Мой разрывается мир

- Босс, ты вообще меня слушаешь? – Скуало смотрит пристально, недовольно. Барабанит пальцами здоровой руки по столу. – Занзас? - Пошел вон, мусор. Видеть тебя не хочу. - Как знаешь, - едва заметное пожатие плечами. Как будто Скуало все равно. А ведь ему действительно все равно. Теперь. Осознание неприятно горчит и вяжет на языке, хочется смыть его изнутри виски, прополоскать рот, словно такое вообще возможно. Словно алкоголь действительно помогал хоть раз залечить душевную боль, а не бередил старые воспоминания. Тот, кому якобы не нужен никто, оказывается по-настоящему уязвим, когда встречает своего человека. С Занзасом произошло то же самое. И сейчас ни один виски мира не способен стереть воспоминания о долгих годах, проведенных вместе – доброй, мать его, половине жизни. Ни один наркотик не в состоянии заменить теплоту и тот особый, терпкий и острый запах Скуало, которым накрывает каждый раз, стоит мечнику оказаться слишком близко. Занзас не выдерживает, протягивает руку и сжимает чужое плечо. Ведет горячей ладонью по предплечью, жестко и ни разу не ласково. И в итоге переплетает свои пальцы с чужими. Не притянуть и не оттолкнуть. Он привык брать в этой жизни все, что захочет, и при этом не добился самого желаемого. Сейчас Скуало возглавляет этот список, встав на самую вершину пьедестала, поправ ногой и несбывшиеся мечты о власти над Вонголой, и детские жалкие желания о счастливой семье. Самый преданный человек, самый важный человек, чьи губы сжимаются в тонкую полоску – ему неприятен настойчивый поцелуй. Преданный и предавший, сам того не желая. Занзас не знает наверняка и не хочет знать. Он не уверен, что сдержит себя, не разнесет замок по камню и не примется затем за особняк Вонголы. Лишь бы вырвать оттуда человека, одно существование которого бесконечно отравляет Занзасу жизнь. Но, насколько сильно он того ненавидит, настолько же сильно Скуало любит. От понимания этого позорно опускаются руки. - Уходи, - сдавленное рычание в самые губы.       Скуало больше не орет, чаще молчит рядом с ним. И если раньше тихие вечера, наполненные обоюдным безмолвием, Занзас любил больше всего, нынче они стали тяготить. Масса невысказанных, совершенно ненужных слов. Оправдания, которые не имеют смысла. Все когда-нибудь заканчивается. Поди попробуй удержать. Скуало остается рядом с ним, верной и преданной правой рукой, выполняющей любые приказы. Порой кажется – настоящей рукой, частью самого босса, неотделимой, без которой жизни не мыслишь. Мог когда-нибудь равнодушный ко всему Занзас подумать о том, что этой всепоглощающей преданности ему окажется мало? Занзас смотрит, а воображаемая дыра в груди будто разрастается, и ее обугленные пламенем Ярости края кровоточат и саднят. Временами он думает, что лучше бы остался закованным в лед. И тот факт, что тогда Скуало приходил к нему, просиживая череду бесконечных дней рядом с ледяной глыбой, делает лишь больнее. Его мечник и сейчас рядом. Но при этом бесконечно далеко. Занзас жалеет о том, что когда-то решил лететь в Японию. Не будь той поездки, то, быть может, не было бы и Его? Того, кто своим смехом разрушил стену недоверия и презрения варийской акулы. Кто медленно, шаг за шагом, взрослея и превращаясь в настоящего убийцу, постепенно отбирал у Занзаса самое для него дорогое? Чужой дождь разъединил то, что, казалось, уже было вплавлено друг в друга. Дверь закрывается за Скуало с тихим стуком. Он не прощается, только сильнее сжимает ладонь напоследок. Они не расстаются, куда им, босса и правую руку разделит только смерть. Только вот в клятве отращивать волосы Занзас больше не видит смысла, как и во многом другом. Представляя, как кто-то другой трогает предназначенные только ему пряди, Занзаса охватывает ярость. Трогает, наверняка гладит, бережно и ласково, как он сам никогда не умел. Или же наматывает на кулак и самозабвенно тянет, когда… Мысли мутно и тяжело текут в воспаленном сознании. Их перебивают другие воспоминания.       Ночь. Ворох бумаг на столе в полнейшем беспорядке. Его капитан стоит возле кресла и наклоняется, пальцем указывая на ошибку в отчете. Тяжелые волосы волной ниспадают на стол, и босс с трудом подавляет в себе желание их коснуться. Запах и мягкость захлестывают с головой. От усталости и недосыпа перед глазами все плывет, он будто тонет в холодном, северном и спокойном море. Тонет в Скуало и уже почти захлебнулся. Того, второго, никогда нет рядом. На счастье молодого волка Вонголы, они с Занзасом не виделись довольно давно. Но в мыслях босса Варии тот и Скуало всегда вместе. Танцуют под лязг и звон собственного оружия, поглощенные друг другом, поглощенные собой. После таких поездок мечник всегда возвращался в приподнятом настроении, умело скрывая это от других, но хрен что удастся скрыть от Занзаса. В тот злополучный день Скуало, оживленно жестикулируя, едва не расплескал чашку с горячим утренним кофе. Выругался беззлобно, потянулся, привычно размял изувеченное запястье. - Как же охеренно давать отдых своей руке хоть иногда, - в сердцах выпалил он, подразумевая, что протез, каким бы хорошим он ни был, при долгом ношении немилосердно натирал кожу. Только вот вернулся в замок он лишь вчера. Занзас холодно поинтересовался: - И давно вы с ним настолько близки, что ты позволяешь себе расхаживать перед ним без протеза? Тогда Скуало даже не посчитал нужным ответить.       Воспоминания начинают мелькать вереницей, одно за другим, словно кто-то проявил фотопленку, и теперь перед внутренним взором встают не самые приятные картины. Босс Варии отлично помнил ту ночь. И как родные пальцы оглаживали шрамы до боли знакомым жестом. Скуало тогда сидел на его коленях – чертовски приятная тяжесть – выдыхал в губы, а Занзас будто пил теплое дыхание вперемешку с запахом виски. Оставалось только дернуть рубашку в разные стороны, пойти на поводу собственных желаний, как шел всегда. Но в этот момент телефон мечника зазвонил. Вибрировал долго и настойчиво, так что не обратить внимание оказалось невозможно. - Скуало, что это за хрень, а? В груди неприятно потянуло, когда босс увидел, как нахмурился мечник, а после и вовсе отвел взгляд, будто не решаясь смотреть прямо в глаза. Подобного за своим капитаном Занзас не замечал. А знакомые иероглифы на экране телефона и вовсе плеснули в душу распаленную ярость. Он знал это имя. - Я выйду на пару минут, - смазанный поцелуй в губы, - этот кусок дерьма обычно не звонит в такое время, мало ли, случилось чего. Но если просто так, я его убью нахрен. И, поправляя рубашку, Скуало быстрым шагом направился вон из спальни, по пути рявкнув в трубку: - Такеши, мать твою! У тебя есть несколько секунд на объяснения, ты позвонил в чертовски неудачный момент! Занзас смотрел перед собой, словно бы и не видя привычных стен спальни. Его капитан только что… ушел? И обращался к вонгольскому отребью по имени, вместо привычного «мусор»? В ту ночь они так и не переспали. Тогда Занзас почувствовал, что медленно, но верно Скуало у него отбирают. Что за любовь, способная встать между многолетней преданностью и привязанностью? Такая вообще существует? Занзас не знает, не понимает, да и откровенно не хочет понимать. В конце концов, Скуало мог просто устать. И встретить того, с кем у него гораздо больше общего, где хоть и нет той силы, за которой следуешь по пятам, как произошло с боссом Варии. Но есть кто-то почти равный и точно свой – такой же мечник, способный потеснить и убить Второго Императора Мечей, но ни за что не посмевший сделать это. От размышлений на данную тему сводит челюсть – так сильно приходится стискивать зубы. Но не существует никого и ничего, кто бы мог вырвать Скуало из сердца Занзаса. Но глупо было думать, что это правило работает в обе стороны. Скуало отдавал свою душу всю, целиком, без остатка – и слишком поздно Занзас по достоинству оценил это. А когда смог, сердце Скуало стало принадлежать тому, кто сумел настойчиво, уверенно, но безумно бережно забрать его себе. Занзас пробовал удержать. «Воду, - усмехается он про себя, - хер ты удержишь в своих пальцах. А уж тем более такой необузданный и яростный поток, каким является этот ублюдок». Он не раз предпринимал попытки вывести на разговор, на что Скуало лишь устало вздыхал. Смотрел тяжелым взглядом из-под нахмуренных бровей. - Босс, ты правда хочешь об этом поговорить? Когда что-то рвется – это всегда больно. Ему не хотелось размышлять об этом в сотый, тысячный, да хрен его знает, какой по счету раз.       Но в голову лезло отборное дерьмо, та же единственная встреча с мусором в своем же замке. Как сдержался тогда – уму непостижимо. Не хотел проблем со всей сворой Савады, в конце концов за свой отряд он отвечал собственной головой. Но глядя, как ублюдок ходит за – его – мечником, хотелось пристрелить на месте. И уж точно Занзас предпочел бы не видеть, как Ало, которая не признавала никого, тыкалась своим носом в лоб пацана, то ли играясь, то ли выпрашивая ласки, хер ее разберет. Животные из коробочек – отражение своих хозяев. Что же тогда Скуало чувствовал на самом деле? Мечник, оставаясь рядом, отдалялся с непостижимой скоростью. Боссу Варии хотелось крушить все вокруг, избить свой непокорный мусор, заставить принадлежать только ему одному, без оговорок, заставить чужое сердце продолжать следовать только за ним, потому что собственное разрывалось от одной только мысли, что когда-нибудь Скуало отречется от него… Сейчас Занзасу не хочется ничего, кроме своего мечника, горячего ужина и постели. Но воспоминание о сжатых губах отрезвляет похлеще стакана, пущенного в голову. Скуало безнадежно предан и верен своему боссу. Так же верен он и своему возлюбленному. И остается лишь запоздало сожалеть о том, что для мечника это оказались разные люди. Занзасу хочется целовать до боли, до искусанных губ, до взаимных следов принадлежности друг другу. Но у Скуало рейс через три часа. И когда он вернется, то будет ходить по замку и огрызаться на подначивания и шутки, потому что ворот форменного плаща не всегда скрывает бледную кожу шеи. На которой будут вызывающе темнеть следы принадлежности другому. Варийскому боссу можно даже не представлять, он слишком хорошо это знает. - Чертов Ямамото Такеши, - с ненавистью выплевывает он, и бокал, до краев наполненный виски, с грохотом разбивается о дверь. Близость и жар чужого тела, разделенное на двоих молчание в ночи, беспорядок в комнате, смятые простыни, тяжелое дыхание – все, что так бесконечно нужно и дорого сердцу босса Варии – остается в прошлом. Скуало уезжает. Наблюдая из окна, как гравий веером разлетается из-под колес автомобиля, Занзас прислоняется к стене и не сводит глаз с ворот. В общем-то, все как всегда. Мечник куда-то едет, босс остается в замке. Все привычно и все хорошо. Кроме того, что сейчас, пожалуй, Занзас окончательно потерял часть себя.