звон в ушах (-тиннитус)

После недели постоянной бессонницы даже наполненный весельем, криками и излишней для уставшего тела активностью день не помогает быстро уснуть. Субин, изрядно вымотанный с самого утра, ворочается в постели под тихое сопение остальных и не знает, куда себя деть: тонкий матрас кажется совсем неудобным, Кай слева от него пару раз пинает его ногой, когда переворачивается в очередной раз, а Тэхён с обратной стороны то и дело норовит его обнять. Субину душно и некомфортно, да и навязчивая паранойя о камерах не покидает. Но их выключили при них буквально пару часов назад, и красные огоньки больше не мигали. Он только почувствовал, как глаза, наконец, стали закрываться, и провалился в дрему: мысли отступали, им на смену пришла размытая картинка приближающегося сна — еще немного, и получилось бы уснуть. Еще немного, если бы он не испугался резко прижавшегося к нему тела спереди. Тэхён уперся спиной в его грудь, протиснул щиколотку между икр и уткнулся лицом в свою подушку. В полумраке комнаты из-за собственной тени, загораживающей его тело от лунного света, он с трудом видел что-то кроме светлой макушки и серой кофты, но не то к своему сожалению, не то к счастью, отлично чувствовал. Тело Тэхёна оказалось слишком напряжено — он очевидно не спал. Субин бы с легкостью списал этот жест на излишнюю прилипчивость и постоянное желание кого-то обнимать или быть тем, кого обнимают, которого у Тэхёна всегда было хоть отбавляй — он и днем не отставал и всегда либо маячил где-то рядом, либо облеплял его всеми конечностями и молча, взглядом или жестами просил обнять его в ответ, но ночью им редко удавалось поспать в одной комнате. До этого момента лишь единожды в номере отеля, когда Кай засиделся у них с Бомгю, а Субину очень хотелось спать. Он тогда ушел на место Хюнина, и Тэхён давно уже спал, потому узнал о внезапной подмене только утром. И он не мог знать привычек Тэхёна во сне — может, они с Каем всегда так спят? Только сейчас Тэхён не спал. Более того, он притворялся, что спал, хотя мог бы этого не делать, если просто хотел спать в обнимку. В конце концов, в этом не было ничего странного. Но что-то Субину подсказывало, что дело вовсе не в ночных объятиях, и он мог бы снова списать все на уставший из-за активности и бессонницы мозг, а мог бы вовсе не обращать на жесты младшего никакого внимания, если бы только в следующую минуту после того, как он даже не шевельнулся, Тэхён не прижался бы еще ближе. Его задница тесно прижималась к паху, спина — к груди, и Субин с такого расстояния даже чувствовал запах его шампуня и геля для душа. Будь Тэхён чуть повыше, он уткнулся бы в его нос шеей, но так доставал лишь макушкой и все еще прятал лицо в крае подушки, которая осталась лежать на месте. Субин не знал, что предпринять. Единственное, что он понимал — то, как тесно Тэхён прижимался, ему нравилось. Более того, он, возможно, думал об этом раньше — но кто не думал об этом с Тэхёном? Особенно после того, как он признался им всем о том, что для него не имеет значения пол партнера. Так буднично и просто за общим ужином, будто эта информация не была для него значимой, однако горящие уши тогда выдали его волнение, и взгляд — с виду спокойный, но, как только он остановился на Субине, вдруг бегающий. Он тогда не выдержал зрительного контакта, а Субин еще долго пялился. И вроде бисексуальность одногруппника его не волновала сильно, но иногда (когда Тэхён вис на нем, когда брал за руку и проявлял свою милую сторону) его озаряло. С Тэхёном ему бы хотелось попробовать. Ничего больше платонического интереса и способа удовлетворить физиологические потребности, которых в их ситуации не так много: узнаваемость — не всегда хорошо. Наверное, думает он, именно поэтому сейчас в нем нет неприязни, отвращения или неприятия, а есть только зарождающееся желание. Только Тэхён молчит, притворяется спящим, делает вид, будто его действия случайны, а Субину хочется знать, что движет им. Они не пили, Субин не делал ему никаких намеков — пытает судьбу? Для чего? Какой бы странной ситуация не была, он понимает: Тэхён знает, что он не спит, и почти наверняка догадывается, что его попытки притвориться спящим не настолько успешны, как хотелось бы. А еще он понимает, что сзади в унисон сопят еще три человека и, проснись они, ситуация обретет еще более странный характер. Интерес и желание оказываются выше ответственности и страха, но он не спешит активно Тэхёну подыгрывать. На самом деле, он бы с удовольствием сейчас уснул, но вместо этого кладет до этого лежащую на своем боку руку на чужой живот и обнимает. Вроде легонько совсем, как мог бы сделать в любой другой ситуации или как сделал бы во сне, если бы почувствовал, что кто-то его обнимает, и услышал тихий судорожный вдох — игра Тэхёна трескалась по швам с каждой последующей секундой. Он очень комфортно умещался в руках, твердый напряженный живот под ладонью напрягся еще больше — младший застыл каменным изваянием совсем ненадолго, прежде чем не решился скользнуть пальцами по руке Субина, сжать их на запястье, прижать ближе к себе — Субин инстинктивно надавил подушечками на кожу и огладил большим пальцем у солнечного сплетения. Его ладонь обхватывала живот почти полностью. Он часто думал о том, что он — высокий и крупный, а Тэхён — совсем наоборот. По крайней мере, в сравнении с ним. И он любил проводить эти сравнения, потому что в такие моменты младший заинтересованно смотрел на разницу их рук, молча наблюдал, как Субин сжимает в ладони его талию и старательно отводил взгляд, когда кто-то это замечал. Он никогда ничего не говорил по этому поводу, что для него было крайне необычно: Тэхён всегда раздражался, когда кто-то называл его маленьким, но не в такие моменты. Субин об этом никогда не задумывался, а сейчас не может выбросить из головы. Он решает больше ничего не предпринимать — интересно, что Тэхён сделает дальше. Лежит с раскрытой ладонью на чужом животе, и не проходит минуты, прежде чем Тэхён решается действовать. Он медленно, покрепче охватив дрожащей рукой запястье, спускает ее ниже. Субин не смеет ему воспротивиться. Сзади, как в напоминание о том, чем они сейчас занимаются, снова ворочается Кай и случайно бьет его локтем по спине, отчего он непроизвольно дергается. От давления на член, от осознания того, кто прижимается к нему спереди, от тихого вдоха в подушку и дрогнувшей руки, резко остановившейся на пути к паху, он не сдерживается. Чувствует, как становится тверже, как усиливается давление и понимает: Тэхён тоже чувствует. Это логично, потому что он вжимается в него ягодицами, но Субину это до того нравится, что он больше не пытается скрываться. Смешок сам срывается с губ, Тэхён в ответ молчит и лишь поворачивает голову так, что еще сильнее зарывается лицом в подушку. У него, догадывается Субин, уши почти наверняка горят ярко-красным. — Что ты делаешь? — шепчет он, чуть наклонившись вперед. Тэхён крупно вздрагивает и ничего не говорит в ответ, но одним движением опускает его руку к своему паху и накрывает чужую ладонь своей. Сжимает, отчего пальцы Субина крепко обхватывают твердый член, и разница в размерах кружит голову, — Ты хочешь, чтобы я тебе помог? Он ни в коем случае не хочет издеваться, но Тэхён сам молчит и ничего не говорит. Он лишь быстро кивает в ответ и дышит чаще, потирается о Субина задом, не дает убрать руку с члена. Впрочем, Субин и сам не хочет. Но он хочет знать, что же все-таки сподвигло Тэхёна на все с ними происходящее. — Тэхён-а, — тихо зовет он и проводит рукой по твердому члену. Младший едва слышно стонет-скулит в ткань подушки, — Тэхён-а, посмотри на меня, — просит Субин. Его просьба остаётся проигнорированной. Но Тэхён судорожно ловит воздух носом, когда он сжимает пальцы вокруг члена и проводит от головки к мошонке, и толкается снова, стоит Субину остановиться. — Я тебе помогу, но сначала ответь мне, — снова пытается он. Он получает ответ, но не тот, который ожидал: Тэхён отрицательно машет головой и толкается бедрами в поиске ласки, но молчит. Не отвечает не то от смущения, не то из-за-того, что просто не считает нужным. Был ли Субин тем, кого Тэхён действительно хотел, или стал тем, к кому просто можно обратиться за дрочкой? Его это мало волновало. Больше он беспокоился о том, что позади все еще спали одногруппники, а Тэхён от одних лишь прикосновений возбудился так сильно, будто они занимались не петтингом, а полноценным сексом. И Субин соврет, если скажет, что не возбудился тоже. Он сдается. Наверное слишком быстро, если думать о том, что он здесь старший и ему стоило проявить характер и показать, что нужно быть ответственными: дрочить кому-то (и себе — тоже) в комнате, полной людей, там, где со всех сторон на них смотрят камеры (и он все еще буквально молится, чтобы они все были выключены) — опрометчиво. Это неправильно, однако думает он об этом в последнюю очередь. Сейчас он стягивает с чужих бедер спортивные штаны и оставляет их над коленями, обхватывает сухой ладонью твердый член и чуть сжимает в желании услышать больше сдерживаемых стонов и увидеть, как Тэхёна почти трясет от возбуждения. Как он судорожно хватается пальцами за ткань подушки и подмахивает бедрами и, наконец, поворачивает голову. У него широко раскрыты глаза и приоткрыты влажные губы. Субин даже в полумраке комнаты видит, насколько они сейчас яркие, и догадывается: Тэхён их кусал, пока пытался себя сдержать. Тэхёна хочется поцеловать и одновременно с тем поддразнить — младший тянется к его губам, зажмурив глаза, и слепо тычется в подбородок, потому что Субин отворачивается. Не дает себя целовать, но с удовольствием наблюдает за разочарованием на чужом лице, и повторяет вопрос: — Что ты хочешь? — ожидая услышать, как Тэхён в красках или, быть может, поверхностно распишет желаемое: целовать, трогать, помочь достичь пика; но вместо этого слышит: — Хочу тебя, — сказанное так тихо, что он почти наверняка не расслышал бы, если бы в комнате не было так тихо. Тэхён не замолкает, продолжает: — Сделай что-нибудь, пожалуйста? — не то просит, не то спрашивает он. Он выглядит почти жалко со своим влажным взглядом и частыми прерывистыми вдохами, когда Субин медленно дрочит ему и нажимает большим пальцем на чувствительную уздечку. Тэхён не сдерживает стон, Субину хочется исполнить все его желания разом. Но он не движется дальше, спрашивает: — Почему меня? — и ощущает себя почти пьяным. Удивительно, как внезапный порыв Тэхёна сделать глупость лишает его рассудка. Он снова не ждёт ответа, и так же снова забывает о том, кто перед ним. Кан Тэхён — самый честный человек из тех, кого он когда-либо знал. И, если у Кан Тэхёна появляется шанс сказать что-то, что он сказать до этого боялся, он обязательно признается. И сейчас, сдерживая стоны и рукой цепляясь за Субиново плечо, уткнувшись носом в его шею, он пытается сильнее раздвинуть ноги, стягивает с себя штаны и скидывает их с щиколоток, шепчет: — Потому что это ты, — будто ответ очевиден. Субину — нет. Он не понимает смысла, но и не пытается вникнуть: сказанные слова его вполне устраивают. Он обещает себе подумать позже, а сейчас — раздвигающий колени шире и тесно прижимающийся к нему боком Тэхён занимает все его внимание. Он ведет кончиками пальцев по чувствительному члену, щекочет, знает, какой эффект это окажет. Остаётся только наслаждаться тем, как крупно вздрагивают чужие бедра, как Тэхён сначала пытается свести ноги, но тут же раздвигает их только шире, будто опомнившись. Он перекидывает левую ногу через Субина, прижимает его себе — скорее от сильного напряжения, чем из какого бы то ни было желания быть ближе, — и сжимает в тонких пальцах наволочку под головой. Слишком открытый, с задранной до самой груди широкой толстовкой, дальше — полностью обнаженный. Субин даже в самых откровенных фантазиях не мог представить его таким. Тэхён высоко скулит, когда Субин снова обхватывает член ладонью, и тут же себя затыкает. Как напоминание об опасности ситуации кто-то позади сонно мычит, причмокивает губами и снова принимается сопеть. — Тэхён-и, будь тише, — во внезапном порыве быть ласковым Субин себе не отказывает. Он уже с трудом держится на дрожащей руке, но все же шевелит ей и зачесывает длинную челку назад. Тэхён без челки выглядит не меньше, чем произведение искусства, а Субин никогда не был его ценителем, но сейчас по-настоящему любуется. Тэхён красив настолько, что становится мало просто смотреть — его красоту хочется осязать кончиками пальцев, губами, языком. Но Субин не решается его целовать. Не знает, дозволено ли, поэтому ведет сухими губами по щеке и ниже. Продвигается по скулам к шее и ключицам, слышит, как учащается Тэхёново дыхание, как он тихо хнычет, отворачивая голову в сторону. Не смотрит в глаза, даже когда Субин поворачивает его к себе за щеки: жмурится, часто-часто дышит из-за ласкающей его член горячей ладони и хватается обеими руками за шею, прижимая к себе. Субин вжимается носом в кожу его шеи от того, как сильно Тэхён его обнимает. Не смеет жаловаться. От Тэхёна пахнет тем самым родным запахом, который ощущается, когда он близко — обнимает, цепляется за руки, просит прокатить его на спине и утыкается носом в плечо так, что щеку щекочут его волосы. Субин не фанат кинков и фетишей, но, кажется, ловит один такой именно в этот момент. Скорее всего, мозг еще долго будет возвращать его в эту ночь, когда Тэхён снова будет его обнимать (если между ними не появится пресловутой неловкости, которой Субин боится, как огня). — Тэхён-и, — на выдохе говорит он, все еще слегка запутанный происходящим, но наслаждающийся так, что до своего бардака в голове не остаётся времени и сил. Хочется только сказать тысячу слов о том, что он перед собой видит, — Ты меня сейчас с ума сведешь, — признается, — Зачем мы это делаем? — Хён, — он не ждёт от младшего ответа, но получает его. Скулящий звук, мелодично распавшийся по прерываемой сопением тишине комнаты. Он, кажется, и правда скоро лишится рассудка, — Хён, не останавливайся, — уже шепотом умоляюще просит Тэхён. Субин двигает рукой быстрее, не сдержав себя кусает бледную кожу на тонкой шее, судорожно выдыхает от тихого стона в ответ. Ему до невозможности нравится, как дрожат чужие бедра, как Тэхён цепляется ладонями за его плечи и скользит взмокшими пальцами по ткани. Как он сводит колени, когда чувствует, что доходит до пика. Он понимает, что Тэхён близко, когда его бедра начинают трястись сильнее, когда дыхание учащается, когда на смену тишине приходит очередной тонкий скулеж. Кай позади снова вертится в постели, и Субину кажется, что он вот-вот проснется. Еще немного, и их раскроют. Он не представляет, что будет, если их увидят. Потому что такой Тэхён — зажмурившийся, с задранной до груди кофтой, с расставленными в стороны коленями и пытающийся прижаться к нему так сильно, будто хочет слиться с ним воедино — ужасно звучит, но ему так нравится. Тэхён кончает с громким стоном, тут же заглушенным его же ладонью, и пачкает свой живот и руку Субина спермой. Его все еще немного потряхивает, он вся еще прикрывает свой рот и жмурит глаза. Субину бы по классике жанра резко протрезветь и осознать, что они наделали, начать себя корить и почувствовать неловкость — он только что довел до оргазма участника своей группы, своего младшего, своего друга. Он только что сам возбудился так, что мозг затуманился, но он не смог думать ни о чем, кроме Тэхёна в его руках. Но он не трезвеет и, более того, вовсе не чувствует ни неловкости, ни стыда. Зато растет интерес: почему именно он, что вселилось во всегда рационального — пусть иногда и излишне ребячливого, но крайне сообразительного и собранного, — Кан Тэхёна, и почему он вдруг решил так его ошарашить. Они — не дети, и могли бы просто поговорить. — Тэхён-и, — зовет он, обтирая руку о собственные штаны. Повезло, что они остались тут всего на одну ночь, а одежда отправится в стирку сразу же, как они вернутся домой. Тэхён ему не отвечает. Он все еще не смотрит на Субина и, кажется, он тот, кто эту неловкость ощущает. Он прерывисто дышит, сводит ноги и отворачивает от него лицо, но больше не шевелится. Понимает, наконец, что произошло, будто до этого действовал не он. — Повернись ко мне, — он поднимается на локте и нависает сверху. Почему-то эта ситуация разжигает в нем настоящий интерес и ни капли не отталкивает, — Нам все равно придется об этом поговорить. Тэхён отрицательно мотает головой. — Не придется, если ты не будешь, — он бормочет. Тэхён никогда не бормочет. — Если хочешь что-то сказать, говори сейчас, — Субин поворачивает его голову за щеки к себе и не может сдержать улыбку: младший все еще жмурится и снова отрицательно машет головой. Его губы забавно выпячиваются от того, что Субин сжимает его лицо своими пальцами. — А я буду, — он с трудом сдерживает желание его поцеловать. — А я не хочу об этом говорить. — Ты не хочешь говорить о том, что ты терся об меня, пока думал, что я сплю, а у тебя стоял? — теперь, когда он говорит об этом вслух, звучит просто ужасно, но это почему-то все равно его не отталкивает. Ему это даже кажется милым (даже если это слово и эта эмоция совершенно сюда не подходит). — Сделай вид, что ничего не было, — Тэхён фыркает. Сложно поверить, что всего две минуты назад он трясся от оргазма и зажимал себе рот рукой, еще сложнее — что он был тем, кто все это начал. — Окей, — соглашается Субин. Не потому, что не хочет докопаться до правды, и не из-за того, что ему это не интересно. Просто сейчас он понимает: до Тэхёна он не достучаться, даже если станет напирать, а тот со временем сам все расскажет. Не ему, так Каю, который не умеет держать язык за зубами и сейчас снова ворочается, будто давно уже проснулся. Ему проблем не надо.