На пальцах

      — Драйв?       — Сахарное дерьмо.       — Адреналин?       — Не бодрит.       — Монстр?       — Вот чисто из принципа не отдам две сотки за пойло. Две сотки, Ань, ты видела?!       Юра возмущённо тычет пальцем в жёлтые ряды ценников — в «Магните» у его дома все этикетки как всегда перемешаны, но он, кажется, без труда находит нужные квадратики, и пялится на них со всем возмущением, на которое только способен. Аня, удобно устроившаяся прямо в тележке с продуктами, которую Костя катает по всему магазину, раздражённо стонет и откидывается на спинку. Её длинные волосы мажут Уралову по рукам — и он аккуратно перехватывает пряди резинкой, сцепленной на запястье специально для таких случаев. Девушка смешливо фыркает и сдувает со лба выбившуюся прядь.       — Спасибо, — улыбается Пермь. Её ноги в невозможно узких джинсовых шортах, перекинутые через борт тележки, покачиваются при каждом движении, гипнотизируя и Костю, и Юру, и всех, кто имел неосторожность появиться в отделе с напитками. Костя провожает задумчивым взглядом женщину с ребёнком — маленький мальчик пялится на Аню во все глаза, а потом виснет у мамы на локте, пытаясь выпросить «покататься» — а потом поворачивается к Юре. Тот, кажется, наконец-то определяется с выбором. В тележку отправляются три банки редбула и «Балтика» в стеклянных бутылках. Поймав Костин неодобрительный взгляд, Юра хмыкает и отправляет вслед за всем этим добром яблочный сок.       — Лучше бы минералки взял, — недовольно комментирует Аня.       — Минералки нет холодной, — парирует Юра. — А на улице плюс сорок.       Напоминание о погоде снова приводит их в состояние беспросветной тоски. На улице аномальная для Урала жара, безветрие и жёлтая пыль столбом — и от тепла у них всех плавятся мозги. При такой температуре стоило бы сидеть дома, в обнимку с новеньким Юриным кондиционером, который он собственноручно починил и установил (Костя с содроганием вспоминает двадцать кружков в телеграме, в которых Татищев, злой и взмыленный, пытался объяснить им устройство работы охладительных приборов), но Аня категорично заявила, что собирается выгуливать летние вещи. К шортам, майке и босоножкам как само собой разумеющиеся элементы прилагались Костя и Юра — и кто они такие, чтобы против этого выступать? Отказывать Перми — всё равно что добровольно ложиться под несущийся на тебя поезд.       Впрочем, её саму надолго не хватило — и уже через полчаса прогулки они попытались спастись от жары в магазине.       — Ай! — визжит Аня, поджимая ноги. Юра отскакивает от тележки, глуша смех вперемешку с кашлем — в руках у него невесть как оказавшаяся здесь заледеневшая банка шпрот. Судя по всему, он только что приложил консервы к Аниной коленке. — Придурок! Если ты ещё раз так сделаешь, Юрочка, я за себя не отвечаю… — она замахивается на него пресловутой коробкой сока, но Юра со смехом прячется за Ураловым. Тот невозмутим, как скала, хотя улыбка так и просится на лицо. Наблюдение за их шутливыми перепалками — одна из самых любимых его вещей в мире, сразу после… действий другого характера, впрочем, тоже включающих в себя Аню и Юру.       Костя чувствует, как краснеет — хорошо, что это можно списать на невообразимую духоту.       Он машинально толкает тележку, краем уха слушая утихающий и возобновляющийся по новой спор. Его голова, впрочем, забита совершенно другим. В последнее время Уралов часто думает о них. В какой конкретно момент дружба стала чем-то большим? Или так было всегда? Костя знает, что нет — но сейчас ему чертовски сложно представить мир «до». Он мысленно раскладывает всё по полочкам: ровно так, как это делает Татищев, расставляя скинутые случайно на пол упаковки сухих завтраков под чутким Аниным руководством. Получается следующее.       Костя любит Юру. Это — константа. Факт, истина, нерушимый и неопровержимый закон природы, лишь немногим уступающий по степени достоверности закону всемирного тяготения или основам термодинамики. Ньютон был неплохим парнем, никто не умаляет его гения, но всё же — есть вещи и прочнее его старых формул. Например, то, что Костя любит Юру столько, сколько вообще помнит себя. Сейчас точно сказать нельзя, когда город-сосед стал городом-я-бы-умер-за-тебя, так что Уралов щедро берёт за точку отсчёта тот день, когда они познакомились. Чернявая макушка маячит между продуктовыми рядами — и Костя следит за ней всё теми же влюблёнными глазами, какими следил во времена князей и междоусобиц.       Но есть и другой факт. Костя любит Аню. Здесь мозг слегка подвисает — или от жары, или от вида Юры, с которого девушка со смехом пытается стащить футболку — и Уралов крепко задумывается. Да, он любит её. Осознание пришло к нему не сразу, и даже близко не так давно, как это произошло с Татищевым — просто в какой-то момент он понял, что с просто подругами (пусть даже и с теми, с кем знаком так бесконечно долго, долго даже по их бессмертным меркам) так себя не ведут. Не тают от их улыбок, не едут в ночь, бросая дела, просто чтобы увидеться, не слушают сонный голос в трубке, пока он не превращается в тихое сопение. Костя плохо помнит, какой Пермь была в их древней юности (и жалеет об этом), но зато она сегодняшняя запечатлена не только в галерее его хонора, но и на подкорке сознания так крепко, что не сотрёшь.       Два этих противоречивых чувства — к разным, но одинаково близким людям — с течением времени так наслоились друг на друга, что Костя уже не понимает, как отличить одно от другого. Где заканчивается его бессмертная любовь к Юре, где начинается вечная нежность к Ане? Как распознать? Несколько лет назад он пытался читать истории людей, состоящих в полигамных отношениях — но после шестого по счёту срача в твиттере перестал даже пытаться провести параллели с собственной ситуацией. Человеческая жизнь по сравнению с его смехотворно коротка, глупо думать, будто кто-то может понять, что это значит. Так много лет провести бок о бок как друзья — и чуть меньше: как любовники.       Он удивляется собственным мыслям. С чего вообще всё это началось?       — Костя, утихомирь его! — тормошит его за плечо Аня. Выбравшаяся из тележки и прильнувшая к его боку, она взглядом пытается прожечь в Юриной футболке дыру. Тот, будто чувствуя это, заботливо прикрывает морду пивозавра на груди пачкой роллтона — взъерошенный и улыбающийся, с взмокшими от пота волосами, Юра сейчас похож на подростка, несмотря на мешки под глазами и трёхдневную щетину. Сегодня нужно уговорить его побриться — пусть в два голоса это делать и легче, но всё равно непросто. Пока Костя пытается вернуться из своих мыслей обратно в «Магнитовскую» реальность, Аня снова тянет его за руку и раздражённо ворчит. — Костя, приём! Он нас на весь магазин позорит, ты не видишь?       — Это мой магазин в моём городе, — с удовольствием тянет Юра, впрочем, подойти ближе не решаясь. — Я могу позорить вас, сколько захочу. Правда, Катюша? Эй! — теперь и он присоединяется к Аниным попыткам вернуть Екатеринбург с небес на землю. Тот часто мог зависнуть в своих мыслях, всегда слегка отчуждённый от дел мирских. Они создавали идеальный баланс: взрывные и деятельные Юра с Аней, и рациональный Костя.       Баланс. Даже несмотря на то, что элементов не два, а три. Инь, янь… и он, Костя? Чёрт его знает…       — Бу!       Костя невольно вздрагивает, когда за шею его обнимают крепкие жилистые руки, а Юрин прокуренный голос звучит у самого уха. Рядом коротко хихикает, глядя на них, Пермь — в её глазах столько нежности, что можно захлебнуться, и это практически больно. Такими взглядами не разбрасываются среди пыльных полок челябинского душного магазина. Уралов перехватывает чужие руки и берёт Татищева в захват — на лице у него всё ещё покерфейс, но глубоко внутри взрываются и дезинтегрируются вселенные, стоит только увидеть сосредоточенно пыхтящего Юрочку, пытающего освободиться из кольца сильных рук.       — Грёбаный… тестостероновый монстр, — бурчит он, на потеху Ане стараясь вытащить голову из захвата. — Отпусти, ну!       — Отпущу, если пообещаешь не… — он вскидывает бровь — ту, что светлая — и поворачивается к Перми с вопросительным выражением на лице. — Позорить нас на весь город? Так?       Та со смехом соглашается, а потом, когда Уралов милосердно позволяет парню выбраться, поднимается на цыпочки и целует их обоих в щёки. Юра расплывается в абсолютно идиотской улыбке — и Костя снисходительно улыбается уголком губ. Он не знает, как его парень и девушка относятся к их странной, никому непонятной связи, но до тех пор, пока они друг другу так улыбаются, и смотрят такими глазами… наверное, ему всё равно. Как-то они уже поднимали эту тему, и слова Юры до сих пор стоят у него в голове:       — Уральский треугольник? — он иронически смеётся, не отрываясь от танчиков (а вот и четвёртый член их странной семьи, которому любви и внимания от Татищева достаётся больше, чем Ане и Косте: Т-64). — Так они это называют? Хэзэ, треугольник — это же когда каждый влюблён в кого-то одного? Херня. У нас скорее окружность: все равноудалены, и получают… сука, грёбаные самолёты! одинаково.       Потом он, сияя, как начищенная юбилейная монета, предоставил им с Аней подробные чертежи и графики их отношений — они мало что из них поняли, но покивали с весьма убеждённым видом. Косте, впрочем, больше понравилось, когда эти треугольники и окружности ему показали на пальцах — понятно и просто, на плоской поверхности, не отвлекаясь ни на какие игры. Он улыбается этому воспоминанию, и без задней мысли возвращает Ане поцелуй — получается смазано, куда-то в бровь. Та застенчиво заправляет прядь волос за ухо.       Проходящий мимо мужик, с майкой, закинутой на плечо, и кефиром в корзинке, злобно на них косится.       — Может, ещё втроём здесь полобызаетесь? — бросает он в пустоту, явно видевший всю сцену целиком.       Юра, которому жара и их близость, очевидно, бьёт в голову, мгновенно включает «бычку».       — Может, и полобызаемся, — угрожающе щерится он, а потом — неожиданно для них всех — притягивает к себе сначала Аню, чмокая её в нос, а потом и Костю - чтобы поцеловать куда-то в уголок удивлённо округлившегося рта. Кажется, отстранённо думает Уралов, ярая Юркина гомофобия за прошедшие несколько десятилетий приобрела какие-то другие, неподвластные человеческому сознанию, формы. Теперь он стал настолько прогрессивен, что готов был уничтожить любого, кто косо посмотрит и на Аню, и на Костю. Пермь на заднем фоне ахает, а мужик роняет кефир и рычит что-то, отдалённо напоминающее «пидорасы». Происходящее потом Уралов запоминает слабо — и включается, только когда они со смехом вываливаются из магазина, прямо на самое пекло.       Аня смахивает со лба пот, берёт их обоих под локти. Раскрасневшаяся и довольная, она хорошенькая до неприличия — и Костя с Юрой не могут не улыбнуться ей в ответ. Несмотря на то, что тележка с бутылками и снэками осталась тому мужику в качестве боевого трофея, никто не жалуется. Не сговариваясь, они идут по раскалённому асфальту к ближайшей «Пятёрочке» — и на этот раз Костя ни о чём философском уже не думает.       Аня и Юра снова и снова доходчиво ему объясняют суть их взаимоотношений: они любят друг друга — и всё на этом.