Вне сценариев

Из допросной Власова выходит только после девяти вечера — уставшая, голодная, с потекшей от духоты тушью. Подозреваемая сегодня оказалась барышней крайне стойкой и свою причастность к убийству отрицала довольно долго, однако, после Ритиного обещания посадить ее лет на пять за содействие, сразу сдалась. Выдала всю подноготную сперва на себя, потом на братца, а капитану оставалось только начальству доложить и со спокойной душой уехать домой. Но сначала, конечно, выпить чашку кофе. В темных ФЭСовских коридорах, как всегда, толпа стажеров мельтешит. В последнее время их стало как-то слишком много — наверное, Круглов все-таки признал, что в этом мире не на все еще способен, и набрал новеньких. Маргарита уже из офиса выйти собирается, но на приоткрытую дверь кабинета Галины Николаевны внимание обращает и останавливается все же, по матовому стеклу трижды постучав. — Кого там на ночь глядя? — с той стороны мгновенная реакция следует сразу, и Галя взгляд на дверь устремляет тут же. У Власовой на губах улыбка вымученная, на плечах халат помятый, в руках чашка кофе с надписью «ФЭС», которую она, кстати, с Галиного стола три года назад утащила и не вернула. — Вот так и приноси тебе кофе, — Власова смеется тихо совсем и порог переступает, к огромному столу ближе подходит и на него же горячую чашку ставит. — Заботу мою не ценишь. В родном голосе слышится обида наигранная, сарказм явный и нежность неимоверная, вязкая, тягучая. Галя в этой нежности потонуть хочет. В чужие карие заглядывает, всматривается будто и прощения просит безмолвно, потому что вслух не научилась до сих пор. Но Рита, кажется, даже так ее отлично понимает. Улыбается тепло и со спины подходит осторожно, руки на плечи чужие опускает и вниз к шее медленно ведет, пальцами кожу сжимая едва ощутимо. — Извини, — Рогозина под прикосновениями бережными сокрушается и тыльную сторону сухой ладони накрывает, поглаживая. — Во времени потерялась, устала. — Успокойся, — Маргарита извинения игнорирует и чувствует, как от смущения чужого внутри что-то теплое растекается с невероятной скоростью. — Я все понимаю. Но, Галчонок, если ты продолжишь себя так добивать, до отпуска моего вряд ли доживешь. Галина под руками сильными замирает мгновенно. Власова ее всегда либо полным именем называет, либо до «Галечки» сокращает, а «Галчонком» за всю жизнь ее, пожалуй, только отец в детстве называл, да и он уже много лет «Галкой» величал. Галчонок в ней лет двадцать назад погиб, крылья переломав. Галчонок в ней просто-напросто задохнулся. — Подожди, — ладони холодные перехватывает резко и на женщину оборачивается, крепкий медовый кофе водой ледяной разбавляя. — Как ты меня назвала? И Ритка, свою же чудовищную ошибку осознав, конечно, тушуется, потому что нежность при исполнении — роскошь непозволительная. Особенно сейчас. Особенно когда ты, мать твою, соблазняешь собственную начальницу. Но ниже все равно наклоняется, чтобы по оголенной шее губами накрашенными провести медленно-медленно и, тонкую кожу зубами в порыве неясном прикусив, выдохнуть судорожно. Страсть при исполнении, кстати, тоже не позволена. Маргарите на позволение «сверху», если честно, плевать абсолютно. — Виновата, товарищ полковник, — шипит в самое ухо почти, кожу горячим дыханием приятно опаляя, но вины за дерзость открытую не чувствует совсем. — Извините меня, дуру последнюю. — Ну, — Галина шею навстречу поцелуям чужим податливо выгибает и зажмуривается, прекрасно понимая, что женщину свою, на всю голову поехавшую, простила за все заранее. — Может быть, не дуру… — А может быть, не последнюю, — усмехается Власова, языком по скуле контурированной ведя, а потом отстраняется, туман непроглядный в заледеневших голубых замечая. — Когда закончишь? Рогозина, кажется, от перемены резкой удивляется слегка, но виду не подает. А Маргарита чашку остывшего кофе с края стола стаскивает, глоток небольшой делает и смотрит выжидающе. Маргарита знает, что ей перечить не станут никогда. — Пять минут, — обещает клятвенно полковник и, пальцем прядь пепельную за ухо заправив, улыбается едва-едва. — Обещаю. — Ладно, — выдыхает Рита обреченно, но обещанию верит и рукой к столу тянется, чтобы ключи от машины взять. — Жду тебя и очень хочу есть! И, серебром блестящим в ладони сжатой задорно позвякивая, к двери распахнутой плетется неохотно медленным шагом. В последний раз оборачивается, чтобы глазами коньячными с чужими голубыми встретиться, и дверь прикрывает, в коридоре скрываясь с громким цоканьем. Галя улыбается.