Жизнь на крыльях бабочки

      — Он снова пришёл.       Саймон вздрогнул от тихого шёпота над ухом и судорожно сжал в руке кофейную чашку, которую только что протирал.       — И зачем ты мне это говоришь?       — Ой, да ладно! — Норт прислонилась бёдрами к столешнице, хищно щурясь и насмешливо скаля мелкие, острые, как у ласки, зубки. — Думаешь, я поверю, что ты случайно в одно и то же время тут каждый день чашки натираешь?       — Это моя работа, — сухо бросил Саймон, не поднимая головы, и подруга сердито фыркнула.       — Мне-то не заливай! Серьёзно, ничего страшного не случится, если вы просто поговорите…       — Если он так тебе нравится — иди и поговори с ним. Я ничего против не имею.       — Он не на меня смотрит, — Норт подалась вперёд, понижая голос до заговорщического шёпота. — Саймон! Тебя никто не заставляет сразу с ним в койку ложиться! Пообщайтесь, объясни ему всё. Вдруг что-то да получится?..       Слова подруги задели больную струну в груди, и Саймон развернулся, с громким стуком опустив чашку на стол.       — Ничего не получится, Норт! Ничего хорошего от этого не будет. Я…       Он запнулся, бросив всего один — абсолютно случайный! — взгляд в зал и тут же столкнулся с внимательным взглядом разноцветных глаз: один — голубой, другой — зелёный. Молодой мужчина в сером, дорогом плаще и строгом деловом костюме вопросительно приподнял бровь, неторопливо прихлёбывая сделанный Норт кофе. Саймон мог бы поклясться, что посетитель не сводил с него глаз с того самого момента, как занял уже негласно принадлежащее ему место у окна, откуда прекрасно просматривалась вся рабочая зона. Глупое сердце в груди радостно трепыхнулось — и тоскливо замерло, стоило Саймону представить, как тепло в этих глазах сменяется стылым ужасом и отвращением.       Легонько прикусив губу, парень отвернулся и поспешил скрыться в подсобке, не обращая внимания на сердитый взгляд подруги. Он уже неоднократно пожалел, что затянул с этим общением, позволил себе греться чужим теплом и ласковым взглядом, не оборвал возникшую и крепнущую связь, когда следовало. Теперь приходилось с мясом выдирать привязанность из своего сердца, а к этой боли Саймон так и не смог привыкнуть. И, наверное, никогда не привыкнет.       Когда он вышел из подсобки, посетитель уже ушёл. Норт стояла у кофемашины, делала очередному гостю латте. Бросив короткий взгляд на покрасневшие глаза Саймона, она сунула ему в руку стаканчик с кофе и прошипела:       — Дурак ты! Не все люди идиоты и предатели. Просто поговори с Маркусом! Дай ему шанс!       Саймон сделал вид, что ничего не услышал, и вежливо улыбнулся растерянно обозревавшей меню матери с двумя очаровательными детьми.       …Конечно, он понимал, что Норт желает ему только добра. И она, и Джош переживали за него, хотели сделать, как лучше, но некоторые вещи никому не под силу исправить. Разве что одному Богу, в которого Саймон никогда не верил. Да и как тут поверить в некую справедливую, добрейшую Высшую силу, когда вся твоя жизнь с рождения — один непрестанный кошмар? Видно, много он в прошлой жизни нагрешил, раз его в этой так жестоко наказывают. А как иначе объяснить, что из целого миллиона новорождённых именно ему выпал «счастливый» билет со смертельным генетическим заболеванием, имеющим такое милое и поэтичное название — «синдром бабочки»?       Саймон невесело хмыкнул, аккуратно подписывая на стаканчике имя очередного гостя и выбивая на кассе чек. И кому только пришло в голову обозвать столь прекрасным созданием настолько уродливую болезнь? Хотя иронию он оценил, когда подрос достаточно, чтобы начать наводить справки о своём состоянии и разбираться в узнанных терминах. Хрупкий, как крыло бабочки. Одного неосторожного прикосновения достаточно, чтобы причинить боль и искалечить что его, что глупое, но прекрасное насекомое.       Поэтому Саймон и не доверял людям — в большинстве своём, слишком беспечным и неосторожным.       Время до вечера пролетело быстро. Смена Норт заканчивалась первой. Подруга легонько приобняла Саймона за плечи, чмокнула в щёку и шепнула:       — Подумай над моими словами! — прежде чем стремительным ураганом унестись к выходу из кафе. Снаружи её уже ждал затянутый в кожу парень на мотоцикле — Норт встречалась с ним третий месяц, и это был самый долгий её роман на памяти Саймона. Ему этот наглый тип со шрамом на носу категорически не нравился, но раз уж Норт счастлива — ради бога! Он за неё только порадуется.       Стрелки постепенно перевалили за девять часов, и клевавший носом Саймон выключил везде свет, запер кофейню и отправился домой, благо квартира его располагалась недалеко от места работы. Маленькое, но уютное жилище. Кроме него в аквариуме в гостиной проживали несколько ярких тропических рыбок вида «Лялиус». Одна ярко-голубая, с тёмными полосками на кончиках плавников — Саймон звал её Коннором. Другая почти белая, с золотисто-чёрными полосами на боках и плавниках — Ричард. Саймон, конечно, с радостью завёл бы щенка или котёнка, однако с его состоянием это смерти подобно. Пришлось удовлетвориться рыбками.       Разогревая ужин, парень то и дело мысленно возвращался к словам Норт. Подруга уже не в первый раз наседала на него после того, как он отказался общаться с Маркусом. Если бы не её бойфренд, Саймон бы и вовсе решил, что она имеет виды на разноглазого красавчика. Но нет! Похоже, Норт просто решила, наконец, пристроить своего друга в «хорошие руки». Вот только она не понимала до конца, какой болью оборачивается для Саймона каждая новая попытка поверить — и каждое новое разочарование. Его уже столько раз предавали…       Родители, которые отказались от него при рождении.       Фостерные семьи. Несколько десятков за неполных семь лет, пока желающих совсем не осталось. Он кочевал с рук на руки, нигде подолгу не задерживаясь. О постоянной семье и вовсе речи не шло. Никому не был нужен «сложный» ребёнок, требующий особого ухода и заботы.       Потом детский дом. Дети чурались его, как прокажённого. Воспитатели тоже старались не подходить лишний раз, опасаясь навредить.       Сколько себя помнил, Саймон всегда был один. Изгой, которого оберегали — и от которого шарахались. Он жил словно в гигантском пузыре, пока не появились Джош и Норт…       Парень грустно улыбнулся, без энтузиазма поглощая полезную, но совершенно безвкусную еду. Или это ему просто так казалось? Вот Норт умела готовить так, что пальчики оближешь. И где только научиться успела, учитывая, что по детским домам и чужим семьям она кочевала ничуть не меньше Саймона? Характер у его подруги был далеко не сахарный. Норт себя в обиду не давала, умела любого заткнуть и на обе лопатки положить, и это никому не нравилось. Потенциальным родителям нужна милая, спокойная, ласковая девочка, а не шипящая дикая кошка.       Зато Саймона Норт никогда не обижала. Напротив, едва увидев, как-то само собой взяла под свою опеку тихого и забитого мальчишку. Саймон много раз задавал ей вопрос, что она такого в нём увидела, но подруга каждый раз лишь фыркала и отговаривалась какой-нибудь дурацкой шуткой. И просто оставалась рядом.       Джош притёрся к ним уже незадолго до совершеннолетия. Его родители погибли в автокатастрофе, а усыновлять почти взрослого чернокожего парня никто не захотел. Саймон помнил, как Норт, горячась, пыталась объяснить ему какой-то материал из курса истории, который и сама толком не понимала. Джош вежливо вмешался и начал объяснять сам, да так, что они оба заслушались. Как выяснилось, его родители были учителями в одной из детройтских школ. Джоша не пугала ни болезнь Саймона, ни агрессивность Норт. Он вёл себя с ними хоть чуть отстранённо, но неизменно вежливо и приветливо, и как-то само собой втянулся в их команду, которая даже после ухода из детского дома решила не расставаться. Вместе всё-таки выжить легче, чем поодиночке…       Растянувшись на холодной постели, Саймон со вздохом закрыл глаза и снова, будто наяву, увидел тот самый день, и ту самую первую встречу…

***

      — Кортадо с миндалём, пожалуйста.       — Как ваше…       Саймон коротко глянул на стоящего напротив посетителя — и завис, запнувшись на полуслове. На него смотрели разноцветные глаза. Один — цвета небесной лазури, второй — оттенка молодой весенней травы. Удивительное зрелище. Настолько удивительное, что Саймон будто отключился, как заглючивший робот, и включился обратно только от обеспокоенного голоса мужчины напротив:       — Всё в порядке?       Саймон вздрогнул, приходя в себя, поспешно отвёл глаза, чувствуя, как по щекам предательски расползается горячечный жар.       «Я просто переутомился. Я просто устал. Это всё магнитная буря»       И плевать, что ещё только полдесятого утра, а это едва ли не их первый посетитель…       — Всё хорошо. Просто у вас очень красивые глаза. Так как вас зовут?       Осознание, что он только что сказал, отозвалось дрожью в руках и предательской слабостью в коленях. Он совсем рехнулся?! Флиртует с посетителем?! Саймону хотелось провалиться сквозь землю, а ещё больше — сбежать из-за кассы в подсобку от такого позора. Наверное, поэтому он и не сразу понял, что тихий, искристый звук, появившийся из ниоткуда — это смех гостя. Саймон тут же вскинул на него глаза — и увидел широкую улыбку на смуглом лице. Мужчина весело прищурился и спокойно ответил:       — Маркус. Меня зовут Маркус.       — Маркус…       «Красивое имя»       Это Саймон успешно удержал в себе — чем не повод для гордости? — и поспешно отправился готовить кофе. На молочной пенке он вывел какой-то симпатичный узор, почему-то отдалённо напоминающий сердечко. Посетитель — Маркус — забрал кофе, тут же сделал глоток и довольно улыбнулся.       — Очень вкусно. Спасибо большое.       — Будем рады видеть вас снова, — машинально выдал Саймон, уже после задумавшись о том, как двусмысленно прозвучала эта фраза после всех его речей.       Маркус снова рассмеялся и ушёл, так ничего и не ответив. Саймон был уверен, что тот больше никогда сюда не придёт, и бережно сохранил в памяти всю сегодняшнюю встречу. Но Маркус пришёл снова, через пару дней.       …Сначала это было просто дежурное общение в духе: «Мне то-то то-то», «С вас столько-то, приятного дня», перемежающееся короткими переглядами и неизменными улыбками. Затем к стандартным фразам стали добавляться личные комментарии:       — Доброе утро. Хороший сегодня день, не правда ли?       Или…       — Ну и погодка сегодня! Льёт как из ведра!       — Наш кофе поможет вам согреться и поднимет настроение.       Или…       — Сделаете сегодня что-нибудь особенное? Замотался на работе так, что сил совсем нет…       — Возьму на себя смелость предложить вам флэт уайт с шоколадной крошкой. Он прекрасно бодрит.       Спустя две недели они переходят на «ты». По инициативе Маркуса, который впервые, извинившись для порядка, называет Саймона по имени и интересуется, не против ли тот такого неформального обращения? Разумеется, Саймон не против! Для него-то всё намного проще. Он может звать Маркуса Маркусом сколько угодно, прикрываясь необходимостью обращаться к постоянному посетителю по имени.       Сейчас Саймон понимает, что это был первый звоночек. Первое тревожное предупреждение, что всё слишком далеко заходит. Что они выбиваются за рамки общения «посетитель-кассир», и это может плохо кончиться. Но Саймон ослеплён теплом, исходящим от Маркуса, и не видит опасности. Как мотылёк тянется к ласковому огоньку свечи, так и он тянется к ставшему ему таким… близким? — человеку, не задумываясь, что будет дальше.       Их разговоры становятся всё более и более личными. Саймон узнаёт, что Маркус работает искусствоведом в крупной фирме, занимается оценкой предметов антиквариата и организацией аукционов по их продаже. Он любит рисовать и увлекается бейсболом. Ему нравится гулять пешком и путешествовать. Маркус мечтает повидать весь мир, но особенно хочет попасть в Италию, а конкретнее — в Рим.       Саймон почти не говорит о себе, зато слушает, слушает, слушает… Наслаждается звуками чужой речи, не замечая ни насмешливых взглядов Норт, ни обеспокоенных — Джоша. Ему нравится заглядывать в осколки чужой, счастливой жизни. Пока однажды не наступает конец…       В тот день Маркус пришёл чуть раньше обычного и буквально светился от радости. Как обычно, он заказал кофе, но вместо того, чтобы поделиться причинами такого хорошего настроения, вдруг поинтересовался:       — Что ты делаешь после работы?       Саймону никогда прежде не задавали таких вопросов. Наверное, поэтому он и не почуял подвоха, спокойно ответив:       — Ничего. Пойду домой.       — Не хочешь прогуляться со мной? — Маркус широко улыбнулся, облокотившись о стойку. — Пообщаемся в неформальной обстановке. Я покажу тебе своё любимое место в парке Генри Форда…       Кажется, он ещё что-то говорил, но Саймон не расслышал. Он просто смотрел в прекрасное лицо напротив, а его внутренности неторопливо скручивала в тугую пружину чужая холодная рука.       «Прогуляться… пообщаемся…»       Сердце долбилось в груди так гулко, с оттягом, разгоняя по телу липкий, вымораживающий страх. Безумно красивый мужчина напротив, о котором Саймон даже мечтать не смел, предложил ему прогуляться… ему? Уроду и изгою? Мир явно сошёл с ума.       Наверное, он молчал слишком долго, потому что улыбка на лице Маркуса погасла, и он выпрямился, несколько растерянно глядя на Саймона.       — Так… что скажешь?..       Саймон понятия не имел, что сказать. Что в таких случаях обычно говорят? В его голове не было ни одной связной мысли и единственное, на что его хватило, это слабо выдохнуть:       — Мне нужно подумать.       Он начал отстраняться назад, когда нахмурившийся Маркус, напротив, подался вперёд и схватил его за запястье, пытаясь удержать.       — Подожди, Саймон! Я что-то не то сказал?       И в этот момент Саймон допустил ошибку. Растерянный, напуганный, он, действуя скорее на эмоциях, чем по велению рассудка, дёрнул руку на себя, пытаясь высвободиться, отчего пальцы Маркуса только сжались сильнее, сдавливая запястье тисками. Кисть будто кипятком обдало. Саймон судорожно сцепил зубы, сдерживая рвущийся изнутри болезненный крик. Маркус, кажется, даже не заметил, какую боль ему причинил, зато это заметила украдкой наблюдавшая за ними Норт, и тут же рванулась на помощь, рявкнув:       — А ну, пусти!       Маркус от неожиданности разжал пальцы, и Саймона тут же отвернулся, прижимая руку к груди. Боль вгрызалась в плоть острыми иглами, лёгкая хлопковая ткань рубашки быстро расцвечивалась багровым. Саймон прикусил губу и, не обращая внимания на зовущий его по имени голос, поспешил скрыться в подсобке. И только в комнате отдыха решился закатать рукав.       Отпечаток руки Маркуса выделялся ярко-красным на бледной коже. По бокам запястья и на внутренней стороне ладони, там, где пальцы сжимали сильнее, кожа треснула и отслаивалась лоскутами. Помимо трещин, на обеих сторонах ладони уже начинали набухать россыпью мелкие пузырьки. Саймон знал, что к вечеру они разрастутся и теперь, дай бог, если не больше недели, пока пузыри не сойдут, он не сможет нормально пользоваться рукой.       Следовало немедленно заняться обработкой повреждений, чтобы минимизировать ущерб. В его сумке и в отдельной аптечке в шкафу лежали все необходимые лекарства и перевязочные материалы, которые могли понадобиться Саймону. Норт лично за этим следила. Однако, едва глянув на собственную искалеченную кисть, Саймон тут же перескочил мыслями совсем на другую вещь.       Маркус только что предлагал ему встречаться. Очаровательный, совершенный во всех отношениях Маркус, мечта любой женщины — да и не только женщины, скорее всего, — фактически, позвал его на свидание, а запаниковавший парень, вместо того, чтобы ответить согласием, попытался сбежать и… вот чем всё закончилось.       Саймон прикрыл здоровой рукой лицо и заплакал.       Он уже не помнил, когда в последний раз позволял себе такую слабость. Кажется, это было ещё в детстве, когда семья, в которой он прожил почти полгода, вернула его обратно в детский дом. Семья Филлипс. Добрые, отзывчивые люди. С ними Саймон впервые почувствовал себя счастливым. Маленькую Эмму он начал называть сестрой, а миссис Кэролайн решился назвать мамой. На следующий же день после этого его вернули обратно. Даже сейчас Саймон мог только догадываться, почему с ним так поступили, но, будучи ребёнком, он этого совсем не понял. Зато он прекрасно помнил, как рвался из рук воспитателей, не обращая внимания на боль и возникающие на его теле раны, пока его пытались удержать. Помнил, как кричал и звал ту женщину, которая за несколько дней до этого так ласково ему улыбалась и гладила по волосам перед сном. Филлипсы уехали, ни разу не оглянувшись, и внутри Саймона словно что-то сломалось и умерло. С тех пор, если он и плакал, то только рефлекторно, от боли, когда неловким движением повреждал своё чёртово тело.       Но сейчас всё было по-другому. Слёзы просто лились по его щекам, и Саймон не мог их остановить. И в груди у него болело гораздо сильнее опухшей руки. Он не винил Маркуса. Тот понятия не имел, кого одарил своим вниманием. Саймон винил себя, ненавидел за то, кем он родился, за то, что снова обманулся и позволил себе хоть ненадолго поверить, что у него тоже может быть всё как у людей.       Пришедшая Норт сперва рыкнула на него, но увидев, в каком состоянии парень находится, заткнулась и занялась лечением. И домой не отпустила. Остаток дня Саймон проводил то в подсобке, то в зале, помогал подруге по мелочам чем мог. Это оказалось правильной тактикой. Останься Саймон один в пустой квартире, он бы, наверное, загрыз себя за всё произошедшее, а так Норт с её деланной грубостью и напускной жёсткостью помогла ему собраться и не раскиснуть окончательно.       Маркус не появлялся несколько дней, и этого времени Саймону хватило, чтобы принять решение. И когда мужчина, наконец, пришёл, парень сделал вид, будто его не видит и не знает. За кассой в тот день стоял Джош, а Саймон занимался десертами. Бинты из специальной неприлипающей ткани он скрыл под тонкими белыми перчатками, свободно облегавшими ладони и пальцы. Саймон слышал, как Маркус звал его, и ему стоило огромных усилий сдержаться и не обернуться. К счастью, Маркус не стал настаивать и ушёл, так ничего и не заказав. Саймон выдохнул с облегчением, невзирая на ноющую боль в груди, и подумал, что этим всё и закончится… но это оказалось лишь началом.       Маркус оказался на редкость упрямым типом. Вместо того чтобы пытаться дозваться Саймона, он стал систематически брать кофе и занимать столик у окна, наискось от витрины с десертами, откуда прекрасно было видно всю рабочую зону. И сидеть там по полчаса, а иногда и дольше, смакуя напиток и наблюдая за работой персонала. А точнее, Саймона.       Парень почти физически чувствовал его взгляд. Даже оборачиваться, чтобы проверить, не требовалось. Сердце отчаянно трепетало, но Саймон упрямо держал оборону, отбрыкиваясь от недовольно наседавшей на него Норт. На примере Маркуса он более чем чётко понял, что просто не создан для счастливого общения и любви. Что ж, пусть так. Он больше не будет пытаться. А Маркус… Оставалось лишь надеяться, что мужчине надоест ломиться в запертую дверь, и он уйдёт так же, как рано или поздно уходили все из жизни Саймона. Кроме двух исключений.

***

      Когда Маркус не появился ни в десять, ни в одиннадцать часов нового дня Саймон понял — всё кончено. Сердце болезненно дрогнуло — и замерло, оледенело. Парень даже порадовался, что сегодня была смена Джоша. Приятель никогда не лез к нему в душу. Его, по сути, больше интересовала кофейня, в которую он вложил почти все средства, оставшиеся ему от родителей. И пока Саймон работал, всё остальное Джоша не беспокоило.       Смена проскользнула перед глазами мутной пеленой. Саймон что-то делал, с кем-то говорил, куда-то ходил. Всё вокруг словно выцвело, и даже любимая работа больше не приносила никакого удовольствия. А ведь до появления Маркуса Саймону нравилось то, чем он занимался. Ему нравился запах кофе и выпечки, нравился уют и тепло, которым они вместе, втроём наполнили это место. Он любил людей, которые приходили сюда, независимо от того, были те счастливы или чем-то недовольны. Получив вкусный десерт и чашечку кофе любой, даже самый хмурый человек, начинал улыбаться и расслаблялся, забывая о своих проблемах.       Жаль, Саймон не мог с такой же лёгкостью разобраться со своими.       Когда его смена закончилась, уже сгустились сумерки и поднялся неприятный, холодный ветер. Саймон на автомате вышел из кофейни, кутаясь в лёгкую ветровку. Приближалась зима — одно из самых нелюбимых им времён года. Другим, соответственно, было лето — из-за удушающей жары, от которой никакой кондиционер не спасал.       Парень уже двинулся в сторону дома, когда ему заступил дорогу вынырнувший из темноты человек, от одного вида которого Саймона будто молнией прострелило:       — И долго ты ещё будешь меня игнорировать?       В серой толстовке и чёрных джинсах Маркус выглядел непривычно. Не крутой бизнесмен — обычный мужчина. И всё равно безумно притягательный и обаятельный. Саймон не мог отвести от него глаз, но радость от появления любимого перемешалась с растерянностью и страхом. Саймон уже думал, что тот отступился. Но Маркус просто решил взять быка за рога.       — М-маркус? Что ты тут делаешь? Ты ждал меня?       Безумное предположение… Однако Маркус кивнул, неторопливо приближаясь, и Саймон тут же подался назад. Нельзя. Невозможно! Он же уже всё решил! Маркус, заметивший его отступление — почти бегство, — тут же остановился и успокаивающе поднял вверх руки.       — Я решил, что нам нужно поговорить. И пожалуйста, не бойся меня. Я тебя больше не трону и ничего плохого тебе не сделаю. Обещаю.       — Я знаю, — мысль, что Маркус может сделать ему что-то дурное, показалась Саймону по меньшей мере абсурдной. — Я и… Я вовсе не тебя боюсь.       — Тогда чего? — негромко поинтересовался Маркус, сделав осторожный шаг вперёд с таким видом, будто шёл по минному полю. — Почему ты меня избегаешь?       — Я не могу объяснить, — Саймон отступал, загнанно оглядываясь по сторонам, глядя куда угодно, только не на Маркуса.       — Почему?       — Просто поверь мне, — сердце колотилось в груди, как вспугнутый воробей. В голове крутились совсем другие слова, но Саймон отчаянно гнал их прочь. Так будет лучше. Лучше для всех. — Ты не хочешь этого знать. Пожалуйста, Маркус… Просто уходи.       — Позволь мне самому решить, — Маркус наступал, пока Саймон не упёрся спиной в стену, и теперь мужчина нависал над ним, внимательно глядя сверху вниз. Саймон судорожно сглотнул, ощущая предательскую слабость в коленях.       — Маркус…       Горло перехватило, и он не смог больше выдавить ни слова. Саймон сам не понимал, что с ним происходит. Они не прикасались друг к другу, но парню казалось, что он чувствовал исходящий от мужчины сухой жар. Жар, что опалял его, как того мотылька, и грозил испепелить окончательно, без остатка. И Саймон даже сам не понимал до конца, чего хочет больше — бежать прочь или всё-таки позволить себе сгореть.       — Мне казалось, я понравился тебе, — чужой голос горько дрогнул. Саймон тут же вскинул голову, заглядывая в чужое лицо, и утонул в разноцветных, ласковых и грустных глазах. Слова сами сорвались с губ:       — Даже не представляешь насколько.       — Тогда доверься мне. Что бы ты ни скрывал, это никак не повлияет на моё отношение к тебе. Я клянусь.       Последние остатки решимости рассыпались под мягкой мольбой в чужом голосе. Саймон облизнул пересохшие губы — и сипло выдавил:       — Хочешь знать, что со мной? Хорошо. Смотри.       Он поднял левую руку — ту самую, которую Маркус так неосторожно сжал почти неделю назад. Ещё при выходе с работы Саймон снял перчатки, и теперь ничего не мешало ему осторожно разматывать бинт. Маркус внимательно наблюдал за ним, а Саймон с какой-то мучительной дотошностью вглядывался в его лицо, ожидая, когда оно исказится отвращением. Когда мужчина брезгливо отступит прочь и отвернётся, чтобы уйти…       Не исказилось. Не отступил.       Увидев уже успевшую поджить кисть, покрытую лишайными пятнами новой и старой кожи, Маркус, напротив, бережно взял её обеими руками, аккуратно поворачивая и рассматривая под тусклым светом фонарей, освещавших парковку. И, разумеется, он не мог не понять…       — Это я сделал? — чужой голос болезненно дрогнул. Взгляд, которым Маркус одарил Саймона, был полон боли и вины — тех чувств, которых парень совсем не ожидал. Наверное, это и помогло ему собраться.       — Не совсем. Я тоже виноват. Мне не стоило пытаться отнять у тебя руку. Я должен был предвидеть, к чему это приведёт…       — Что это такое? — Маркус снова опустил глаза на его запястье. — Я никогда ничего подобного не видел.       — Это не заразно, не волнуйся, — Саймон вымученно улыбнулся. — Маркус, ты и правда хочешь знать?..       — Хочу, — уверенно перебил его мужчина. — И нет, меня это не пугает. Так что если ты думал от меня таким образом отделаться, то не дождёшься. Я и похуже вещи видел.       Слова Маркуса отозвались таким облегчением в душе, что Саймон невольно рассмеялся, смаргивая выступившие слёзы. Маркус осторожно стирал их с его щёк, касаясь невесомо, словно Саймон был фарфоровой куклой. Это умиляло и смешило одновременно.       — Можешь прикасаться ко мне спокойно, — улыбаясь, произнёс Саймон. — Я не настолько хрустальный. Самые травмоопасные места — это суставы и голова. Их легче всего повредить. В остальном, благодаря терапии, болезнь почти не проявляется.       — А эта болезнь?.. — выжидательно вскинул брови его мужчина, и Саймон снова рассмеялся от этой нетерпеливости.       — Дома поговорим, Маркус.       — Мне уже нравится, как это звучит, — ухмыльнулся Маркус, пропуская парня вперёд и легонько приобнимая за плечи. Саймон вздохнул — и сам прислонился к горячему, желанному телу. Только потому, что замёрз, пока они стояли и разговаривали! Только поэтому!       Он думал, что они будут идти молча, но, кажется, Маркус настолько истосковался по их общению за время вынужденной разлуки, что едва они тронулись с места, он тут же завёл непринуждённый разговор о том, чем занимался всё это время, как у него обстоят дела на работе, как быстро заканчивается осень…       Саймон что-то отвечал, но мозг не концентрировался на словах. Он просто наслаждался звуками чужого голоса, который успокаивал и согревал его не хуже лёгких, но таких надёжных объятий.       Всё будет хорошо       Саймон не хотел в это верить — чудеса в его мире не случаются, — но глупое сердце уверенно отстукивало в груди — всё будет хорошо. Теперь-то точно. И Саймон с ним не спорил, заталкивая куда поглубже предательский страх, что рано или поздно всё рухнет. Сейчас ему было хорошо — и хотелось насладиться этим, согреться, пока есть возможность.       Наверное, он никогда не устанет совершать одни и те же ошибки. Дураки и влюблённые ничему не учатся.       Дома, пока Маркус с любопытством оглядывался по сторонам, Саймон поставил чайник и покормил рыбок. Его питомцы буквально прилипли к стеклу. Кажется, их очень заинтересовал появившийся невесть откуда незнакомец.       — Красивые, — выдохнул Маркус, постучав по стеклу, отчего рыбки отпрянули было — и тут же потянулись обратно. Кажется, не только на Саймона действовал животный магнетизм Маркуса. — Прямо как ты.       Парень моргнул — и покраснел.       — Не шути так.       — И не собирался. Для меня ты — самый красивый парень на свете. Можешь воспринимать это, как хочешь.       Саймон недоверчиво хмыкнул и сбежал на кухню готовить чай.       Они обосновались в гостиной — и он наконец-то начала рассказывать. Всё, без утайки, о своей болезни, о прошлом, о Джоше и Норт. Маркус слушал внимательно, не перебивая, лишь иногда уточняя детали. Когда Саймон закончил, мужчина тяжело вздохнул.       — Надо было сразу мне всё рассказать. Тогда бы я не причинил тебе столько боли своей неосторожностью.       — Я боялся, когда ты узнаешь о моей болезни, то уйдёшь. Я… мне не так легко доверять людям, Маркус. А с тобой было так тепло, — Саймон нервно прикусил губу. — Я не хотел тебя потерять.       — И поэтому сам же едва не оттолкнул, — тихо, по-доброму усмехнулся Маркус, аккуратно накрыв своей ладонью его руки. — Саймон. Я могу выглядеть в твоих глазах, как разнеженный, богатый придурок, но не всё так просто. У меня тоже есть свои… секреты.       — Поделишься? — неуверенно выдохнул Саймон, и Маркус коротко кивнул.       — Откровенность за откровенность.       …Они болтали до поздней ночи, и Саймон, слушая спокойный, негромкий голос любимого мужчины, поражался тому, насколько же чётко и точно сработала судьба, сведя их двоих вместе.       Маркус оказался вовсе не таким, каким казался Саймону на первый взгляд. Точнее, он действительно был ласковым, понимающим и бесконечно терпеливым. Но за ширмой успешного бизнесмена скрывалось прошлое ничуть не легче, чем у Саймона.       Он тоже рос в приюте, хотя с его родителями всё было в порядке. Мальчишка сбежал от них сам, не выдержав голода и очередных побоев от пьяного отца, который вечно всем был недоволен. Несколько раз его возвращали обратно, пока в очередной раз всё едва не кончилось поножовщиной. Соседи на крики вызвали полицию, и мальчишку наконец-то забрали у родителей, отправив вместо этого в детский дом, а оттуда в приёмную семью.       Похожая история, не правда ли? Различие между их судьбами заключалось в одном простом факте: если Саймон смирился и покорно принимал все жизненные удары, то Маркус, вырвавшись из домашнего ада, твёрдо решил бороться и никому больше не позволять себя унижать. Его история напомнила Саймону Норт хотя бы потому, что Маркус шёл по её пути. Огрызался, не подчинялся, в штыки встречая малейшее давление, сбегал, если ему что-то не нравилось. Больше, чем в детдоме, он провёл времени на улице, в компании таких же озлобленных, брошенных мальчишек и девчонок. Его уже начали принимать в полиции, и неизвестно, чем бы всё это закончилось, если бы не Карл Манфред…       Саймон сам не заметил, когда они успели с разных концов дивана пересесть почти вплотную, и голова утомлённого насыщенным событиями вечером парня опустилась на плечо мужчины. Маркус не протестовал, приобняв его за плечи и грея своим теплом — как физическим, так и душевным.       — Это удивительный человек. Я обязательно вас познакомлю. Он меня спас, Саймон. Всё, что ты видишь, то, каким я стал — всё это стало возможно благодаря ему.       Если Маркус и лукавил, то не сильно. Старый художник, прикованный к инвалидному креслу из-за травмы, полученной в автокатастрофе, действительно его спас. Посетив приют во время благотворительной акции, он случайно столкнулся с пытавшимся в очередной раз сбежать парнишкой. Слово за слово — и они разговорились. Когда их обнаружила воспитательница, именно Карл убедил раздражённую женщину, что проблемный воспитанник вовсе не пытался в очередной раз удрать, а просто развлекал одинокого старика.       Конечно, одной встречи было мало, чтобы переломить ожесточившегося подростка. Карл навещал его снова и снова, потом выразил желание забрать юношу к себе, якобы для ухода и помощи по дому. Его отговаривали всем детским домом: мальчишка порченный, вор растёт, толку от него не будет! Говорили об этом, не стесняясь, при самом Маркусе, и тот почти поверил, что чуда не случится, что старик с непривычно добрыми глазами от него откажется, как и все прочие…       Карл не отказался.       …Маркус замолчал и покосился на тихо посапывавшего Саймона. Тот уснул у него на плече, и мужчина улыбнулся от щемившей сердце нежности. Аккуратно подняв так и не проснувшегося парня на руки, Маркус отнёс его в спальню, раздел и уложил в постель, после чего тихонько вышел, прикрыв за собой дверь. Ему очень хотелось остаться рядом, но на сегодня, пожалуй, с Саймона хватит потрясений. В таких делах не стоит спешить. Именно такой совет дал ему Карл, когда отчаявшийся Маркус вернулся домой после того, как Саймон он него сбежал. Не спешить, присмотреться, выждать немного, прежде чем снова поговорить. И оказался прав — впрочем, как и всегда.       Опустившись на старенький, поскрипывавший диван, Маркус прикрыл глаза, хотя спать ему не хотелось от слова совсем. Он ещё не знал, но чувствовал, что всё у них будет хорошо.       …Через несколько дней он познакомит Саймона с Карлом. Старый художник, заменивший ему отца, быстро найдёт подход к тихому парню, став ему, наравне с Маркусом, той самой семьёй, о которой Саймон так долго мечтал.       Через неделю Саймон останется у него на ночь. Потом ещё раз останется, и так больше никуда и не уйдёт.       Через месяц Маркус, по рекомендациям Карла и благодаря привлечённым специалистам, скорректирует для любимого человека курс лечения, который позволит Саймону почти забыть о своей болезни. Раньше об этом и думать было невозможно, ведь качественное лечение стоило дорого, но Маркус может себе это позволить.       На Рождество Маркус сделает Саймону предложение, от которого тот не сможет — да и не захочет отказываться. Новый год ознаменует начало новой жизни для двух влюблённых…       Всё это будет дальше, а пока Маркус дремал на диване в чужой квартире и думал о том, что детские приметы оказались правы. Бабочки действительно приносят счастье.