Вы не танцуете, эпистат?

      Ветер бережно коснулся финиковых пальм и резко кинулся к сикомору, чтобы мягко проскользнуть мимо персеи и, подняв в воздух песок и листья, устремиться прямиком к погрязшему в ночной тьме поселению. Тихо. Слышно пение сверчков. На фоне, где-то далеко, слышались отголоски странного смеха.       Дуновение проникло в помещение, где горела одинокая свеча. Взмах, ещё один — и единственный источник света потух. Запах догорающего тростника заставил хозяина дома поморщиться и цыкнуть. Мужчина отложил стилос и поднялся из-за стола, когда позади защебетала птица. Он развернулся и обнаружил на изножье кровати белоголового сокола, широко взмахивающего крыльями. Пернатый хищно глядел в упор, медленно моргая, но отнюдь не пугал присутствующего. Напротив, глава дома аккуратно свернул кусочек папируса, набросил на свободную руку плотную ткань и пару раз щёлкнул языком. Сокол, мотнув головой и свистнув, мгновенно среагировал, и через секунду мужчина почувствовал вес его тела. Хозяин прикрепил свиток к кольцу на ножке птицы и шагнул из дома.       Приятная прохлада потрепала его за волосы, а луна осветила их и приукрасила блеском аквамариновые глаза. В первую очередь он настороженно осмотрелся и убедился, что вокруг ни души.       Приободрившись фактом, мужчина вышел на пустырь, проговорил птице, будто та могла разговаривать: «Не подведи, Хорус», и пустил её в небо. Он долго наблюдал за тем, как сокол скрывается в тени глубокого синего неба, присыпанного звёздными фигурами.       — Амен?..       Тизиан ровно предстал перед ним и склонил голову в приветствии. Амен кивнул в ответ, и тот продолжил:       — Движение набирает обороты. — Тот сравнялся с шагом мужчины, и они направились к выходу из поселения. На нечитаемом лице эпистата заиграли желваки. Командующий выдержал долгую паузу, прежде чем задать вопрос:       — А что Ёран?       — Сегодня не видел. Должно быть, он уже в гуще событий.       Ответ не утешил, а только вызвал раздражение. Не здоровье Ёрана стало причиной дрожи в сжатых до побеления кулаках.       Первым делом сплетающиеся воедино разнотонные голоса и тонкие мелодии растревожили их слух. Пряные запахи яств растревожили рецепторы. Поднявшаяся в честь фестиваля Опет суматоха коснулась каждого, празднество заставило Фивы ликовать, петь и плясать под аккомпанемент рикки и саламийя. Движение разогрело и без того тёплый летний воздух так, что даже сумерки казались жарче самого полудня.       Эпистат прищурился: весьма беспечно со стороны жителей устраивать празднества, когда Фивы день за днём всё глубже погружались в омут хвори. Пусть жители и развернули палатки рядом с их поселением, но от этого спокойней не стало.       Нос тронул сладкий запах лилий и ромашек. Амен глубоко задышал, раз за разом втягивая множество запахов. Ему нравилось. Он был увлечён ароматными маслами, и только один не оставил его равнодушным.       Мужчина помнил. Шея, руки и ключицы пропахли дикими ягодами и мятой — запах одурманил его. Заставил глубоко вдыхать. Чувствовать, как ползущий по телу жар вырывается наружу против его воли. Прижиматься, стремясь раствориться. Непристойно касаться губами, скользить неслушающимися руками…       Это безумие.       Он отогнал от себя очередной порыв, зажмурившись и широко открыв веки. Напрягся, попытался сосредоточиться на деле: патрулировать праздник, следить за поселением. Ночь — время произвола шезму.       Эпистат взглянул на перевязанную руку и нахмурился. Это ведь не могла быть?.. Запутанный клуб мыслей раз за разом приводил его к воспоминаниям о той ночи. Шезму были как на ладони — им удалось скрыться только благодаря незнакомцу с красным отсветом глаз под капюшоном, чьи фокусы так и остались тайной.       Но он помнил. Это стройное тело под тканью чёрной накидки. Эти волосы, выбивающиеся из-под маски. Этот запах — ему показалось? Дикие ягоды и мята не могли забиться в ноздри так, что он не смог ощущать никаких других запахов.       Чутьё подводит? Ему действительно показалось? Или же он хотел, чтобы ему показалось?       Амен быстро сокращал расстояние между ними и главным костром, и уже через мгновение до ушей стала доноситься тысяча голосов: смех, пение, дружеские споры и радостные визги детей. Охотник заставил толпу, обогнувшую эпицентр событий, расступиться. До спины донеслись шепотки припугнутых поселенцев, которые не смели перечить Верховному эпистату.       Теплота ритуального костра слегка обожгла лицо. Он собрал круг разношёрстных танцоров, музыкантов, певцов и теснившихся в стороне зрителей, что удовлетворённо хлопали в ладоши и кидали цветочные лепестки, когда кто-то особо смелый демонстрировал чудеса пластики — и они все даже не профессионалы, всего лишь смеха ради. Толпа гудела, когда раз за разом звучали новые мелодии: сочетание дарбуков, флейт, бубнов, арф и глубоких женских голосов переходило от бурного ритма к спокойным ноткам.       Амен резко повернул голову и ехидно улыбнулся — эпистат стал невольным зрителем того, как группа, находившаяся всего в одной с половиной канне от него, качала головами в такт музыке и вела оживлённую беседу. Похоже, его не замечали, а ведь белые одежды и нестандартная внешность, которые выделяли мужчину из толпы, могли его раскрыть по щелчку пальца.       Особой энергией изводился Ливий — точно пускал ядовитыми шутками. Отстранённо держался Рэймсс. Третья фигура умело пряталась от взора эпистата, как лиса от волка.       По телу, словно тысяча скарабеев, пошла мелкая дрожь — ни страх, ни тревога не могли сравниться с этим чуждым для него чувством. Что-то позволило ему зародиться в душе и сцепить шершавыми пальцами глотку.       Липкие объятия. Влажные поцелуи, вкус которых отпечатался на губах.       Клокочущая ревность.       Амен сжал свободный кулак до хруста. То, что в его желание не входила лишь физическая связь, заставляла внутренности дребезжать.       Наконец ему открыли обзор, и мужчина задержал дыхание. Рыжие и красные краски огня отразились на блестящей коже и стали резво играть на угольных волосах, по всей длине осыпанных жемчужными опалами, вплетёнными в золотые цепи. Высеченное из камня лицо с нечитаемым выражением рассматривало танцоров и едва шевелило губами в попытке поддержать разговор — в ответ ему посмеивались и хлопали его обладательницу по плечам — в животе заклокотало. Когда девушка повернула голову в сторону Ливия и токсично шикнула на него, у эпистата отлегло. И как он может об этом вообще думать: она и этот лекарь, Исфет! Сравнивать себя с Ливием — ну и низость.       Эвтида могла одним взглядом и погубить, и соблазнить — возможно, именно такая текучесть её характера пленила всё нутро, тянула душу, выворачивала наизнанку и выплёвывала. Едкий прищур карих глаз не мог не вызвать интерес — он это приметил ещё тогда, когда она в первый раз вышла к поселенцам. Её грациозная фигура оставляла за спиной взгляды, полные щенячьего восторга — только слюни вытирай. И Амен не мог скрывать, что сам начал на неё засматриваться издалека и злобно морщиться, когда рядом оказывались Рэймсс или Ливий.       Длинные ресницы подчёркивал белый цвет с переходом в цвет золота по уголкам. Взгляд, выразительный и дерзкий, быстро перемещался с одного собеседника на другого. Живые изгибы сочных губ, когда она их слегка покусывала в усмешке, пленили глаза эпистата и вдруг заставили забыть, зачем он здесь находится.       И тут она вернула себя к происходящему у костра. Стала покачивать бёдрами. Плотно сидящая на ней юбка слегка открывала аппетитные участки кожи. Она словно и не замечала своё изящество. Амен в тот момент опустил голову и зажмурился, отгоняя самые непристойные мысли, что таились в голове. «Красивая. Гибкая. Непослушная. Чувствительная». «Нет сил терпеть. Хочу. Хочу её».       Он скосился к следующему гостю и задумчиво приподнял бровь. Реммао, выскочив из толпы, склонился к Эвтиде и Рэймссу и что-то строго шепнул. Те тут же выразили недовольство на счастливых лицах и стали тихо возражать. Они приблизились друг к другу так, будто планировали заговор. Эпистат напрягся. Спокойствие затянуло поволокой. Подозрения пошатнули равновесие.       Он шагнул вперёд. Тревога, соблазн, злость, желание — всё сгустилось в тёмные тучи мыслей. Кровь забурлила по нитям вен, сердце бешено заиграло на тонких струнах лиры. Как при таком раскладе он мог ощущать страсть, когда проверять всё дважды — выработанная годами привычка?       Эпистат преодолел дистанцию так быстро, что те и не заметили его появления. Он услышал только отдалённое: «Эпистат…», когда сразу же обратился:       — Что «эпистат»?       Реммао застыл и сразу побелел. Рэймсс, до этого замерший от ужаса, потупился. Неприятный эпистату лекарь бесстрастно наблюдал за происходящим, не принимая в дискуссии никакого участия.       Осталась только Эвтида — мужчина вдохнул знакомый чистый запах диких ягод и мяты и криво улыбнулся. Глаза безумно заблестели. Та не шевелилась, в глазах ни намёка на страх, лишь быстро вздымающаяся грудь выдавала её тревогу.       Птичка боится. Птичка трепещет.       — Я лишь хотел напомнить, что ранним утром мы должны приступить к обучению и…       — Весьма мудро, — ровно сказал Амен, а после заговорил так, словно Эвтиды рядом и не было. — Я видел это подобие рукописей. Однако время не слишком позднее. Но раз уж вы так волнуетесь, учитель, я лично могу сопроводить их к поселению после гуляний.       — В этом совсем нет необходимости, о, господин… — Реммао недоверчиво глянул на эпистата.       — Можете отдыхать, учитель.       Требовательный тон заставил мужчину замолчать. Под кровожадным взором Реммао пришлось отступить спиной назад, словно он опасался хищника, и, когда повисла пауза, Амен мельком глянул на Эвтиду, которая, вспыхнув не то безразличием, не то смущением, резко вернулась к представлению, и он к ней присоединился. Эпистат услышал облегчённый выдох Рэймсса за спиной. Заносчивый лекарь же, не отойдя от девушки ни на шаг, стал одобрительно фыркать в сторону костра, когда очередная танцовщица показывала чудеса па.       Эвтида переминалась с ноги на ногу, и Амен предполагал, что та чувствует: она ценит свободу, и присутствие эпистата, ощущаемое, как если бы ей в макушку дышал разъярённый бык, мало могло её обрадовать. Он самодовольно улыбнулся. Он следует за ней по пятам, перекрывает воздух — он делает всё, чтобы та не пропала из его поля зрения.       Мужчина стал наблюдать за тем, что привело группу к костру. Женщины, мужчины и пары кружились, совершали резкие движения друг к другу, слегка прикасаясь, использовали каждую часть тела, танцуя, как в последний раз. Эпистат отчаянно пытался понять, за кем с вожделением наблюдают мужчины, на кого откровенно пялятся женщины — так и не понял. Его не интересовало происходящее и уж тем более не увлекало.       — Вы не танцуете, эпистат? — вдруг защебетало внизу. Эвтида смеётся над ним — ей что, скучно? Лишний раз хочет судьбу искусить? Девушка не отвечала на пронизывающий до костей взгляд эпистата, она не шелохнулась. Только тронувший её выраженные скулы румянец доказывал, что та испытывает такое же неудобство, как и сам Амен. Те же сомнения.       — Нет, — ответил он, не желая отвечать на насмешливый тон, и вернул взгляд к толпе. Перед ним, как лань, проскочила танцовщица и звякнула золотыми браслетами. Следом до ушей донеслись трели бубна. — Я выше этого.       Он услышал шорох и звон: блеснули серьги с белыми камнями, заплетённые в косы передние локоны хлестнули загорелые плечи Эвы: Амен понял, что та наконец соизволила посмотреть на него. В её голос вплелась обида:       — Конечно: это же не сравнится с танцовщицами во дворце фараона.       — То, что я вижу, даже танцем назвать нельзя.       — Вижу, вы много повидали, гос-по-дин, чтобы судить.       — Нет. Но и люди здесь мало что понимают в искусстве.       Он почувствовал, как Эвтида вскипела, и услышал даже сквозь музыку, как хрустнули её кулаки. Боковым зрением он видел, как та нагло, с нескрываемым презрением вперила в него взгляд. Девушка долго молчала, задумчиво шевелила челюстью.       — Вот как… — вдруг громко констатировала она. После дёрнулась в сторону Ливия и потянула его за руку. — Идём.       Амен резко повернул голову и сдержанно пронаблюдал, как Эвтида тащит удивлённого лекаря к костру и то и дело невнятно ворчит. Ливий же, не воодушевлённый идеей, пытался выдернуть руку, но та вцепилась в него когтями намертво.       Мужчина скрестил руки на груди и недовольно скривился.       Встав в пару, вопреки попыткам лекаря вырваться, они дождались начала следующей мелодии. Бодрый ритм и женский хор положили начало движениям, сначала аккуратным, словно Эвтида присматривалась к незнакомцу, а после стремительно набиравшим весёлый темп. Девушка обвила Ливия телом, не касаясь, и заставила его повернуться к себе. Махнула одной, второй рукой, невесомо проводя ладонями по открытым участкам кожи. Уверенно шевельнулась, заставив украшения, покрывающие белую вуаль открытого бедра, задребезжать и подставиться под мелодию. Ливий, стоило Эвтиде в очередной раз поддаться ему навстречу, вобрал уверенности и полностью отдал себя своей новоиспечённой партнёрше. И эту ухмылку на лице Амен тут же захотел стереть.       Снова то чувство. Тело снова покрыли те же мурашки, когда Ливий нежно обхватил её руки и через пару мгновений оказался позади, чуть ли не вплотную прижимаясь к её спине. Затем его ладонь опустилась на её живот и широко прошлась по оголённому участку — эпистат сжал рукоять кинжала. Он бы вот-вот бросился на него рысью, да вот не при людях.       А затем мужчина против воли представил это: как чувствует жар её тела, как распаляется и горячо выдыхает ей на ухо, совсем как тогда. Он не мог отвести взгляд от струящихся синих тканей, что при каждом взмахе оголяли длинные ноги, закованные в золотые кольца. Он прослыл бы законченным лжецом, если бы сказал, что скрытое под её слишком открытой юбкой не входит в сферу его интересов. То, что служило ей единственной защитой, унесло Амена далеко от намерений патрулировать улицы этой ночью. Эвтиду хотелось закрыть собой, сбросить с себя накидку и спрятать ото всех.       Увидеть её открытой.       Девушка не позволила Ливию зайти далеко. Она крутанулась в его объятиях и под коду медленно отпрянула. Лекарь взмок, не ожидая такой быстрой концовки, и нехотя отошёл, присоединился к своим. На секунду всё стихло, а после толпа загорелась общими аплодисментами. Артисты-любители поклонились зрителям и дали себе минутку отдохнуть.       Но для Эвтиды всё кончено не было.       Она гордо вскинула подбородок и вгрызлась в пустое выражение лица эпистата. Амен приподнял бровь: не видел он в ней столько уверенности с тех самых пор, как та без толики стыда утверждала на пороге своего дома, что воровкой является не она. Он не знал, чем ещё она может его порадовать сегодня и чем взбудоражить мысли, которые не позволят ему сегодня уснуть. Однако ей вновь удалось его шокировать.       Удар дарбука позволил ей дёрнуть бедром в первый такт — звон. Ещё удар — снова звон. Флейта окутала плавные движения её рук вверх. Подол из вуали прикрыл её лицо под пение арфы. Сияние украшений разукрасило карие глаза во все оттенки пламени: жёлтый, красный, оранжевый — от переливания цветов не отвести взгляд, оно просачивалось через ткань и пронзало спину, как кинжалом. Амен, будто под гипнозом, стал наблюдать. Ночное дуновение взъерошило волосы и охладило взмокший торс.       Ветер поднял вуаль Эвтиды и закружил девушку в сольном показательном выступлении. Амен потерял слух, в этот раз слыша только удары барабана и то, как сердце громко гоняет кровь по венам. Не Эвтида двигалась в ритм, а ритм следовал за ней, как ручей. Она наклонила голову вбок и томно прикрыла веки. Затем резко выпрямилась, руки последовали вниз, по глубокому вырезу лифа и соединились тыльной стороной ладоней. Затылок потянулся назад, и девушка приоткрыла рот, чтобы обжечь лёгкие горячим воздухом, и эпистату даже показалось, что она застонала — показалось ли? Проведя параллели с его фантазиями, он сам был готов подхватить звуки, срывающиеся с её губ. Она без скромности изгибалась — Амен представил. Она медленно открывала и закрывала рот — Амен вообразил. Она могла околдовать неприступного охотника, даже не прибегая к магии. И не только его — Амен враждебно цыкнул в сторону мужчин, что дарили ей жадные аплодисменты.       Запястья рывком оторвались друг от друга и легли на живот, вуаль обласкала притягивающие взор бока. Ладони тесно прижались к мокрой коже и заскользили обратно к шее. Нога потянулась вперёд, монисто зазвенело на поясе, поддержав аналогичное дребезжание на макушке. Монетки прикрывали её лоб и приковывали взгляд к вызывающе красивому — слишком красивому — лицу. Голая лодыжка очертила круг и понесла тело вперёд. Вторая позволила Эвтиде цапнуть Амена резким движением бёдер — и внизу живота действительно заныло. Плутовка.       Девушка, выставив ладонь над головой, пластично закружила вокруг своей оси так, что прозрачная материя резко взметнулась в стороны, и вдруг замерла. Талия, как неживая, осталась на месте, а и без того быстро вздымающаяся грудь в этих тонких до тошноты тряпках сосредоточила всё внимание. Её совсем не смущало, как её линии выделялись под текущей, как беспокойная вода, тканью. Она бесстыдно открывала все свои достоинства бурным танцем, посвящённым лишь одному — и Амен это знал.       Ритм дарбуков забился сильнее, флейта зашлась дикими красками, арфа вписала нежные нотки в строки музыкальной поэмы. Эвтида, подражая бурным волнам, описывала воздух бронзовыми трепетными пальцами, поблёскивающими от колец, державших вуаль. Песчаная буря накрыла песок, когда она голыми ступнями вырисовала на нём извилистые русла. Агрессивные поступи ветра всколыхнули костёр, пустив тлеющие угольки к небу, и казалось, что эта девушка подчинила все неумолимые стихии.       Необузданная, непокорная птичка, бьющаяся в клетке. Амен сам не заметил, как стал ухмыляться.       Подвижный темп барабана ударял по спине, как молотком. Быстрее, ещё быстрее. Громче, оглушительно громче. Сильнее, резче. Девушка вплела в традиционный танец каплю безумия. Она запорхала. Ещё раз. Ещё. Глухо задышала, доходя до кульминации, до высшей точки ритма. Эпистат сглотнул, вдохнул воздуха вслед за ней, вообразив, что танцует вместе с ней.       Он хотел потанцевать с ней.       И тут мелодия оборвалась. На него уставилась пара по-лисьи хитрых глаз, одержимо искривших на фоне догорающего костра. Лицо закрыто предплечьями сверху и снизу. Плечи, грудь и талия быстро вздымались. Взмокшие волосы выбились из кос, взъерошенные локоны освещали совсем потемневшее лицо. Взгляд остановился на бёдрах и ноге, выставленных из-под тканей напоказ. Амен прищурился и сделал вид, что его не взбудоражило выступление, что та для него устроила. На самом же деле он был готов похитить её на глазах у Ливия, у Рэймсса и показать, что она только его.       Эвтида не отреагировала на безразличие. Она выпрямилась, приподняла подбородок и гордой птицей зашагала мимо него. Близко, слишком близко: мягкая вуаль задела его шрамы, в нос вновь ударил этот чёртов запах, который только усилился. Можно ведь развернуться, схватить, повесить на плечо и унести! А после почувствовать её. Кожа к коже. Как тогда. Совершить безумное. Но он бы никогда не простил себе такую вольность.       И она сбежала. Амен слышал, как восхищённо расступается толпа и шепчется. До ушей донеслась мелодия, и он выдержал ровно до того времени, пока она не закончилась. Он не мог больше ждать. Эпистат, как ошалелый, развернулся и шагнул следом с одной-единственной целью: выследить, поймать и съесть.       Поселение опустело, празднество выманило из домов всех до единого, был слышен только стрекот сверчков, людской гул остался позади. Он отчаянно искал Эву, но та словно рассыпалась в дымку и исчезла. В голову закрались недобрые догадки.       Шум в одном из поворотов заставил его отвлечься. Он резко повернул голову, злобно оскалился и широким шагом направился туда: криков не слышно, но даже без этого картина разбудила в нём неистовую ярость. Одна из представших перед ним девушек хныкала и пряталась за спину Эвтиды. Та же, дрожа, прожигала взглядом дырку во лбу горбящегося мужчины, который тянул к ним грязные руки. Ладонь крепко ухватилась за вуаль девушки и оборвала кольцо на предплечье, и Эвтида отскочила вместе с той, кого она так отчаянно пыталась защитить. Они прижались к стене, и Эва занесла руку над лицом мужчины, отвесила ему пощёчину и оттолкнула от себя. Они хотели убежать, уже рванули прочь, но пьянь вцепилась в талию тут же закричавшей девчонки и потянула на себя, оттягивая её от Эвтиды.       Именно в тот момент мужчину ухватили за шкирку и отшвырнули, как щенка, к противоположной стене. Туша скатилась вниз, кувшины потрескались, повалились друг на друга и в конечном счёте разбились вдребезги. Девушки вздрогнули, уставились на Амена затравленным взглядом. Пострадавшая в большей степени упала в объятия Эвтиды, когда эпистат обратил внимание на руку, где раньше блестело кольцо — из пореза тонкой струйкой текла кровь.       Он сам того не заметил, как тёмный отсвет затопил радужку и понёс его к пьянице, который пытался подняться. Амен обнажил кинжал, встал над мужчиной широкой скалой и зарычал:       — Жить, значит, надоело?       Ему ничего не ответили. Тогда он подошёл ещё ближе. Так, что того задавила страшная тень. Эпистата сбило презрением, тело подогрела злоба, желание совершить самосуд. Пьяница продолжал невнятно вытягивать слова. Он, обнажив стиснутые зубы, как клыки, крепче сжал кинжал, прежде чем совершить непоправимое.       — Господин!       Амен застыл, повернул голову и предостерегающе фыркнул. Эвтида, держа за собой девушку, осторожно подкралась к нему, но не решалась подойти вплотную. «Испугалась», — с досадой заключил он. Ещё чуть-чуть, и она бы даже не взглянула на него без страха, стала бы избегать и не подпускать к себе. Это пугало больше, чем подозрения в её сторону. Это бы сломало ему кости.       Действительно боялась. Но только его. В ней было столько всего неподдающегося объяснению, что Амен начинал сомневаться, какая же Эва настоящая, какая — его? Она бросается на помощь, не думая о себе, попадает во всякие передряги, не страшась пораниться, но боится его — Верховного эпистата. Какая же глупая…       Он ещё раз глянул на мужчину, припугнул его собачьим оскалом и наконец почтил девушек своим вниманием. Эвтида облегчённо выдохнула.       — Видимо, мне не нужно объяснять, что в такой час…       — Я направлялась домой, — его перебили, — и увидела, что к Сануре… прилипла эта мерзость.       Амен смерил Эвтиду туманным взором с ног до головы. Всё из-за чёртова оборванного кольца: теперь изящная вуаль, что ранее кружилась вместе с хозяйкой, висела на руке девушки и плелась за её босыми пятками, собирая песок и мелкие камешки. Кровь запеклась — порез неглубокий, эпистату не стоило так реагировать, но что-то звериное, неудержимое овладело им в одну секунду.       Разве беспокойство может привести к ярости?       Ему хотелось озвучить свои мысли, поинтересоваться, как она, однако вместо этого Амен надменно прыснул и на секунду отвёл сумеречный взгляд со словами:       — И почему я не удивлён?.. — Эвтида не успела ничего съязвить, когда он обратился к Сануре: — Мы проводим тебя до дома. А затем отведу тебя.       — Я сама могу дойти, — тихо заявила девушка, но, осознав, что в споре бессильна, ненадолго замолчала, всем своим видом выражая протест. Когда Амен, передав мужчину в руки проходящего мимо охотника, попросил Сануру показать дорогу, он краем уха услышал то, что пчелиными жалами впилось ему в голову: «Ты забыл…»       К счастью, Сануру удалось спровадить быстрее, чем ожидалось. Она несколько раз согнулась в поклоне и с неприкрываемой заинтересованностью проводила их маленькими глазками за угол, словно хотела стать свидетельницей чего-то, о чём можно было бы посплетничать на рынке.       Тишина пути давила на макушки — размеренные шаги Амена и семенящие Эвтиды оставляли за собой предвкушение грядущего разговора, если, конечно, один из них возьмёт слово первым. Эпистат нарочно одёргивал себя и замедлялся, чтобы девушка могла перевести дух. Он отказывался верить в то, что его истинным намерением было отсрочить неизбежное. От самой мысли о моменте, сорвавшем ему крышу, тело окутывало вожделением. Он точно спятил.       Амен раздражённо пожал плечами, и Эвтида заговорила первой. Увы, та произнесла совсем не то, чего он ожидал:       — Господин? — Эпистат обернулся. — Мы пришли.       Он скрипнул зубами. Мужчина почти прошёл мимо нужного дома, забылся. Ему показалось, Эвтида заметила его смущение, чего не хотелось бы.       В обычной ситуации она бы просто проигнорировала его и поскорее спряталась в доме — так чего же Эва ждёт? Почему сегодня она с неохотой скалит зубы, говорит тихо? Осторожничает, как воробушек? Личность раскололась на ту Эвтиду, что стояла перед ним сейчас, и ту, которая несколькими мгновениями ранее разжигала своей гордостью нутро Амена и вскрывала его клетку эмоций когтями.       Они долго молчали, всматривались друг в друга так, словно видели впервые. Луна возвысилась над городом, и её свет тронул оголённые плечи девушки. Ветер пошевелил локоны, Эвтида поморщилась и поспешила убрать выбившуюся прядь за ухо — зазвенело монисто. Снова этот аромат — Амен втянул этот чарующий запах всей грудью. Он чувствовал себя бесконечно глупо. Не из-за тишины, о, нет. Эпистат не удержал взора от обнажённых частей её тела: от длинных ног до живота, груди, шеи… — ровно как и не увидел, что Эва вопросительно на него смотрит.       Он держит эту муку слишком долго. Хотелось взять, быстро оказаться сверху. Подчинить. Сделать своей. Амен не смутился, когда оказался пойман, но он не смог скрыть напрягшееся тело, как для броска вперёд.       — Твой танец… — прервал их он на полувыдохе, — что ты хотела доказать, танцуя с Ливием?       Та нервно сглотнула. Дала молчок, словно слова застряли в глотке, вызвав очередное удивление эпистата. Она хорошенько думала над ответом, а после ухмыльнулась:       — Вас это нервирует, господин?       «Ты даже не представляешь как», — в первую очередь подумал Амен. Он прищурился, а после медленно оттеснил её к стене. Девушка не сопротивлялась, но вся её смелость тут же сошла на нет. Он только и видел, как её светлые глаза окрасились в тёмный цвет под его исполинской тенью. Он выставил руку вперёд, опёрся о холодный камень и прошипел:       — Хотела позлить? У тебя получилось.       И тут она впервые впала в ступор, не зная, что ответить. Она попала в западню.       Он приподнял её подбородок — совсем невесомо, любовно — и чуть улыбнулся.       — Проучила меня. — Это был не вопрос, а констатация факта. Амен мог начать угрожать, пользуясь своим высоким положением, как обычно, и у неё появилась бы возможность вступить с ним в баталию, но спокойный тон и приподнятые уголки губ ввели её в смятение. Эпистат решил переключить внимание и указал на порез. — Нужно обработать.       — В этом нет необходимости — просто царапина.       — Не ты ли мне говорила, что это может привести к инфекции? — прыснул смешком он, а после некогда бархатный голос приобрёл мрачный оттенок. — Идём, отплачу заботой за заботу.       Она следила за уходящими шагами ещё некоторое время, но перечить не стала. Всего миг отделял их от дома Амена, а казалось, что целая вечность. Пресекая выворачивающую наизнанку жажду близости, он не задумывал ничего плохого, не думал совершать что-либо против воли девушки, но как сдержать круговерть эмоций, если речь заходит о ней?       Он же сам позвал её, Исфет! Теперь приходится пожинать плоды своего безрассудства.       Дверь впустила внутрь сквозняк, и Амен поспешил её захлопнуть, потому как Эвтида сразу поёжилась. И снова неоднозначные образы ловушки. И всё же не было похоже, что девушка боялась. Или же она притворялась.       Эпистат пересёк комнату и, стянув накидку и кинув быстрое: «Садись», вернулся к ней. Эва села на стул, стараясь не слишком увлекаться баночками и кусками папируса на столе — мужчина вспомнил, как прижал девушку в её собственном доме и как грубо с ней обошёлся, и сердце укололо чувством вины. Подозрения всё ещё окутывали его, но он уже обречённо провалился вглубь момента, ничего не видя перед собой, кроме неё.       Он обмакнул ткань спиртом и склонился к Эвтиде. Она бы и сама не смела дёрнуться, но Амен крепко, но не причиняя боли, придержал её за другое плечо, тем самым перекрывая пути отхода. Девушка не осталась равнодушной — её уши окрасились пунцовым. Она так рьяно старалась сохранить остатки невозмутимости, что смешно.       — Значит, я был прав: ты хотела, чтобы я на тебя смотрел? — разбавил безмолвие он издевательским тоном.       — Я хотела потанцевать, — чуть погодя ответила та. — Или это тоже запрещено? Впрочем, если это потешит ваше самолюбие… ой!       Она вздрогнула, когда ткань соприкоснулась с её кожей. Амен, не отреагировав, продолжил заботливо прижимать обрывок.       — Я не забыл. То, что было между нами.       Эвтида пожала губу и отвела смущённый взгляд. Он повязал чистую ткань поверх царапины и затянул её в узел. Однако отстраняться он не спешил. Вместо этого его рука потянулась вверх, к шее.       — Хочешь забыть? — прошептал он, уже внаглую нависая над ней.       — Не хочу.       — Тогда посмотри на меня, — чуть мягче сказал он.       Стены заиграли искорками зажжённой свечи. Пара поняла, что окончательно и бесповоротно пропала. Амен не сдержался, осторожно, на пробу, прильнул к её губам, и девушка встревоженно выдохнула и прикрыла глаза. «Боишься?» — прошептал он, на секунду отрываясь от дрожащих губ. Провёл языком и добавил: «Я не сделаю больно».       Эва сконфуженно оглядела его, когда Амен увлёк Эвтиду к постели: та плюхнулась сверху и сразу же отползла, а тот тут же навис над ней. Свечение факелов снаружи нашли отражение в белых волосах и засверкавших от возбуждения глазах. Он не желал торопиться, не желал срываться и тут же яростно сжимать тонкую талию и брать, вынуждая её выкрикивать его имя. Страсть требовала другого. Она предпочла, чтобы Эва шептала ему на ухо, делилась, как ей до дрожи приятно, и тихо постанывала, двигаясь навстречу.       Комнату окутал аромат ягод и мяты. Амен поспешил ощутить и запах кожи, чутко прижавшись носом под подбородком девушки. Шумно вдохнув, он вжался в шею и, слегка проведя языком, одарил её мокрым поцелуем. Эвтида тронула дрожащими руками его предплечья, вынуждая эпистата остановиться и опечаленно на неё глянуть.       — И всё же боишься.       Тыльная сторона ладони прикоснулась к щеке, пальцы убрали упавшую на лицо прядь и коснулись закрытых губ. Амен безмолвно восхитился: стоило девушке оказаться под ним, её очертания тут же сменили свои краски. Раскинутые в стороны ноги, сжимающие его запястья руки, быстро вздымающаяся грудь и опасно открытая шея — они не могли не пленить его взор. А эти милые ямочки на щеках, россыпь золота в уголках глаз и манящие губы совершенно бесстыдно дразнили, подталкивали к ним приникнуть, расцеловать каждый участок её великолепного тела. Открытые бёдра, которыми он так восхищался, теперь были как на ладони, и он мог вдоволь насладиться их округлостью. Белая вуаль и голубые ткани едва прикрывали её талию и отрезок посередине, и эпистат, обдумав хорошенько, подумал о том, что не хотел бы их срывать. Он хотел видеть её в тканях, цвет которых так ей шёл: невинность, чистота и необъятные небеса.       — В тот раз ты была смелее, — снова слегка улыбнулся он и сразу же сменил тон на снисходительный. — Я не хочу заставлять тебя.       И, когда он пытался отстраниться, его неожиданно дёрнули за руку. Амен повернул голову и заметил, как Эвтида, шевельнув губами, попросила не останавливаться. В ней было столько решимости и непоколебимости во время исполнения танца, что сейчас её поведение в очередной раз ввело в заблуждение. Её согласие было как бальзам на душу. Чувство вины вмиг покинуло голову.       Он вернулся в позу и, ещё раз глянув на Эвтиду и убедившись, что она не передумала, позволил рукам мазнуть по очерку её талии и смело обхватить целиком — кожа успела остыть и теперь млела под горячими ладонями мужчины. Пальцы понесло вверх, и они ухватились за кончик узла топа. Он кинул вопросительный взгляд на Эву, что сама с замиранием сердца следила за его бережными, как прикосновение потоков ветра, движениями. Она сладко провела пальцем по нижней губе — жест ответил сам за себя. Амен потянул за узелок и после освободил девушку, потянув струящиеся части в стороны с неподдельным удовольствием, что открыли эпистату дивный вид, который он желал лицезреть ещё с их первого поцелуя. Ладони ласково прошлись по груди, затем одна из них двинулась к лицу и провела большим пальцем по губам. Опустил на шею и огладил, нажимая пальцами. Он прижался к ней теснее, позволяя почувствовать степень его нетерпеливости и показывая, что пути назад уже не будет — она сделала свой выбор.       Шершавые подушечки пальцев оставили следы на сосках и выбили из Эвтиды едва слышимое мычание, после чего Амен ещё несколько раз повторил движение и затем нежно смял их между фалангами и покрутил, и ему удалось вынудить девушку зажать рот рукой и шёпотом застонать.       Он склонился к её уху и, лизнув раковину, вожделенно прошептал:       — Чувствительная.       Рука прокралась к бедру, что следом напряглось под сильной хваткой, и закинула его на бедро мужчины. Дальше — к юбке, под которую наглым образом пробралась в следующее мгновение. Ногти зацепили крепко затянутые узелки на боках. Эпистат позволил себе сжать маленькое под большими руками тело чуть сильнее. Он одарил её россыпью поцелуев на покрасневших щеках, опухших губах, на истерзанную отметинами шею. Эва бесстрашно потянула ладони к его голове и прижалась к нему в горячем поцелуе. Амену пришлось переключить внимание руки под юбкой, выставить её возле головы Эвтиды, чтобы не упасть. Кожей он тесно ощутил прикосновение холодной груди, и он, совсем теряя рассудок, с каплей грубости углубил поцелуй. Его язык медленно тёрся о её, а затем нарастил движение, превращая нежную ласку в обряд подчинения. Девушка громко задышала. Она не была против.       Эвтида ничего не возразила и тогда, когда он выпрямился и его пальцы вернулись под юбку и широко провели по внутренней стороне бедра — девушка смутилась и вся сжалась.       Перед тем как приступить, он щедро облизал два пальца, не спуская дикий взгляд, и опустил их. Провёл между складок, размазал выступившую влагу и заскользил по точке удовольствия. Эва откинула голову и с хрипом выдохнула, а Амен задвигал быстрее, пока девушка не начала откровенно постанывать и царапать его запястья. Мгновения отделяли её от желанного. Эпистату тоже было трудно сдерживать себя, но он не хотел торопиться, чтобы Эва привыкла к его присутствию и чтобы её страх обратился в прах. Он то ускорялся, то замедлялся, втискивал пальцы грубо, а после нежно проводил, словно извиняясь за вольность. Не смея больше терпеть, он свободной рукой тронул себя через одежду и хмыкнул. Погладил себя по длине и прикрыл глаза. Когда же открыл, обнаружил, что взор девушки залило истомой.       Она почти вскрикнула, пальцы остановились. Эва стала разочарованно повторять: «Не останавливайся», и, вняв просьбе, мужчина мокрыми фалангами спустился ниже и вошёл в неё. Она свела брови у переносицы и шире открыла рот в немом стоне. Амен с наслаждением всматривался в каждую линию лица, в каждый очерк, подмечая, что она в конце концов вот-вот станет его. Его Эвой. Мужчина от одной только мысли громко задышал ртом, преисполненный удовольствия, и продолжил себя ласкать.       Пальцы неспешно входили глубже и глубже, подготавливая её к последнему этапу их близости, и казалось, что та вот-вот придёт к блаженству первой. Эпистат сделал совсем не приятное предположение и, ревниво повернув пальцами, спросил прямо:       — Я у тебя не первый?       Она сглотнула, когда фаланги вошли на всю длину, и помотала головой. Амен на секунду обескураженно остановился, но отреагировал спокойно. Что было, то было — нет смысла показывать свой характер. Не сейчас, не в такой важный момент. Он не хотел её пугать и смущать вопросами. Он даже не хотел знать, какой мерзавец опередил его!       Он пару раз шевельнул пальцами и замер. Вытащил их, приставил к своим губам и показательно облизал. Эвтида наблюдала за ним с долей смущения, которую перевешивала львиная доля голода. Взгляд её зацепил прекрасно сложенный торс, и она не удержалась, чтобы огладить его руками, каждый неровный контур — Амен оценил этот жест, блаженно выдохнул.       Эпистат стянул с себя пояс и скинул штаны. Принял позу и раздражённо откинул в сторону мешающуюся ткань юбки, прикрывающую главное. Он поймал на себе испуганный взгляд Эвтиды.       — Я не смогу, — заскулила она, не отводя взгляда с того, что ниже живота.       Амена одолело угрызение совести — поторопился. Чтобы успокоить девушку, он вновь свесился над ней и коротко поцеловал в губы. Затем закрыл глаза и прикоснулся лбом ко лбу, горячо простонав:       — Хочу скорее почувствовать тебя. Хочу тебя всем телом и душой. Хочу слиться в единое целое.       Он хотел заняться любовью. Девушку и без того тронуло его заявление, и, когда эпистат открыл глаза и немного отстранился, увидел, как тревожные морщинки разгладились. С чуть удивлённым взглядом Эвтида хлопала ресницами и не знала, что ответить. В очередной раз. В глазах мелькнуло сомнение, но улетучилось быстро.       Больше она не сопротивлялась.       Амен приставил головку и, размазав смазку, осторожно вошёл. Стенки плотно обхватили его, и он зажмурился, ощущая себя скованным цепями. Эвтида слишком его сжала, поэтому мужчина посмотрел на неё и узрел, что та стиснула зубы. Тогда он успокаивающе погладил её по волосам, ласково перебрал локоны. Она открыла глаза и робко глянула на него исподлобья. Он постарался сгладить черты серьёзного лица, и это подействовало. Эва согласно кивнула.       Мужчина вновь плотно прижался к ней. Член скользил, поэтому войти оказалось непросто. И всё же после нескольких попыток со словами: «Пожалуйста, прими меня, Эвтида» — вошёл. Девушка расслабилась всем телом, но не переставала рвано дышать, а когда Амен продвинулся дальше, и вовсе болезненно застонала. Эпистат обнял её и приблизился к уху:       — Тише, моя птичка, тише. Это пройдёт.       Она обняла его в ответ и царапнула спину ногтями, когда тот стал медленно двигаться всё дальше и дальше. Девушка моментами всё же сжимала его, но не так сильно, как в первый раз. Эвтида вняла его просьбе, приняла его частично, а затем и всего. Амен остановился, чтобы она привыкла к размеру, и требовательно поцеловал её, освобождая внутреннего зверя. Она поддалась порыву и перехватила поцелуй в своё владение. «Ещё», — зашипела она в блестящие от слюны губы, и эпистат оставил её и выпрямился.       Он подхватил её под одно колено, а голень расположил на своем плече, и стал двигаться в умеренном темпе, не торопясь, наполняя комнату пошлыми длинными звуками их соития. Её то медленно, то быстро кидало макушкой к подушкам и обратно, возило по смятым простыням, серьги дребезжали, украшения сыпались на постель, частые вздохи наполняли комнату горячим воздухом. Когда Амен ускорился, утробно порыкивая, девушка впервые свободно простонала на очередном толчке. Сладострастный вскрик пробежал по позвонку мурашками, и, сам того не заметив, эпистат совершил резкий рывок, вырвав ещё один непотребный звук с губ Эвы. Ещё и ещё. Ему было мало.       Их стоны, их рычание и вскрики объединились в одну чудесную мелодию. Они растаяли в неге удовольствия, впали в забвение, отдались безумию. Амен с восторгом отзывался на крики Эвтиды, а Эвтида отвечала на низкие стоны Амена.       Птичья ловушка хлопнула, теперь она вся его. Его непокорная.       Мужчина, не останавливаясь, в порыве страсти содрал с неё топ, а после сжал голень и прикоснулся к ней губами, жмурясь и постанывая. На толчках он тянул её на себя, входя глубоко, сильно и резко, как ему хотелось давно. Как хотелось и ей: кричать, отдаваться полностью, смотреть глаза в глаза и чувствовать приятный трепет, обволакивающий низ живота.       Ещё толчки. Ещё звуки. Больше страсти, больше чувств. Они потеряли счёт времени. Ведь, когда Эвтида выкрикнула:       — Амен!       Весь мир рухнул перед глазами. Девушка растянуто застонала в полный голос и вся изогнулась. Мужчина, не теряя времени, потянул её на себя, чтобы она оказалась к нему лицом. Она обнимала его за плечи, прижималась холодной грудью, горячими руками, тёплыми щеками, а он в ответ стискивал её тело, проводил пальцами по её спине, как если бы играл на флейте, оставлял за собой дорожку из белых следов и утробно дышал. Не теряя темп, стал коротко толкаться, шепча на ухо: «Моя птичка…», пока не замер с коротким вскриком, глубоко, насколько мог, не толкнулся и не вжал лоб в её плечо. Взгляд помутился, тела задрожали, громкие, продолжительные стоны становились тише и тише, пока они оба не ослабли.       Пара дышала, как загнанная. Амен сжал в объятиях Эвтиду, потихоньку приходя в себя, а та всё ещё не могла отойти от пульсации. В ушах зазвенело, мутная пелена перед глазами начала рассеиваться, когда он поднял голову. Мужчине удалось оклематься, и он с любовью посмотрел в сонные глаза Эвы.       Они оба друг другу пьяно улыбнулись.       Эва и Амен лежали некоторое время под простынёй: он расположил голову на подушках, она — на его плече. Молчали, гладили друг друга по остывавшим телам. Мужчина наконец осознал, что для него всё это значит, и надеялся, что девушка тоже осознала серьёзность его намерений. Его даже не расстроило, что он поддался слабости, потому что эту ночь он запомнит навсегда. Была бы она шезму, он бы не простил себе своё предательство.       Нежность момента прервал шелест, и пара поглядела в сторону окна. В него стремительно влетел воробушек и уселся на стул. Птица несколько секунд заинтересованно их осматривала, осторожничая, но проявляя отвагу перед людьми.       Амен коротко посмеялся, когда воробей упорхнул обратно, и обратился к Эвтиде:       — Отныне ты так отдаёшься танцу только для меня.