611 anthem

Скарамучча громко хлопнул дверью служебного помещения прямо перед носом Чайльда и тяжёлыми твёрдыми шагами пересёк вытянутую комнату. Он плюхнулся на диван, громко и показательно вздохнув. Второй артист цокнул, дёрнул за ручку двери, и та снова распахнулась. Он закрыл ее за собой с таким же резким звуком, который заставил Скарамуччу поднять на коллегу взгляд. Они смотрели друг на друга с минуту, а затем Скарамучча выдал: — Ты запорол весь концерт, чувак. Удивлённо вскинув брови, Чайльд всплеснул руками с небывалым выражением лица. Он нахмурился, расслабился, затем снова нахмурился. Рот Тартальи беспорядочно то открывался, то закрывался, пока он думал, что ответить на такое очевидное оскорбление в свою сторону. Он не придумал ничего нового. — Да? И с чего ты это взял? — спросил Чайльд, подавив в себе растерянность. Он облокотился на столешницу туалетного столика с подсветкой — в комнате она оставалась единственным источником освещения, потому что главный свет не работал именно на этой сцене именно в Милуоки¹. — Я по-твоему совсем по сторонам не смотрю? Чайльд сделал вид, что не понимает, о чём идёт речь. — Во время своих партий ты действительно не смотрел по сторонам, все время то втыкая в микрофон, то себе под ноги, — он фыркнул. — Это неуважительно по отношению к аудитории. Тарталья скрестил руки на груди, пока смотрел на Скарамуччу, который продолжал смиренно сидеть на диване и пилить его строгим взглядом. Он нахмурился так сильно, что меж тонких черных бровей на лбу залегла глубокая складка. — Неуважение к аудитории — раздавать автографы со сцены каким-то своим любимчикам, хотя мы договорились делать это после концерта, — сказал он твердо. Чайльду захотелось закатить глаза. — Те девчонки действительно были симпатичными. Может, мне бы что-то перепало этим вечером. Для Скарамуччи это не послужило серьезным аргументом. Он уже представлял себе, как их отчитывает вечно недовольный менеджер с противным высоким голосом — эта женщина не нравилась ему даже больше, чем Чайльд, с которым ему приходилось выступать. — Ты думаешь только об одном, — Скарамучча вздохнул и покачал головой с показным разочарованием. — Это ложь. Даже если так, почему я не могу думать об этом? — Чайльд изогнул брови. — Не моя вина, что блондинки с большой грудью одеваются слишком открыто. — Твоя вина в том, что ты отвлекаешься от концерта на девушек в первом ряду. Какая разница, какой у нее размер груди? Держи свой грёбаный член при себе. — Ах, вот как? Мистер Скарамучча решил начать указывать мне, что делать? — Чайльд оторвался от стола и шагнул ближе. — Мне было шестнадцать четыре года назад. Сейчас я уже не ребенок, за которым тебя оставили присматривать в фойе. — О, хорошая параллель, молодец. Четыре года назад — это есть четыре года назад. Скажи спасибо, что я вообще не прошел мимо этого «ребенка в фойе». — О, да, лучшее мое сравнение, — передразнил его Чайльд. Скарамучча не стал ничего говорить в ответ. Он снял с воротника черной майки солнцезащитные очки и нацепил их себе на нос, четко показывая Чайльду, что на этом их разговор может быть окончен. Артист откинулся на мягкую спинку дивана и прикрыл глаза под темными линзами с тихим вздохом, но Тарталья этого не увидел — в помещении за сценой всё ещё висел полумрак. Этот концерт, вопреки всем воплям и недовольству Скарамуччи до и после, прошел более чем хорошо — как минимум Чайльд считал так, и он надеялся, что их публика думала то же самое. Это стало бы справедливым суждением. Артисты работали не за бесплатно, как много лет назад, а получали какой-никакой доход со своих выступлений, и в этом году даже попали на финансируемый летний фестиваль в Висконсине. На севере, в Милуоки, летом было гораздо холоднее, чем в Новом Орлеане, откуда они приехали². И поскольку летний фестиваль проводился на открытом воздухе, а стилист не позаботился об этом и отправил артистов выступать в джинсах и майках без рукавов, так что оба замёрзли до мелкой дрожи в руках. Маленькая каморка стала их спасением. Чайльд поёжился от напряжения в пальцах. Он несколько раз сжал и разжал руку, задумчиво разглядывая фаланги и идеально стриженные ногти. Сесть рядом со Скарамуччей после этой маленькой перепалки ему не позволяла не то гордость, не то на самом деле стало стыдно за свое развратное поведение. Хотя сам Чайльд не считал раздачу автографов, селфи и лёгкий флирт с симпатичной грудастой блондинкой чем-то развратным. С карьерой рэпера популярность среди девушек пришла к нему сама собой, и он не стал отказываться от женского внимания к своей персоне. Однако Скарамучча такого инициативного общения с фанатами не одобрял. Он консервативно считал, что все их поклонники и поклонницы как минимум несовершеннолетние, максимум — не соображают от слова совсем, соглашаясь на секс с кумирами. Обычно его самого никто не пытался склонить к близким отношениям, потому что Скарамучча, в отличие от Чайльда, не скупился на расистские и трансофобные высказывания в сети, за что публике мировоззрением совсем не нравился. И характером. Наверно, кого-то из толпы он привлекал только голосом и внешностью, и то всякий раз сам Скарамучча ставил эти суждения под сомнения. Впрочем, артист давно привык, что никто его не переносил, даже Чайльд и не менее противная, чем он сам, менеджер. Чайльда не устраивала одна вещь. Он знал, что та девушка ждала его этим вечером, и знал, что не мог упустить такой шанс — это было бы просто ужасным упущением с его стороны. Чайльд нахмурился, погружаясь в раздумья. Его менеджер явно будет очень недовольна таким поведением. Его фанаты, ожидающие автографа этим вечером, тоже не будут довольны отсутствием артиста на своем рабочем месте. И единственный человек, который мог его отмазать перед начальством и публикой — Скарамучча. Только тот надулся, словно маленький ребенок, и делал вид, будто сидит в комнате один. Чайльд всерьез задумался над тем, что ему необходимо стороннее прикрытие его похотливого зада, который успешно вёлся на любую девушку, стоило ей только сверкнуть декольте или короткой теннисной юбкой. И он снова вернулся к мысли, что кроме Скарамуччи его никто не станет прикрывать. И именно сейчас Скарамучча нашел повод для обиды. Чайльд со стуком твердой подошвы о деревянный пол прошел от стола к низкому дивану и встал перед откинувшимся на мягкую спинку Скарамуччей, скрестив руки на груди. Тарталья хорошо подумал, прежде чем сказать: — Ты что, решил начать обижаться? Артист его проигнорировал, даже не удосужившись приподнять взгляд поверх очков. — Эй, серьезно, чувак, — сказал Чайльд. — Эта хрень и яйца выеденного не стоит. Но если тебе так хочется обидеться на кого-то прямо сейчас, то конечно, на здоровье, я легко стану этой близкой мишенью и… — Бля, заткнись, — резко оборвал его Скарамучча. — Хватит затирать мне про то, чего я тебе никогда не говорил. Я ни на что не обижаюсь. Ты сам себе это придумал. — Да ну? Хочешь сказать, что делать вид, будто меня здесь нет — обычное поведение? Это был вопрос с двойным дном. Скарамучча подумал, прежде чем ответить. — Ты делаешь вид, что у нас не существует никаких договоренностей, — медленно произнес он. — И ты просто мудак. Серьезно, Чайльд. Ведёшь себя как ребенок. Каламбур, случайно выданный им самим, показался Скарамучча забавным — он хмыкнул. — Ты переводишь тему, — сказал Чайльд, приподняв бровь. — Да, может, это правда и вообще я виноват, это моя ошибка и все такое прочее, что ты ещё любишь говорить. Но я считаю, что ты сам прекрасно справляешься с тем, чтобы раздавать автографы от моего лица. Мы не раз так делали, если ты не забыл. Скарамучча понял, к чему он ведёт. Это осознание заставило его приподняться и сесть с ровной спиной, смотря на коллегу сквозь темные линзы. — Ты хочешь, чтобы я отпустил тебя трахаться с этой девчонкой, а я сам тем временем должен работать за двоих и слушать болтовню о безоственности от нашего менеджера? — прозвучал риторический вопрос, и Чайльд захлопнул рот, когда уже хотел было сказать что-то наперекор. Ему пришлось сдавленно согласиться. — О, нет, иди нахуй. Я не хочу больше слушать эту шлюху. Она сидит у меня в печенках, и каждый день, просыпаясь, я надеюсь, что ее забрали инопланетяне или, на худой случай, сбила грузовая машина. Можешь просить меня о чем угодно, кроме такой хуйни. Отказ Чайльд услышал, но не собирался мириться с тем, что его послали куда подальше. Он всё ещё намеревался провести приятный вечер в приятной компании, а не слушать, как ему капают на мозги со всех сторон очередную длинную ночь. — Но Скара… — Никаких «но» и «Скара». Я это уже слышал, извини, Чайльд, больше не интересует. Тарталья громко цокнул и подавил в себе желание закатить глаза. Сейчас он чувствовал себя как школьница, которую не отпускали к подруге на ночёвку, потому что эта дрянная девочка не помыла грязную посуду после ужина. Возможно, у Скарамуччи и его матери были очевидные сходства в характере, но его мать, по крайней мере, не была такой сукой. «Хотя до менеджера им обоим ещё далеко», — рассудил Чайльд. — Это последний раз, честно, — начал он снова. — Просто она ну… действительно красотка. У тебя совсем нет вкуса в девушках. Будь ты менее эгоистичным мудаком, может, она бы и тебе дала с радостью. — Не припомню, чтобы меня интересовал секс со случайными девушками, которые пришли на мой концерт. Скарамучча звучал максимально непреклонно. — О, ну Скара! — заныл Чайльд. — Хватит занудствовать. Это скучно. Ты скучный. Я уверен, что если ты сболтнешь ещё что-нибудь в своем стиле на интервью, это разведет только больше шума, пока меня нет. Разве не этого мы добиваемся? Грязная популярность — это плохо, да, но чувак, это буквально источник наших денег. Такая фраза звучала в разы убедительнее, чем предыдущая, но Скарамучча всё ещё не был убежден до конца. — Что-то «в моем стиле»? — переспросил он. — Ну, что ты обычно говоришь. Это разжигает какую-то ненависть и странный интерес, так что… — Объясни мне, о чём идёт речь. Чайльд удивлённо посмотрел на него. — Слушай, мы все знаем, что ты расист, трансофоб, ксенофоб, квирофоб и далее по списку. Ты часто выкидываешь такие… недвусмысленные фразочки, — осторожно сказал Чайльд. — Я думаю, что пока ты не разбрасываешься резкими словами, то все хорошо. — Вот как? Ты считаешь меня трансофобом? — он уводил диалог в другое русло, и Чайльду это не нравилось. — Я просто говорю, как есть. Серьезно, почему мне должна нравится женщина, которая говорит, что она ебаный мужик? У нее не появится член в штанах, черт возьми. — Может, ты прав, — вздохнул артист. — Но во всяком случае. Девушка, которая дала мне свой номер, — не транс. — О, это сильно облегчает мне жизнь. Спасибо, что рассказал об этом, — Скарамучча закатил глаза, но Чайльд этого не увидел. — Да ладно, прекращай. Так ты отпустишь меня? Это прозвучало так жалко и по-детски, что Чайльду захотелось взять свои слова обратно, но Скарамучча опередил его: — Можешь вылизать мою обувь, и тогда я подумаю. Он слишком поздно понял, что для другого это прозвучало как вызов. Откровенная и неприкрытая провокация, подстрекающая на радикальные действия ради перепихона с девчонкой в ее доме. Скарамучча разочаровался в Чайльде ещё больше, когда тот опустился на колени и сказал: — Ладно. И все. Артист сидел, скрестив ноги. Скарамучча никогда не носил кроссовки или кеды. Обычно вся его обувь была либо деловыми ботинками, которые сочетались с таким же деловым костюмом, либо простыми лоферами. Этот раз не стал исключением — он сидел и смотрел сквозь очки, как Чайльд своей большой ладонью схватил его за щиколотку, проводя чуть выше по джинсам, и скосил взгляд на полированные черные лоферы. Чайльд высунул язык и на пробу провел по натуральной коже обуви, и внутри Скарамучча что-то гулко задрожало. Может, у него скрутило живот, а может, чего хуже — к щекам резко прилила кровь, а сердце в груди стало стучать немного чаще. Он молчит, как в воду опущенный. Только смотрит, как юркий язык Чайльда скользит по его обуви, обводит все швы, декоративную застёжку около язычка ботинка. Затем Тарталья открывает рот шире, чем прежде, и задирает ладонью края джинс, задирает ногу выше и сам задирает голову, чтобы коснуться языком подошвы. Ботинок резко коснулся его лица, вдавливая нос в щеки. Грудь Скарамуччи тяжело вздымается от рваного дыхания, и он рывком снял очки. К такому он однозначно не был готов и никогда не будет. Его лицо стало совсем красным, будто помидор или перец чили. Чайльд отвёл его ногу в сторону и удивлённо посмотрел в ответ. Он отодвинулся назад, пытаясь скрыть то, что сам краснел с каждой секундой уходящего времени не меньше. — Эй, какого черта? Я не имел в виду буквально облизывать мои ботинки. Это, блять, может сделать тряпка или… — Сделай это ещё раз, — прервал его Чайльд. — Что? Что сделать? Засунуть ебаный ботинок тебе в рот? — Нет, черт, просто… наступи мне на лицо. Не буквально, ты сломаешь мне нос, но… сделай это еще раз. Скарамучча широко раскрыл глаза и долгую минуту смотрел на Чайльда в упор. Он чувствовал себя странно. От слов Тартальи внутри кровь будто закипала, а в животе скручивалась тугая спираль. Скарамучча резко опомнился и понял, что у него встал. Ещё ничего глупее с ним не происходило. Во всяком случае, он действительно сделал то, о чем Чайльд просил — надавил ребристой подошвой ботинка тому по лицу, настоятельно избегая применения более существенной силы, чтобы Тарталья не рухнул на пол, и чтобы его идеально ровный нос оставался целым. Скарамучча слушал, как тот тяжело дышал и бормотал что-то себе под нос. У него самого дыхание тоже сбилось. Скарамучче становилось тяжело думать. Но он знал, что ему очень нравилась покорность Чайльда, когда тот вновь провел языком по всему ботинку и коснулся губами подошвы. Ему нравилось, как Чайльд выглядел — необычно для себя готовый сделать все, что ему скажут. Скарамучча стал бы последним лжецом, если бы начал заявлять, что его это не возбуждало сильнее, чем самое горячее порно, которое он когда-либо видел. — Блять, Чайльд, — сказал он сквозь зубы, сдерживая судорожный вздох, когда Тарталья провел рукой по оголенной щиколотке. — Черт… если ты продолжишь это делать, я, черт возьми, кончу. Чайльд опустил его ногу на пол слишком медленно. Он провел руками от коленей к щиколоткам. — Серьезно, чувак? У тебя встал на… на это? Скарамучча закатил глаза. Его притупленное сознание медленно возвращало себе ясность, и он этого не хотел совсем. Он хотел пригвоздить одним движением ноги Чайльда к полу и впиться губами в его губы, чтобы он, наконец, заткнулся. — Бля, да. Ты выглядишь как сука. Неудивительно, что у меня встал. — Я отсосу тебе, если ты отмажешь меня перед менеджером. Предложение звучало слишком заманчиво. Слишком заманчиво и идеально, не включая в себя минусы, что Скарамучча не мог отказаться ни под каким предлогом. Он думал над тем, как будет смотреться рот Чайльда на его члене. Как будет двигаться его горячий язык, как будут сжиматься его щеки по всей длине; как Чайльд посмотрит на него снизу вверх, если Скарамучча дернет его за рыжие волнистые волосы и трахнет его рот. Чайльд расстегнул ширинку на чужих джинсах и сжал эрегированный член сквозь боксеры Скарамуччи, заставляя его издать тихий стон. Скарамучча быстро закрыл рот. Ему не стоило шуметь сейчас. — Да ладно, ты реально дрочишь на унижение? — со смешком спросил Чайльд. Он подстрекнул его приподняться, чтобы спустить штаны и нижнее белье. — О, блять, Чайльд, — глубоко вздохнул Скарамучча. Он наблюдал, как Тарталья медленно водит своей огромной ладонью по его члену, размазывая капельки предъэякулята. — Заткнись. Ещё одно слово, и я заставлю тебя остаться раздавать автографы. Рука Скарамуччи прошлась по волосам Чайльда и остановилась на макушке. Он сделал себя явным хозяином положения — Тарталья смиренно ждал движения, когда ему позволят взять в рот головку и медленно опуститься ниже. Под решительный толчок чужой руки вниз он языком обвел член по всей длине, свободными ладонями поглаживая узкие бедра Скарамуччи сквозь ткань джинс. Тот зашипел, когда Чайльд резко двинулся вверх и вниз. Пальцы сжались в рыжих волосах, и Тарталье пришлось задрать голову. Скарамучча смотрел, как от его налитых красным губ к головке его члена тянется тонкая ниточка слюны, а затем обрывается, как только он рывком насаживает Чайльда до основания, заставляет брать глубже. С губ Скарамуччи сорвался неосторожный стон, пока он продолжал трахать рот Чайльда. Артист думал, что, возможно, теперь Тарталья заслужил даже выходной в кругу своих любимых грудастых девушек, с которыми он делал вид, что не являлся геем. — Черт, ты гребанная сучка, Чайльд, — с шипением сказал Скарамучча. Он невольно растянул последнюю часть фразы, подавляя стон. Тарталья поднял на него глаза. — Блять. Скарамучча прикрыл рот свободной ладонью. Он согнулся в спине колесом, зажмурил глаза. Чайльд сейчас выглядел превосходно — на лбу проступил горячий пот, щеки покрылись ярким красным румянцем, а рыжие волосы спутались в одну безобразную кучу. Он прикрывал глаза, то поглядывая на Скарамуччу, то заглатывая член до основания, и это было самой горячей картиной, которую Скарамучча видел. *** — Что я думаю по поводу транс-сообщества? Ничего особенного. Мое мнение часто радикально отличается от вашего, так что я не думаю, что вы будете удивлены… во всяком случае, я приверженец мнения, что если я гей, то я буду трахать только людей с членами. Знаете, меня не интересуют женщины с гендерной дисфорией или что-то в этом роде. Пусть все больные люди лежат по койкам в больнице. А я буду трахаться со здоровыми людьми без всяких замашек. Скарамучча подмигнул на камеру под удивлённые вздохи из толпы. Кто-то крикнул ему целую череду оскорблений и ушел, хлопнув дверью. Другие, наоборот, поддержали мнение любимого артиста, издавая бурные овации с первых рядов. Он переложил микрофон в другую руку и продолжил: — Эй, Чайльд! — Скарамучча направил камеру ровно на себя и пустое место рядом. — Я знаю, ты это смотришь. Удачи тебе и твоей подружке провести время этим вечером. Понадейся, что она цисгендерная женщина, а не какой-нибудь мужик, совершивший переход. На этом раскрасневшийся от смущения репортёр повернул камеру на себя и наспех завершил трансляцию прямого эфира. Толпа за ним загалдела, завопила и заулюлюкала, и Скарамучча, прищурившись, махнул им рукой. К нему подбежала невысокая девчонка с их с Чайльдом совместной фотографией на фоне небоскребов в Новом Орлеане. Она робко протянула ее Скарамучче. — Вы… вы можете расписаться за Чайльда? — осторожно спросила она. — Просто, знаете, я не пропускаю ни одного концерта, и зачастую он не остаётся после него… а мне так хотелось бы получить ваши автографы! Так вы можете? Скарамучча присвистнул. — Эй, откуда у тебя эта фотка? Я не видел ее по меньшей мере года четыре. — Эта? Это… я нашла ее в вашем твиттере. И распечатала. Она очень мне нравится, на самом деле. — Раз нравится, — Скарамучча быстрым движением руки поставил свою подпись, а затем оторвал один самоклеющийся стик из большой пачки с копиями подписей Чайльда и приклеил бумажку рядом. — Теперь Чайльд раздает автографы только так. Извини, он, похоже, очень занят своими делами. Пусть последняя реплика прозвучала не без привычных сарказма и иронии, девчонка заметно поникла. Она тихо его поблагодарила и ушла обратно к своей подружке за углом. За ней выстроилась целая очередь, состоящая из самых разных девушек с компаниями друзей, парочками и подружками, с которыми они шли под руку прямо до его стола. Вопреки всем опасениям, бо́льшая часть толпы оценила идею с наклейками-автографами Чайльда, и только самая малая часть была готова устроить настоящий скандал прямо здесь. Скарамучча надеялся, что они не растеряют аудиторию из-за внезапных приступов слабостей Чайльда.