All it's over

Равнодушие губит душу. Любовь уничтожает миры. В позднюю ночь сердце разгоняет кровь, как если бы перед стометровым забегом, а мозг потоком бесформенных и колючих мыслей не давал грезам сбыться хотя бы во сне. Кровать выпрямилась из-под поднявшегося тела. Тело сдавили равнодушием холодного пола, равнодушием темных стен и равнодушием раздражающих ночных огней. Всем было плевать на боль… Нет, не плевать. Они чувствуют себя беспомощными пред измученным разумом девушки и боятся заразиться той же мукой. Робкими шажками девушка приблизилась к двери и с минуту мешкалась, когда скрип досок обдал уши. Удостоверившись, что холм, укрытый одеялом, остался не движим, она покинула комнату. Сузука не спала. Она слышала каждый вдох, падение каждой слезы и немую боль на устах. Она слышала, как девушка прошла на кухню и в темноте на ощупь перебирала приборы. Недолгая тишина. И вдруг лезвия бритвы скользят по барабанным перепонкам от скрежета металла, оставляя тонкую полоску раны. Моа точит нож. Хочется разодрать себя на части, исключить свое существование в этой ветви времени, лишь бы избавиться от этой пытки. Тягучая ненависть ударила в голову. Червовые карты оказались пиковыми. Сузука ненавидит Моа за игру над ее чувствами. В жилах кипит вина за содеянное. Надо бы снизить огонь, но Моа сыпет соль. Откровенно жалкая позиция жертвы ей совсем не идёт. Она мучает себя, измывается над собой, совсем не понимая, что жертва может стать палачом. Моа специально направила корабль в ледяную глыбу, обрекая на гибель и Сузуку. Девушка сжала подушку в желании разорвать все здесь в клочья, дабы заглушить невыносимый скрежет, доносившийся из кухни. Тщетно. Апокалипсис грядет медленно и незаметно. Сузука вскакивает с кровати в какой-то тревоге и тут же хватается за спинку стула, потеряв ориентацию в пространстве. Но скоро черная пелена сошла с глаз и дала девушке продолжить свой путь. Мы ненавидим тех, кого обидели. На столе расположились пять ножей, которые Моа поочерёдно точит, проверяя подушечкой пальца остроту. Она заметила на периферии взгляда только что возникший силуэт, но не сочла нужным это констатировать. Рука постороннего опирается о столешницу в попытке сдержать равновесие из-за переполнения гиблых чувств. Вопрос Сузуки перекрывает визг лезвий: — Что ты делаешь? — Точу ножи. Голос Моа казался спокойным, но холод слов вызвал озноб души у Сузуки. Она перевела взгляд на узоры на полу и пыталась найти в них закономерность или создать свою логику витиеватых линий. Мозг переплетает узлы, пытается соединять фрагменты ломаных и сваливает себя в ад перфекциониста. — Ты это можешь сделать и утром. А сейчас надо поспать. — Я, ты же знаешь, не смогу теперь уснуть. Чем-то надо себя занять, — слова приняли жалобный оттенок и направили свои острые углы на Сузуку. Все существо Моа состоит из этих острых углов и лезвий. Сколько бы ее движения не были мягкими и нежными, столько они нещадно решетили грудь старшей. — Не знаю, что мне может помочь… — отвратительная плаксивость отразилась от стен. — Я тоже не знаю. Нет, Сузука прекрасно знает. Но такая расстановка сил ей совершенно не нравится. Ее характер не позволяет отрекаться от своих идеалов и идти на поводу у чувств Моа. Особенно когда они не взаимны. В голове раздается страшное «Но я же люблю тебя!», заставляя пошатнуться и отступить во тьму зала. Сузука свалилась на диван и закрыла руками лицо, вдавив яблоки глаз поглубже в ямы. Роковой разговор вновь всплывает в черепной коробке. Ах, если бы теми ножами можно было вырезать воспоминания! Она прекрасно понимает, что испытывает Моа по отношению к ней. И всегда это понимала с самого начала, но не находила отклика в своем сердце. Нельзя просто заставить сердце любить. Это как поджигать доски без огнива. Может, Сузука оказалась чрезмерно прямолинейной, но зато была честна с собой и с Моа. Она не желала давать ложные надежды и резко отрезала все попытки Моа достучаться. Может, их слова и действия переходили за грань дружеских и действительно походили на нечто большее, что ослепило и ту и другую своей наивностью. Безвредными и окольными, но не гласными путями Моа помогала понять Сузуке свои чувства. Она поняла их, но Моа после стольких лет надежд не в состоянии принять их. Девушка растила прекрасный сад, чтобы в один прекрасный день его смыло цунами. Сузука же наоборот сочла это за бесценный опыт и была благодарна Моа, но та обсценила все годы из-за своего поражения. Невозможно поверить, что она когда-нибудь полюбит кого-то так же сильно, как её. В такие моменты сваливается огромный ком вины, ведь именно ты разрушил мечты близкого человека. Ненависть к самому себе пропитывается сквозь жилы. Искреннее желание Сузуки было помочь Моа пережить отказ, избавить себя от чувства вины. Как оказалось, единственное утешение для Моа стало обращение к низменным и извращённым чувствам. Без какой-либо любви для старшей это является недопустимым. Возмущение и очередной отказ окончательно выбили ангела любви. Что-то звонкое падает на пол, и мысли уносятся. Вновь в голову лезет тревога. Уши прислушиваются к стуку сердца, нагоняя больше страха, и улавливают тихое бормотание. Знакомые фигуры слов фрагментируются во что-то бессвязное и безумное. По опыту прошлой ошибки, Сузука не спеша встаёт с дивана и бросает взор в сторону кухни. Глаза приняли злобное выражение при виде сидящего тела на полу. Моа качалась из стороны в сторону и что-то протяжно напевала под нос. Вокруг нее расположился хоровод из красных узоров, которые нарушали целостность беспорядочных линий плиток. «The sun is going down…» Горечь подступает к горлу. Хотелось прокричать «Дура!», но Сузука оставила силы для стремительного рывка. Подлетев к девушке, она судорожно вываливает из шкафов кастрюли, от грохота которых Моа жмурится, пускает по ветру заварки, пряности и наконец натыкается на аптечку с просроченными таблетками, антисептиками и бинтом. — Эти ножи не точатся, — досадой произнесла девушка. Сузука склоняется над младшей и выхватывает пытающуюся спрятаться в рукаве руку. Лицо Сузуки принимает ещё более жестокое выражение при виде кровавого сердца на запястье Моа. — Су, почему ты не спишь? — та морщится от вылившегося водопада спирта на рану. Ответом послужила лёгкая улыбка Сузуки. Глаза больше не испепеляли злобой. Они внушали спокойствие, но именно их спокойствие сильнее прожгли рану и вынудили Моа пролить горькие слезы. Белый бинт окрасился в алое клеймо ада. Сузука в объятиях крепче прижимает к себе Моа, вновь давая ложную надежду и вновь их ждут мучения. Когда Бог даровал человеку сердце, люди стали молиться о наступлении завтрашнего дня. Я не хочу, чтобы меня любили.