если бы в нём было чуть больше сил, он бы не задумываясь подполз к нему на коленях, и прижал к себе. Чуть больше сил, и он бы никогда его не отпустил. Больше никогда. Но единственное, на что его хватило, это на самообладание, и неспешное открытие глаз, которым больше не мешала мутная пелена. Какой тут может быть расфокус, когда перед тобой стоит воочию самый настоящий бог? Прекрасный, статный, величественный, обманчиво хрупкий и такой.. неизменный. Словно драгоценная фарфоровая статуэтка, которой хотелось любоваться днями и ночами, заботливо протирая от пыли, да защищая от всех напастей. Генерал смотрит молча, не выражая никаких эмоций. Но внутри они его переполняют, бушуют яростным штормом, заставляя рёбра сдавливать лёгкие, а сердце болезненно сжиматься. Изящная фигура, в чьих глазах сверкает лазурь, тихо и внимательно наблюдает в ответ. Скрещенные на груди руки заметно подрагивают, выдавая волнение, а на его преступно красивом лице можно разглядеть едва заметное облегчение. Теперь уже с его стороны слышится кроткий вздох, пока он поднимается со стула у изголовья роскошной кровати. Поднеся руку он легонько отодвигает его длинную челку, почти невесомо касаясь лба. Он повёл ладонью, всё также невесомо, дальше, взлохмачивая и без того лохматые пряди, после чего, мягко улыбнувшись каким-то своим мыслям, убирает руку, отходя от кровати. Он убедился, что с генералом всё в порядке. А значит тут ему больше нечего делать. Рука сама потянулась к его, такой маленькой и аристократически бледной. Похоже она испытывала тоже, что и её владелец. Она также хотела касаться его тёмных, шелковистых волос, переплестись с его длинными пальцами и крепко придерживать за его тонкую талию. Она также хотела заключить его в объятия, что подарят ему бесконечное тепло и укроют от всех бед. И никогда больше не отпускать. — Что мне нужно сделать чтобы ты взглянул на меня по другому? Я не прошу как раньше, и не мечтаю о таком. Я прошу лишь дать мне шанс стать для тебя кем-то. Что ты позволишь мне попытаться стать кем-то важным для тебя. Прошу, Дань... Хен. Умоляю, ты только позволь... Слова вылетали без остановки. Он не смог бы остановится даже если захотел - слишком долго они вертелись на языке, ведь тот, кому они предназначены, ушёл так давно. Но вновь вернулся. Всё такой же тёплый, нежный и живой. Второй потери он не выдержит, попросту не переживёт. Так пусть же накопившиеся слова, так бережно вынашиваемые в его сердце все эти долгие годы, льются нескончаемой рекой. Пусть станет стыдно и неловко, пусть захочется провалится сквозь пол, уши начнёт нещадно печь, а из глаз потекут горячие слёзы. Пусть говорят, что "перед смертью не надышишься". Пусть он захлебнётся в своих речах. Главное, что тот, кому он отчаянно мечтал их рассказать, наконец-то его услышал.