Когда Кончается Вечность

Хантер знает, что ничто не вечно. Он убеждался в этом не раз и ему больше не надо повторять дважды. Ему и прощаться-то не всегда нужно, он мысленно знает сам для себя “я уже попрощался”. Ничто не вечно и поэтому Хантер умеет отпускать. “Привязанность для слабаков” – учили в Императорском Ковене. Но всем известно, что это – ковен дураков. Хантеру самому первому известно. Привязанность - это роскошь. Это слишком наивная смелость. Это умение довериться. И Хантер не умеет. Потому что он знает, – ничто не вечно. Вечность пугающе длинная, но ещё хуже, когда вечность кончается. Когда гобелены с золотым ликом императора горят, и дикая магия кричит победным кличем. Когда совиная леди хохочет, и у Хантера в глазах рябит от новых звуков, запахов. В глазах темнеет от новых проклятий и прозвищ. Золотой Страж оказался хранителем ключей в новый мир, а новый мир – вот незадача! – оказался никому даром не нужен. Золотой мальчик, принц и без пяти минут император, но – вот незадача, снова, какая досада! – в стране и в помине нет такого титула. И не будет. Уж об этом сопротивление позаботилось. Сопротивление позаботилось обо всём. Кипящие Острова лежат в крепких когтистых руках, словно в колыбели, и затмение сходит на нет. Медленно стремятся в воздух золотые души крохотных палисманов, принесенных в жертву свежеименнованному тирану-императору. Хантер стоит рядом. Ему не нужно объяснений. Он едва ли хотел попрощаться. Совсем нет, напротив. И стоит тени окончательно сойти с горячего и, оказывается, живого и сопротивляющегося солнца и вечность закончится. Меткое и твёрдое “никогда” рассыпается зелёным ядом под ногами у Золотого Стража. Стража догорающего будущего, а может, совсем упрямого прошлого. Хантер не думал, что доживёт до момента, когда Императорский Ковен выйдет из моды, когда постеры с посрывают со стен и забудут, как страшный сон. Но он тут же усмехается, усаживаясь на корточки, и повторяет тихо, бормоча. – Вечность такая штука. – и малиновые глаза мягко переливаются кислотным голубым, отсвечивая то, что осталось от Императора. Сотни метров внизу толпа ликует новым героям Кипящих Островов, Хантер ставит пару золотых на скорые легенды о Совиной Леди и упрямой человеческой девчонке. Как там её? Луз. Хантеру не положено смотреть на героев – это могут расценить за попытку урвать себе место под солнцем. Но он смотрит. Криво усмехается при виде Лилит, – видимо, кровь Клаторн взяла своё – а вот увидев парочку глав ковенов он нисколько не удивляется. Ну конечно, без предателей не обошлось. Хантер не верит в будущее. Он верит в великое прошлое, он верит, что будущее определено лишь прошлым и каждый миг его душащей жизни был нужен ради Дня Единения. Он верит в необходимость своей веры хоть во что-то, если простую мольбу вернуть Белоса можно назвать верой. Он нуждается в том, кто скажет ему, как неважно будущее перед лицом прошлого. Он нуждается в фальшивой вечности, в которую так верит его дядя и так не верит он сам. Он нуждается в подтверждении. В ярком огне – будь то ярость или надежда – чтобы вести его за собой в самые терни мира, чтобы давать титулы Стражей и Рыцарей, за которыми не стоит ровным счётом ничего, кроме простого желания привязать к себе – обладать поддержкой Хантера. Хантер готов отдавать, он готов исполнять, ждать, умолять вернуться, Но – Он повторяет себе это снова, когда на негнущихся ногах встаёт перед главами сопротивления – вечности не существует. “А чего ты ожидал, Хантер?” – чирикает его внутреннее “я”. – “Затмение закончилось, Хантер.” – и Золотой Страж хватает свой посох. Хватает искусственный посох – в голове рой скользких насмешек – в попытке защитить, не защититься. Защитить то, что осталось. Взглядом Золотой Страж натыкается на ничего не выражающие, посвёркивающие зелёным глазами Дариуса Деамонна. Это совсем как всегда. Хантер на кончиках пальцев чувствует покалывающее узнавание, он знает, что дальше будет, ему известно, что в голове у гордого Главы Ковена Абоминаций. Мальчик хмурится, покрепче сжимая посох, и готовится отдать команду. Дариус Деамон смеётся. Хрипло и очень устало, – предатели тоже устают? слабак! – но ощутимо едко. Похоже, Хантер далеко не единственный, кто ощущает перемену ветра. В этот самый момент в его груди загорается уязвляющее чирикающее чувство, и он c почти детской обидой, непростительной для Золотого Стража, думает “Он положил конец вечности!” и с испугом отмечает такой же детский восторг. Уважение от младшего к старшему. Страх и желание преклонить колено, потому что это то, что он умеет. Когда колено Золотого Стража едва касается земли, ему известен сценарий. Как будто вокруг скользкий тронный зал и есть только две реплики, позволенные Хантеру: «благодарю» и «прошу прощения». В разных вариациях, но суть одна. Но решиться на поклон Хантер не успевает. Зависает где-то между ухмылкой и разочарованием Дариуса, получая размытые сигналы. Он кидает отчаянный взгляд на дядю — его абсолютно печальные остатки — надеясь получить указание, но дядя походит сейчас на мерзко стекающую смолу и не узнаёт. Не понимает. Не получает ни приказа, ни ответа. Хантер теперь сам с собой. У Хантера теперь голова на плечах обязана ему помогать, но вместо этого отдаётся острой болью. Золотой Страж поднимает взгляд к солнцу, и через боль смотрит больше положенного. Дариус выглядит черным пятном на линзе микроскопа после такой процедуры. — И что теперь? — Хантер правда не хочет знать ответ. Его чирикающее «я» умоляет его заткнуться к чертям и исчезнуть. Дариус Деамонн подходит ближе и пожимает плечами: — Теперь ты сам за себя, маленький принц. — и Хантер жалеет, что солнечные лучи не прожгли ему сетчатку минутой ранее, потому что надменная сухая улыбка будет мерещится ему во снах. И не в жестокости улыбки дело, едва ли. У улыбки Деамонна было другое свойство — сильное, перекрывающее всё ликование, оставляющее за собой Хантера, Белоса и всех вместе взятых. Дариус оставлял вечность позади. И с этой улыбкой он оставил позади и Золотого Стража. Хантер знал, что вечность — это не навсегда. Временами он мечтал, тихо, под тонким ковенским одеялом, чтобы с каждым днём вечности становилось всё меньше. Вечность невыносима. Как невыносим и её конец. Если выглянуть с краю платформы можно увидеть все Кипящие Острова. Хантер чувствовал, как острова смотрят в ответ, в самое сердце. Он знал, что как раньше уже никогда не будет. Он боялся, что «как раньше» никогда и не было. Он боялся жить во лжи также сильно, как и узнать правду. Пожалуй, в этом его проблема. Страх. Всепоглощающий, обидчивый, такой детский, будто под кроватью у Хантера развернулась целая тысяча Кипящих Островов, кишащих падкими на страдания Хантера демонами и ведьмами. С теми кошмарами, что под кроватью, Хантер справлялся сжав зубы и прячась под одеялом. С тем кошмаром, что совсем близко, всего в сотнях метров вниз, Золотой Страж не справляется. Он резко разворачивается, встречаясь глазами с человеческой девчонкой. И не знает, что ему стоит сказать. Не успевает, вообще-то. Потому что младшая Блайт отчаянно кричит: «Портал!» и Луз бросается вниз по лестнице, оставляя за собой побеждённых глав ковенов во служении бывшего императора. Хантер кидается за ней, когда Совиная Леди хватает его за локоть. В её взгляде желание уберечь, но Хантер не знает, что это значит и скалится, вырывая руку. Он должен повернуть время вспять. Если мир не желает войти в новую эру, то новая эра войдёт в мир. Рой мыслей сбивается в липкую обидчивую кучу, толкая Хантера шагать всё быстрее и громче. «Портал». Он знает, что это значит. Опаздания так и требуют наказания, особенно, когда дело касается конца вечности, но сил хватает только на быстрый и отчаянный шаг, потому что бежать - слишком много чести. Мост ведёт к порталу, где столпились Луз с друзьями, - Хантеру мерещится младшая Блайт и он совершенно не уверен, что понимает, как расценивать её присутствие рядом с мятежницей - но что-то заставляет остановиться на полпути. Голова раскалывается на мелкие осколки от чужого голоса. Замерев, становится ясно. За ним наблюдают тени. Смотрят долго и пристально, посмеиваясь задиристым смехом, который Хантер не слышал уже очень давно. У Золотых Стражей иммунитет к страху. Не только к страху, но к нему тоже. Золотые Стражи неуязвимы путём проб и ошибок. Да сами стражи - путь проб и ошибок. Дядя часто говорил так, высматривая понимание в лице Хантера. Хантер самозабвенно кивал, едва ли разбирая слова. Портрет в золотой маске красуется в антонимах к слову «испуг» так же, как и «сомнение» — паршивые нынче словари, раз один антоним на столько человеческих чувств. Но словари точные — Хантер нисколько не испуган. Озадачен, возможно. Озадачен до мурашек по коже, когда взгляд устремляется вниз с моста, откуда будто бы сотни прищуренных в хохоте глаз выглядывают в ответ. По лестнице спускаться долго. Мелкий каблук — для равновесия, ага, как же — выстукивает по каждой ступеньке ритм, отдающийся в челюсть. Хантер дрожит привычно, ёжится и идёт быстрее. Потому что страшно везде, так какая теперь разница — вверх по лестнице или вниз по ней же. Скажи спасибо, что не кубарем. Скажи спасибо, что не с моста. Считать эти ступеньки дело хитрое, но получается совсем на автомате. Вот на тридцатой Хантер перепрыгивает Кикимору и срывается на бег. Вот на семидисятой видно дно, а от света осталась далёкий блик в сотнях метрах вверх. Свет едва достаёт до дна, но почему-то солнечные зайчики играют на ледяных каменных стенах залы. Будто бы вся зала усыпана золотом. Не будто бы. Точно. Хантеру кажется что он жил, ради этого момента. Он смотрит вокруг и видит сотни историй, сотни собственных отражений, растоптанных и поверженных. Какого чёрта здесь происходит. Какого чёрта здесь происходило последние… сколько? Сотню лет? Тысячу? Быть может, последнюю вечность? — Как..? — сердце щемит и ком в горле оказывается прямо перед едва вырвавшимся словом «так». Потому что у Хантера на уме одно лишь непонимание. Портрет Золотого Стража стоит немедленно убрать из антонимов к «сомнениям» и извиниться за дезинформацию. Смех становится таким громким, что звенит в ушах. "Это ты! Это всё ты!" винит его звонкий голос-колокольчик. Хантер пытается уловить направление, откуда доносится голос, но понимает, что этот голос повсюду вокруг него, как бы он ни старался заткнуть уши. Как будто этот голос исходит прямо из его разваливающейся на куски головы. Он бессознательно задерживает дыхание, вглядываясь в глубокую воющую тьму перед ним с золотыми масками насмешливо отсвечивающими лучи такого далёкого солнца. Это поэтично, но весь здравый смысл и чувство красоты Хантера скатились на кончики его пальцев, и он дрожит, делая шаг вперед. Это почти как подойти к маяку и почувствовать накатывающие с каждым разом волны света. Хантер знает, что он к чему-то близок. К чему-то, к чему он никогда не должен был приближаться. Смех разлетается, как колокольчики, с каждым шагом, но даже при звоне смеха он чувствует – он слышит – в полной удушающей темноте, как наступает на тонкие похрустывающие кости существ, с которыми он никогда не хотел бы встретиться ни в прошлом, ни в будущем. Так вот как это происходит, верно? «Любой ценой» в захлопнутом на сотню замков скальпе Хантера эта фраза означает буквально все и ничего одновременно. На первый взгляд он не видит ничего, кроме той же тьмы, и не слышит ничего, кроме того же хихиканья. Две щелки мерцающих глаз, почти идентичных солнечным зайчикам от золотых масок, появляются, как два полумесяца на небе, полном обманчиво близких звезд. Третий полумесяц служит коварной улыбкой. "Хочешь сыграть в игру?" смех наконец прекратился, но слова тени были плаксивыми и звенящими похожими на смех едва ли не больше, чем сам смех. - Нет. Тень замирает в растерянности. А затем предпринимает еще одну попытку: "Я Коллектор!" тени соскользнули со стены к ногам Хантера, окружив его. - Я Хантер. "Я знаю!" — Я не знал. - Хантер смотрит себе под ноги, где тени сплелись в причудливые формы звезд и лун. - Я не знал, что ты Коллектор. Коллектор разразились смехом, а их тень – их тело? их дух? их душа? – вырастают до огромных размеров и почти торчат из стены. "Конечно, ты знал, Глупый!" Хантер хмурит брови. - Нет. «Да! Миллион раз, да! Ты просто не помнишь, ты всегда забываешь». стена служит иллюстрацией всего, что они говорят. Быстрая ухмылка в сторону Хантера, и Коллекционер гордо хихикает: «Но я этого не забыл! Я тебя помню!" — И что именно ты помнишь? Тени на стене, кружащиеся и хихикающие, едва ли могут служить подходящим ответом. — Хантер спрашивает еще раз, но уже резче, и тени внезапно останавливаются, распахнув на всю глаза-солнечные зайчики открывая их так широко, слово две луны на небе. Луны смотрят с глубоким негодованием и обидой. Желудок Хантера снова начинает крутить, и ему хочется нетерпеливо вытолкнуть все внутренности наружу. Хантер тяжело сглатывает. Никто не говорил, что «любой ценой» будут приятными и легкими. Хантеру нужно вернуть вечность. Хантеру нужно верить, что у него еще есть быстрый и простой приказ, что бояться нечего. Хантеру нужны времена, когда единственным, кто имел право убить его, был Белос. Хантеру нужен Белос. Хантер бросает быстрый взгляд на свет, как будто это последний шанс уловить следы дня, растворяющиеся в ночи, и говорит сквозь стиснутые зубы: «Давай поиграем».