Любовь к Луизе

      Беря двух сирот под свою защиту, Альберт знал, что безвозвратно отдаёт всего себя. Все свои деньги и статус, всю свою душу кладёт в нежные девичьи руки, готовые убивать. Но мог ли Альберт знать тогда, что руки эти окажутся не те, что в лучах заходящего солнца проповедовали новую, преступную молитву богу. Нет. Руки, которым он был готов подчиниться, оказывается, сжимали маленький острый нож за его спиной.       Луиза всегда притягивала его взор, сейчас Альберт мог признаться честно. Просто раньше не было учащённого сердцебиения, невыносимой сухости во рту и желания сцеловать каждый вздох с её губ. Просто раньше хотелось приручить её, доказать, что он, как и Уилма, сможет защитить, подставить родное плечо. Как скоро этого стало мало? Наверное, когда на своём дебюте в свете Луиза ловила на себе множество восхищённых взглядов, а Альберту хотелось, чтобы с нежностью она посмотрела в ответ лишь на него, чтобы в тонкую книжечку свою на каждый танец вписала лишь его. У их «родственной» связи было преимущество, ведь он бы не получил осуждения за такую настойчивость — лишь смех. «Мистер Мориарти, вы такой хороший старший брат» — ластились к нему заскучавшие у колонн девицы, бросая на Луизу и Уилму завистливые взгляды. Обрубая этим на корню всё желание Альберта хоть как-то проявить к ним ответную любезность.       У их «родственной» связи с Луизой был существенный минус.       Альберт понял это, вернувшись из Индии. Там, среди опасных джунглей, он с теплотой вспоминал мудрые и немного озорные наставления Уилмы и робкий невинный поцелуй в щёку от его Лу. Возможно, именно её тихое «возвращайся скорее и невредимым» спасло его от яростных пуль и предательских ножей. Луиза так редко в открытую заботится о нём, ведёт себя как хрупкая младшая сестрёнка, а не умудрённая жизнью дама, вечно спешившая сделать их дом ещё чище, уютнее. И всё-таки, не смотря на все её искренние попытки довериться и стать достойной сестрой, Альберт с усилием мог назвать Луизу таковой. Давно хотел этого, да, но как представилась возможность — возжелал большего. Всё потому, что когда парни в отряде по вечерам мечтали о леди, которых хотели покорить своими заслугами и чинами, Альберт не мог назвать ни одного сносного имени, даже отшутиться казалось неправильным. Ведь на языке крутилось одно — Луиза Джеймс Мориарти. Наверное, уже тогда стоило напиться странной настойки, что в тайне носил им мальчуган из местных. Напиться и забыть все ростки порочащих честь его младшей сестры мыслей.       За время разлуки Луиза изменилась. Точно Уилма, она подходила к вершине своей красоты, зрелости, что не могло не затронуть влюбчивое мужское сердце. Приглашения на балы, приёмы и рауты сыпались ежедневно. Альберт с почти безумной улыбкой старался сжечь каждое. Тогда, когда горело поместье, он ничего не испытывал к огню, скорее даже побаивался. Но сейчас, когда его кабинет наполнился едким дымом, а неиспользованная доселе пепельница была переполнена, он восторгался огнём, восхищался. «Вот бы сжечь всех этих никчёмных поклонников, которые испортят своей пошлостью это ангельское лицо» — кричали в голове запретные мысли, что всё трудней удавалось сдерживать. Потому что правильно, потому что Луиза Джеймс Мориарти достойна лучшего из мужей, а они все — не подходят. Альберт, которому пришлось использовать гораздо больше парфюма, чтобы перекрыть стойкий запах дыма, тоже.              Но как бы не нравилось Альберту мечтать об ответной любви Луизы, он совершенно точно знал, что такой исход невозможен. И он даже не проявлял к ней никаких особых знаков мужского внимания кроме братской заботы… Возможно, чрезмерной братской заботы, но разве дополнительный подарок из командировки, самолично собранные цветы к обеденному столу и ласковая похвала могут считаться преступлением? Особенно когда прекрасная Луиза так мило смущается от всего этого и искренне благодарит Альберта своим нежным голосом и лучшими блюдами, что так хорошо сочетаются с его любимым сортом вина. Это было похоже на игру в пятнашки, где победитель никогда бы не был объявлен из-за нерешительности обеих сторон.       Однако их многолетний план, наконец, получил своё развитие, заставив Альберта задуматься.       Они поклялись изменить страну, истребить всех демонов, вышедших из ада дабы повергнуть земной мир в отчаянье, но это, в конце концов, означало бы, что умереть должны и они. Убийство, какой бы ни благая цель, есть нарушение божьей заповеди — в этом Альберт полностью согласен с Уилмой. И он был готов принять свою смерть, пускай не с той мученской решимостью, как его сестра, но готов… Только вот мысль о неоправданно жестокой смерти Луизы ввергала его в ужас. Как может этот истинный ангел быть наказан! Грехом будет уже просто коснуться со слишком сильным нажимом её трепетной кожи, не говоря уже о какой-нибудь давно опошленной в обществе виселице или гильотине.       Уилма, наверняка умеющая если не читать мысли, то точно угадывать людские переживания по стуку сердца, поделилась с ним одним тайным секретом до того, как Альберт сам пришёл бы с ней в комнату с мольбами. Тихим пустым голосом, что был так не похож на обычный её мягко-настойчивый или строго-лекторный, она поведала о том, что с самого начала Луизе не было места в её плане. Что она не может рисковать, не смеет запятнать чистую душу младшей сестры. О, как эгоистично доволен был Альберт! Сердце его разрывалось из-за этого удушающего спокойствия и в тоже время тоски — Уилма ведь явно не видела для себя большего будущего, чем растоптанная злыми людьми безымянная могилка. Её поникшие от несправедливо огромного креста плечи, пустые глазницы без всякой искорки жизни… Альберту правда стоило поддержать её, наконец придумать что-то самому, что-то, что сможет облегчить этот трудный путь Уилмы Джеймс Мориарти. Но его странное сердце, казалось, не умело любить правильно, как требовали. Да и кто бы научил его этому? И накинув на такие хрупкие сейчас девичьи плечи плед, он просто остался рядом с ней в глупой безмолвной поддержке, молитве. О Господи, можешь ли ты хоть раз вернуться на землю и спасти своего самого праведного апостола?       И видя, каким небывалым огнём жизни загорелись глаза Уилмы после встречи с этим детективом Холмсом, Альберт не мог в тайне не вздохнуть с облегчением. Похоже, она действительно нашла себе того, кто по-настоящему сможет спасти. Кто готов пойти наперекор и рискнуть, кто не является Альбертом… Возможно, такой супруг мог подойти и Луизе? Но эгоистичная натура Альберта задушила эту мысль в зародыше. Как может настолько дерзкий человек, с которым опасность всегда ходит под руку, даже приблизиться к его младшей сестре? Альберт бы не позволил. Альберт пачкал в крови накрахмаленный Луизой носовой платок и не позволял себе. Ах, но каким же милым мужем мог бы стать для неё этот заботливый доктор Ватсон!..              Альберт был в ярости, когда он узнал о том, что отныне Луиза вместе с сестрой и остальными участвует в миссиях.       Почему она переменила своё решение?! Почему она позволяет дорогой сестре чернить в крови руки, почему позволяет быть на грани смерти?! Альберт не кричал лишь потому, что его уважение и невысказанная благодарность Уилме пока что ещё имели вес, и потому, что милая Луиза в кои-то веки не работала по дому, а занялась в гостиной шитьём незатейливой, но очень забавной по её мнению картины. Уилма же столь безрассудно позволила и ему высказаться всеми таящимися на уме фразами и не одарила при этом своим замораживающе-внушительным взглядом, которым одаривала тех, кто, как она считала, нёс неоправданно громкий вздор и своими эмоциями мог помешать плану.       — Луиза сама попросила об этом, — в конце концов, лишь тихо, подавленно прошептала она, не смея поднять взор своих тускло-алых глаз на Альберта. Словно на мгновенье она была не могущественной Преступной Леди, а провинившейся сестрой, которых в Лондоне миллионы, — ей было так одиноко… Разве я могу отказать ей в чём-то? Разве ты бы смог?       — Я… Прости. Я был слишком резок и груб… В этом нет твоей вины.       Альберт действительно сожалел. Точно вынырнув из какого-то страшного сна, забытья ужаса, он порывисто шагнул вперёд, но так и не смог заправить выбившуюся из причёски Уилмы прядь, оставив свою ладонь трусливо висеть в воздухе чуть поднятой. Из него вышел отвратительный старший брат. Он не в силах помочь одной своей сестре и не заметил одиночество другой, что давно стала уже чем-то большим в его сердце. Увлечённый лишь собственными мечтами, своим эго, разве мог он вот так обвинять Уилму, что и так превышала все свои способности, чтобы быть полезной для них? Конечно, не мог.       А Уилма лишь покачала головой и с тоской посмотрела не на Альберта, а в окно. Там Луиза в свете ранней луны ненадолго вышла из дома, накинув на плечи связанную Альбертом ажурную шаль, чтобы отчитать Морана за позднее возвращение… Перед тем, как покинуть комнату, Альберт всё-таки осторожно заправил солнечную прядь к остальным, прошептав свою новую клятву, достойную быть начертанной кровью:       — Раз это её желание, то пускай так. Я буду защищать её.              Конечно, не то чтобы Луиза Джеймс Мориарти нуждалась в защите.       Своими нежными руками она искусно умела разливать как ароматный индийский чай по тонким фарфоровым чашкам, так и кровь из ярёмных вен врагов на грешную землю. Учитель Джек высоко ценил её таланты, а она не переставала совершенствоваться, но… Одно дело восхищаться ей во время тренировок, когда слегка запыхавшаяся и одетая в специальный костюм, что оставляет так мало фантазий на счёт её фигуры, она ножом высекает искры из пистолета Морана. Однако совсем другое — настоящее поле битвы, где никто не будет щадить её только потому, что иначе не получит любимое блюдо на ужин. И как бы бой её не завораживал Альберта, он по-настоящему испугался. А страх английских лордов потерять то, что они ценят превыше всего, часто толкает их на самые вопиющие поступки.       Ещё одним фактором стало то, что Альберт не забыл слова Уилмы. Луизе было одиноко. Это открытие, казалось, помутнило в нём рассудок. Он всё чаще срывался с работы в лучшие магазины Лондона, из Лондона в Дарем, только чтобы привезти ей новую изящную шляпку, брошку, манто и колье… Только чтобы баловать больше, только чтобы самим быть балованным, когда она, мило смущаясь, заваривает для него лучший чай, подолгу сидит рядом и рассказывает о том, как проходили их дни. Альберту безразлично было слушать о новых выведенных Фредом сортах герани или очередной попойке полковника. Он рассеяно слушал её возмущения о визите Холмса и восхищение новыми научными трудами сестры, больше наслаждаясь голосом и мимикой Луизы, чем содержанием. Он с интересом расспрашивал её о новых рецептах, что она методично записывала в свою поваренную книгу, о её прогулках в дальний лесок, чтобы посмотреть на семейство ежей, о том, что она хочет получить в подарок в следующий раз.       Луиза краснела, отнекивалась и просила Альберта перестать тратить на неё столько денег. Лепетала про свой статус и положение — такие ужасно неравные ему и всем тем драгоценным камням, что она складывала в новую сияющую шкатулку, ибо прошлая была давно переполнена. В такие моменты Альберт брал её тёплые ладони в свои и подносил ближе, к сердцу. Шептал о том, как она дорога им с Уилмой, как важна лично для него, как заслуживает гораздо большего, что он может дать. Альберт едва касался поцелуями порозовевших костяшек пальцев и умолял позволить ему эти вольности, позволить заботиться и… любить со всей горячностью своего братского сердца. Любой бы, кто не знал об их кровных узах, счёл бы эту сцену равной помолвке. Любой бы, кто знал об их ненастоящих родственных узах, счёл бы эту сцену вопиющей наглостью.              Уилма Мориарти не кричала, как он. Но её сдержанные, взвешенные слова хлёсткими ударами льда раздирали кожу, желая добраться до сердца. Она давно подмечала излишний интерес к своей сестре, но это… Неужели он хотел соблазнить её деньгами и смазливой красотой, как одну из светских глупышек?! Неужели хотел поиграться с её чувствами и телом, как с доступными портовыми девицами?! Уилма Мориарти умела ревновать, умела ненавидеть кого угодно, если дело касалось безопасности её младшей сестры. Безопасности, которую Альберт клялся защищать.       Альберт же стойко вынес каждый словесный удар, порой невесело усмехаясь в глубине души тому, как похожи друг на друга эти сцены — та же комната, та же ярость. Только вот извинения разнятся. Смело высказав все свои чувства, всю их глубину и страсть, что цепью держали его от всех недопустимых к девичьей, нет, к ангельской чести действий, Альберт не ожидал того, что его просто выставят за дверь.       — Я узнаю, что о тебе думает Луиза. Если она… имеет хоть каплю похожих чувств, то дело твоё, но если нет — навсегда забудь думать о ней не как о сестре. А до тех пор прочь из Дарема.       Эти слова, что она с холодной решимостью отчеканила, запирая дверь, кому-то могли показаться жестокими и несправедливыми. Альберт же увидел в них надежду столь яркую, что солнце по сравнению с ней — даже не тусклый фонарик. Ведь при хорошем исходе он смог бы сделать то, на что давным-давно сам наложил строжайший запрет. Он смог бы попробовать показать Луизе всю свою любовь.       И первым делом после получения краткой телеграммы «Её сердце всё же желает» он приобрёл самое изящное кольцо в лучшем ювелирном магазине Лондона. Ах, как хорошо, что доктор Ватсон уже нашёл себе супругу.              Теперь Альберт сделает всё, чтобы стать тем самым идеальным мужем для Луизы. Чтобы она была счастлива, не нуждалась ни в чём, пока… Пока план не заберёт его жизнь в качестве платы за её светлое будущее. Заверяя новое завещание, Альберт считал, что ради такой цели ничего не жалко. И всё-таки план приближался к своей кульминации слишком быстро! Альберт спешил.       Альберт говорил не те комплименты, что положены этикетом, а те, что так давно сплелись из потаённых мыслей и вертелись на языке. Альберт приносил лучшие букеты её любимых цветов каждый вечер, а если не мог сам, то обязательно отправлял Фреда или курьера. Альберт приглашал Луизу на бесчисленное количество прогулок-свиданий, и она, к его великой радости, так скоро перестала отвечать отказом!       Альберт со всей галантностью провожал её до дверей спальни, не позволяя засиживаться допоздна и вредить своему здоровью, и целомудренно целовал в лоб, желая самых волшебных снов. Луиза смущалась, Луиза так мило робела и, кажется почти неосознанно, тянулась ближе к нему… Игра в пятнашки приобрела небывалый накал, но решающий шаг так никто и не делал. И первой от этой недосказанности устала Луиза.       — Альберт… Брат Альберт, что значит всё это? — с серьёзной решимостью спросила она, отступая на шаг от привычного вечернего поцелуя. Спиной она упиралась в закрытую дверь её комнаты, попав в ловушку, словно какой-то зверёк. Но такая неправильная на нежном лице хмурая складка меж изящных бровей давала понять, что она зверёк не слабый и без боя не сдастся.       — А что думаешь ты? — мягко усмехнулся Альберт. Он давно понял, что о чувствах Луизы к нему Уилма узнала какими-то только ей ясными способами и сама младшая сестра об этой «проверке» ничего не подозревала. И это пробуждало в его душе самые противоречивые чувства, складывающиеся в одно единственное желание — услышать признание из уст самой Луизы. Признание даже не в любви, а в банальной симпатии. О, ему хватило бы и этого на целую тысячу знойных ночей!       — Что ты ведёшь себя… не как брат, — в глазах Луизы видится полная сумятица, что Альберту даже становится стыдно. Он не хотел пугать, нет, только подарить то, что она заслуживает больше всего.       — Признаться, — Альберт осторожно приближается к ней, гладит кончиками пальцев металлическую дужку очков и спускается ниже, к грубому шраму на пылающей щеке, — я давно не хочу быть твоим братом, Луиза. Я с радостью буду продолжать оставаться им для Уилмы, но ты… Ты значишь для меня так много. И я хочу быть для тебя не братом, а мужчиной, которого когда-нибудь ты бы смогла назвать своим возлюбленным.       — Т-ты… — голос Луизы дрожит, а сияющие удивлением зрачки, кажется, затопили собой всю червонную радужку, — ты меня любишь?..       — Я люблю тебя, — просто подтверждает Альберт, улыбаясь по-прежнему добродушно, но с каким-то налётом грусти. Всё это не должно происходить так. Луиза не должна бояться, не должна выглядеть так, будто украла то, что совсем ей не принадлежит. Альберт нежно поглаживает её щёку в хоть какой-то попытке успокоить, а Луиза в ответ на это вздыхает так рвано-рвано и всё же жмётся ближе. Как зверёк, что изголодался по людскому теплу и вниманию. Совсем не дикий, нет. Ручной, но с запутанным характером.       — Я… Мне нужно обдумать это… Альберт, — громко вздохнув, говорит она, наконец отстраняясь. Отстраняясь от тёплой руки Альберта лишь затем, чтобы призрачным касанием дотронуться своими губами до его, — добрых снов!..       Не с первого раза у неё получается найти ручку двери и нажать на неё с нужным напором, а щёки и грудь, кажется, плавятся и стекают вниз красным стыдом. Как хорошо, как удобно, что Альберт безмолвно замер и больше ничего ей не говорит! Как хорошо, как удобно, что Альберт находит такой порыв не недопустимым для высокородной девы, а поистине очаровательным.              Альберту нравится дарить Луизе не только милые сердцу побрякушки, но и нежные касания. Нравится по вечерам обнимать её за плечи, согревать вместо трескучего камина напротив них. Нравится их новая традиция вместо слов обмениваться перед сном поцелуем. Нравится, что Луиза, кажется, отвечает ему взаимностью. Отвечает робко, неумело, но так искренне, как может лишь она одна. Альберт абсолютно счастлив и без всяких признаний. Улыбка не сходит с его губ все эти дни и, наверное, это и можно назвать раем. Всё с той же улыбкой Альберт открывает дверь своей комнаты, почему-то вовсе не злясь по обычаю на внезапного ночного посетителя, кем бы он ни был. На часах в углу значится полтретьего. На пороге в одной сорочке и с босыми ногами стоит Луиза.       Она нервно заламывает свои пальцы и прячет смущённый взгляд за распущенными волосами, что драгоценным золотом лежат на молочном шёлке. Альберт должен был что-то сказать, но эта невинная картина искушает его, заставляет проглатывать тугой ком вместе со словами. Неужели она?.. Нет. Нет! Всё это должно быть бред, да? Да?!       — Альберт, пожалуйста, пожалуйста, не подумай, что я такая… бесстыдная, — её торопливый шёпот тонет в вязкой тишине, — Уилма говорила, что если… любят и любишь ты, то так нужно. Так правильно.       Альберту кажется, что краснота его щёк может посоревноваться с её, с насыщенностью лучшего вина. Всё его существо трепещет от осознания, даже та часть, что принимает действительность за сон. Должно быть, за самый желанный и сладкий сон.       — Иди ко мне, — шепчет, наконец, он, раскрывая объятья. Не позволяя Луизе и дальше сомневаться в правильности своих решений, в их уместности.       И она подчиняется, запирает за собой дверь и отчаянно бежит к нему, утопая ступнями в мягком ковре.              Поцелуи больше не робкие. В них ни капли невинности, в них страсть и любовь бесконечная, яркая и пылающая. Руки Альберта блуждают по её талии, сжимают так нуждающеся, так по-приятному до тугой боли. Он поднимает Луизу, несёт своё сокровище на мягкое ложе, чтобы утопить в поцелуях. Коснуться губами, руками всего, о чём мечталось так долго. Луиза совсем не против. Её пальцы зарыты в каштановых прядях, они царапают кожу идеальными ноготками, когда ей особенно хорошо. Она стонет, вздыхает и всхлипывает так тихо, так мило, что Альберт готов умереть лишь за это.       Он тянет за завязки на тонкой сорочке, а после и её саму вверх, снимая. Он любуется гладкой кожей, милыми грудями и тонким шрамом между ними. Альберту хочется ласкать, хочется ублажать её часами. И он не медлит больше ни секунды, ведь Луиза так соблазнительно просит, слегка прикусывая припухлые губы в попытке сдержаться. Его восхищение абсолютно. И сотни поцелуев не смогут выразить это полностью, но Альберт продолжает пытаться вновь и вновь. Он опускается меж её подрагивающих бёдер и пьёт, вылизывает её драгоценную влагу, будто заблудший в бенгальских джунглях путник. Её жар иссушает, а несдержанные крики удовольствия снова наполняют жизнью.       — Альберт!..       Этот сиплый стон и дрожь всего её тела — лучшее, что с Альбертом когда-либо случалось. Он успокаивающе поглаживает её бёдра и смотрит, смотрит, смотрит… На растрепавшиеся волосы, на капельки слёз в уголках глаз, на стекающий в ложбинку между грудями пот. Луиза Джеймс Мориарти была ещё прекраснее сейчас, когда, кажется, была совершенно разбита. И залюбовавшись ей, он не сразу понимает смысл его встревоженного шёпота.       — Альберт… Но как же ты, Альберт? Разве ты тоже не хочешь?..       — Могу ли я?.. — голос самого Альберта не громче вечернего ветра, что трепает огонь на свечах. Он так много пил её, а во рту внезапная сухость от того, что ему позволят сразу всё. Что Луиза хочет дать ему это всё.       — Да. Пожалуйста, да!       Альберт, кажется, попросту рвёт свою дорогую пижаму. Домашний халат давно упал где-то у подножия кровати и вот он избавился от остальной мешающей одежды. И он, наконец, осознал насколько ему горячо, насколько ему тоже хочется! Жар её лона оставляет так мало мыслей в голове, но Альберт всё-таки выжидает, не входит, дразнит её и себя случайными прикосновениями головки к половым губам.       — Я хочу этого, Альберт, — Луиза понимает причину задержки. Луиза вкладывает в это разрешение столько смысла, столько своих бушующих чувств. Она нуждается в нём, она скрещивает руки за его шеей и тянет ближе к себе.       Альберт входит, и их стоны сливаются в один громкий и такой декадентский звук. Это погоня, животное преследование, это любовь. Альберт хочет подарить ей все названия чувства, всю глубину эмоции. Его темп поспешный, словно он боится не успеть, словно Луиза вдруг растворится в его руках… Но Луизе нравится, и она тоже совершенно потеряна в этом обжигающем хаосе.       Приближаясь к своему такому абсурдно скорому, но неминуемому при этом накале концу, Альберт прерывает поцелуи, выпрямляется, возвышается над ней. Просто чтобы увидеть каждую грань её наслаждения. Он прижимает лодыжки Луизы к её бёдрам, добиваясь лучшего угла. Луиза так сладко кричит, содрогаясь в новом оргазме, что сдержаться самому кажется за гранью возможного. Губа Альберта прокусана до крови, что помогает не кончить всё же в неё, а лишь на поджатый мягкий живот. Он заворожён тем, как порочно его семя белыми полосами растекается по её розовой разгорячённой коже. И он спешит слизать каждую каплю, чтобы сделать Луизу вновь совершенной.              — Я люблю тебя, — шепчет позже Луиза, засыпая в крепких объятьях Альберта. На кровати Альберта. С Альбертом, — я тоже люблю тебя.              

***

             Когда любимая сестра падала в воду, Луизе казалось, что она задохнулась. Когда её мужчина был закован в наручники и заперт в Тауэре, Луиза точно знала, что сердце, дарованное ей им, перестало стучать.       Но Луиза больше не была слабой девчушкой. С натянутой, но улыбкой она возглавила Ми-6 и продолжила начинания дорогих для неё людей. Каждый вечер она читала сводки о выловленных утопленниках, где не было ни единого знакомого имени, и писала любовные письма, на которые никогда не приходил ответ. Её сердце перестало стучать, но почему-то так сильно болело.       Почему же, как только она научилась жить и обрела счастье, всё пошло прахом?              Луиза смогла сделать первый вздох, когда спустя три года Шерлок Холмс объявился на пороге её кабинета. Луиза задышала полной грудью, прижимая к себе выжившую сестру, её Уилму. И сердце Луизы предательски стукнуло, когда Альберт с той же нежностью, как и до их разлуки, гладил её по волосам. Но больше ни единого стука. И больше ни единого поцелуя.       Луиза была потеряна. Неужели он разлюбил её, неужели всё, что было до, — просто игра или дурной сон? Альберт подолгу смотрел, как она заполняла какие-то отчёты, но не говорил о чувствах ни слова.       И Луиза даже ревновала, когда не она, а Уилма стала его невестой-прикрытием. Луиза прекрасно знала, что обручальное кольцо на безымянном пальце сестры давно было надето не Альбертом, а Шерлоком Холмсом, и всё равно ревновала. Но, конечно, ни одна душа не узнала об этом постыдном чувстве её души.              Конечно, Луиза не смогла найти ни единого слова кроме «да», когда вечером после этой поездки в их старое поместье Альберт предложил ей стать его женой.       Теперь, когда они наконец-то свободны.              И изящное кольцо сияло не так ярко, как её счастливые, влюблённые глаза. А укрепившаяся за три долгих года дружба с Майкрофтом помогла им совершить тайное венчание в одной милой церквушке, чтобы всё было по-настоящему. Даже Моран в тот благостный день не сказал ей, такой неловкой невесте, ни единой обычной своей едкой шутки. Он лишь искренне пожелал счастья и слишком рано удалился с торжества в одном экипаже с Майкрофтом.              А Луиза была счастлива. Луиза любила своего мужа всем сердцем. И Луизе даже не пришлось менять фамилию, а ласковое его «миссис Мориарти» отдавалось чем-то невыразимо интимным в её залеченном сердце.