Ace Attorney: Jonathan Joestar

      Если кому-нибудь доводилось хоть раз оказаться в судебном вестибюле, в его памяти навсегда останется тишина этого помещения. Тяжёлая. Вязкая. Пробирающаяся прямо в голову, что та ненароком пустеет от непереносимого напряжения.       Сглотнув, адвокат, сидящий на диване, наконец отложил бумаги в сторону на кофейный столик. Он сцепил руки в замок и поднял глаза на брата, занятого поправлением горчичного платка на шее.       — Ты не волнуешься? — получив в ответ лишь отражение вопросительно поднявшейся брови, Джонатан смятённо увёл взгляд от зеркала. — Всё-таки первое дело. И связано с отцом…       — О чём ты говоришь, ДжоДжо? — совершенно бесстрастно отозвался мистер Брандо, смахивая пылинки с лацканов бардового пиджака. — К чему волноваться, если убийца уже найден?       Джонатан обречённо вздохнул и прикрыл веки, согнувшись, чтобы подпереть лоб руками, поставленными на колени. Слушая ритмичное тиканье часов, что отмеряли минуты до начала заседания, он вспоминал, как ещё несколько месяцев назад ему казалось, словно будущее не таит в себе ничего, кроме света и счастья.       Лето 1888 подходило к концу вместе с отдыхом, который лорд Джостар заботливо, как всякий любящий отец, предоставил сыновьям после завершения их учёбы в университете. В потоке выпускников юридического факультета они сияли, будто две яркие звезды на ночном небе. И не мудрено, что как элитные частные компании, так и сам Скотланд-Ярд, готовы были принять их с распростёртыми объятьями на приличные должности.       Последнее тепло ещё не спешило уступать место осеннему холоду. Но зябкие сквозняки уже проскальзывали в городские переулки и за ворота поместий. Именно на них сперва и списали внезапное недомогание лорда Джостара. Простуда подозрительно долго не отступала, и Джонатан, как сегодняшнее, помнит утро, когда из лондонской больницы пришло письмо с результатами обследования. Помнит бледнеющее от ужаса лицо дворецкого, зачитывающего страшный диагноз. Как сам упал тогда перед постелью отца на колени, обещая, что сделает всё возможное ради его благополучия.       Вопреки первым опасениям положение больного не видилось доктору Пендлтону безнадёжным. Так началась ожесточённая борьба с недугом. Джонатан лично выписал из клиники лучшие лекарства и обеспечил отца самым внимательным уходом прямо в родовом поместье. В силу своей удивительной сентиментальности лорд Джостар отказался от содержания в больнице, желая находиться в этом нелёгком положении дома, в семейном кругу своего собственного сына и воспитанника, которого он принял и вырастил, как родного. Впрочем, доктор рассудил, что это может принести скорее пользу, чем вред, в отличие от стресса в обстановке, лишний раз напоминающей о смертельной угрозе. Помимо этого, в знак уважения к лорду, мистер Пендлтон отправил в поместье свою дочь, которая, едва перешагнув порог юности, помогала папеньке хлопотать о пациентах.       Время шло, и всё-таки, несмотря на все старания, силы медленно покидали больного. По прошествии месяца он почти перестал вставать с кровати, и Джонатан частично перенял на себя обязанности графа. Иной раз даже ему, пусть он и был мужчиной не робкого десятка, было до того невыносимо смотреть на мучения отца, что в глубине души возникало постыдное желание выйти из покоев. И тем более Джонатана поражала стоическая выдержка Эрины Пендлтон: он видел, столкнувшись с нею в коридоре, как покидая спальню лорда после приёма лекарств, она незаметно промакивала глаза платком; в присутствии же пациента с её лица никогда не сходило сочувственное, но исполненное поддержки и надежды выражение.       Учитывая подобные обстоятельства, их с Дио выход на службу несколько откладывался.       Напрасны были мольбы и бесплодны молитвы. День ото дня состояние лорда Джостара ухудшалось, покуда в конце октября душа его во мраке ночи, когда оба сына были подле него, не последовала за смертью в мир иной.       Джонатан вновь набрал полные лёгкие воздуха, и в этот момент заскрипели двери вестибюля. Под конвоем полицейских в него завели немолодого приземистого джентльмена. То был доктор Пендлтон. За ним чинно шла девушка, его дочь. Эрина не знала, куда деть испуганный взгляд, и потому прятала глаза от посторонних. Джонатан тут же подскочил с софы. На секунду он замер, кажется, не ожидав от себя такой реакции, но поборов нерешительность, сделал несколько шагов навстречу своим клиентам.       — Мистер Пендлтон, как вы? — стража отступила назад за спины подсудимых. Джонатан хотел пожать ему руку, но осёкся, когда увидел наручники.       — В порядке, милорд, — уверенно, с присущей ему сердечностью, отозвался доктор. У него было толстоватое лицо, хотя и не совсем заплывшее ещё жиром, и каштановые усы с лёгкой проседью, подстриженные по форме велосипедного руля. — Ради Бога, помогите нам. Понимаю, что других подозреваемых нет. Но клянусь, у меня бы и мысли не закралось сделать нечто подобное.       — Я… Я верю вам. Я сделаю всё, что смогу.       Джонатан наконец взглянул на Эрину, которая не решалась вставить и слова. Он развернулся к ней корпусом и осторожно взял её ладони в свои, сжимая с намерением успокоить, защитить. Сердце у него облилось кровью: она даже не подняла глаз. Джонатан почувствовал её едва заметную попытку одёрнуть руки и нехотя, медленно отпустил их.       — Если бы вы знали, как мы благодарны вам за ваше доверие, — продолжал мистер Пендлтон, сведя брови. — Я признаю свою вину в том, что случилось с вашим отцом, и очень сожалею. Я допустил это, не досмотрел, что непростительно в моей профессии. И я готов понести за это ответственность. Прошу только, спасите Эрину. Освободите мою дочь.       Джонатан медленно кивнул. Двое портье отворили с обратной стороны высокие величественные двери из тёмного дерева, ведущие в зал заседаний. Настало время начинать слушание. По очереди назвали имена сэра Джостара и мистера Брандо, приглашая внутрь.       Присутственная комната уже была полна присяжных. Они переглядывались, шептались, пока адвокат и прокурор расходились по противоположным кафедрам. В зал провели подсудимых, чьё место между сторонами защиты и обвинения представляло собой возвышение навроде амвона. Здесь лица предполагаемых преступников озарял свет, отражённый зеркалами, утверждёнными на паре колонн. Сделано это было с той целью, чтобы солнце могло выявить даже малейшие перемены в чертах ответчиков.       Шептание усиливалось, нарастало, набатом звучало в ушах Джонатана. Как вдруг — внезапно все замолчали. Раздался голос одного из служащих:       — Всем встать! Суд идёт!       В дверном проёме под резной аркой показалась внушающая благоговейный страх фигура того, в чьих руках теперь находилась судьба не только Эрины и доктора Пендлтона, но и, в общем-то, сэра Джостара и мистера Брандо. Не столь необыкновенно было происшествие, которое собрало их здесь, сколь положение фигур на шахматной доске. Убийцами назвали тех, кто, казалось бы, обязан сохранять жизнь. А обвинение выдвинул отнюдь не родной сын погибшего, всего лишь воспитанник, выходец из бедноты, в то время как первый внезапно встал на сторону подозреваемых. Исход этого сражения, так или иначе, должен был оказать серьёзное влияние на репутацию проигравшего.       Все поднялись со своих мест, приветствуя судью. Он кивнул залу в знак ответного приветствия и гордо прошествовал к своему креслу. На голове его не было парика, привычного судейского атрибута, а по мантии с плеч струились волны золотистых кудрей.       Нужно сказать, что Пендлтонам безмерно повезло, раз за их дело взялся именно он. К несчастью для ответчиков, а подчас и истцов, уголовный суд Олд-Бейли имел прямо-таки траги-комическую славу, связанную с настоящими попойками при слушаниях и смертными приговорами, которые выносили присяжные и судьи, успевшие уже опустошить с десяток-другой бутылок вина в совещательной. Роберт Э.О. Спидвагон в этом отношении имел незыблемые принципы. Правосудие должно было вершиться при исключительной трезвости рассудка и сопутствующей ей непредвзятости.       Вслед за ним в залу вошёл священник. Первым он приблизился к мистеру Брандо. Тот, приложив правую ладонь к сердцу, а левую поместив на Библию, с важно поднятой головой церемонно прочёл клятву. Голос его был твёрд, уверен и звучен:       — Я, Дио Брандо, в качестве представителя стороны обвинения клянусь перед Господом в течение процесса, что касается смертоубийства достопочтенного лорда Джорджа Джостара, царствие ему небесное, говорить лишь правду и ничего, кроме правды.       Затем отец Пуччи двинулся к адвокату. Джонатан вздохнул и осторожно прикоснулся к протянутой ему книге.       — Я, Джонатан Джостар, в качестве представителя стороны защиты клянусь перед Господом в течение процесса, что касается смертоубийства достопочтенного лорда Джорджа Джостара, моего родного отца, царствие ему небесное, говорить лишь правду и ничего, кроме правды.       Священник удалился на скамью присяжных. Наконец судья занёс молоток над столом и громким стуком объявил заседание открытым. Он обратил взгляд к документам.       — Что же, сторона обвинения, прошу, изложите суть дела.       — Благодарю, Ваша честь, — даже при поклоне мистер Брандо не терял важного вида. Он подобрал со стола бумаги и, вновь расправив плечи, продолжил. — Сперва я хотел бы обратить внимание суда и всех присяжных на то, что почивший лорд Джостар был достойнейшим членом английского общества, добросовестно исполнял свои гражданские обязанности и всегда готов был помочь страждущим, — вышагивая из стороны в сторону, декламировал он. — Когда семью Брандо постигло несчастье, он взял меня под свою опеку, — обратился мистер Брандо уже напрямую к судье. — Он дал мне крышу над головой, образование и, что важнее всего, любовь. С его прижизненного позволения, я готов назвать его своим вторым отцом. Потому я не мог позволить себе не встать на защиту его чести.       Вдруг от этих слов брата внутри Джонатана нечто хрустнуло, надломилось. А следом всё в груди заволокло стыдливым чувством, неприятно саднящим, — виной. Всё тело адвоката напряглось, он сжал ладони в кулаки.       — Весьма трогательная история, однако не могли бы вы рассказать, что всё-таки произошло?       — Безусловно, Ваша честь. Лорд занемог в начале осени, ему выставили страшный диагноз… Но! — голос мистера Брандо в секунду сделался жёстким, а острый взгляд, обращённый к подсудимым, ясно выразил презрение. — На вскрытии выяснилось, что причиной смерти была не болезнь.       В зале вновь зашептались.       — А что же тогда?       — Позвольте для объяснения этих подробностей вызвать свидетеля.       Удар молотка — и другой служащий выскочил за дверь в комнату, где следовало находиться свидетелям до тех пор, пока они не понадобятся суду. Через пару мгновений служащий вернулся, за ним появился мужчина. Джонатан мог покляться, что почувствовал, как по спине у него пробежал холодный ветерок. За время подготовки к процессу ему уже доводилось видеть этого человека. Пусть это было всего несколько раз, он вызывал у Джонатана — и, кажется, у всех в округе — смутное отторжение. То ли долговязая фигура, то ли серая зелень глаз, напоминающая плесень, пробуждали желание поскорее покинуть его компанию.       Следуя к своему месту — напротив судейского — плавными и быстрыми шагами, свидетель проскользил по всем взглядом с хитрым прищуром. По носу Джонатана погладил еле различимый, но до тошноты сладкий, аромат.       Сейчас мужчина был наряжен в синий жилет, расшитый белыми узорами, на кроваво-красном узле платка закрепился маленький золотой крест, а объёмные рукава рубахи собрались на запястьях высокими синими манжетами.       По всей видимости, на судью свидетель произвёл такое же отталкивающее впечатление, потому как в голос его просочилась небольшая, и всё же робость, когда он попросил того представиться.       Напомаженные губы мужчины растянулись, оскалив два ряда белоснежных зубов. Из уст его полился глубокий низких голос:       — Конечно. Чокколата. Доктор Чокколата.       Слово взял Дио:       — Можете переходить к даче показаний.       — Благодарю. Видите ли, тело лорда Джостара было завещано науке. Процедура вскрытия производилась при студентах университета в исследовательских целях. На ней присутствовал мистер подсудимый и я, доктор Чокколата, как патологоанатом. Умершего разрезали. Однако я обнаружил, что болезнь была вовсе не на терминальной стадии, как было указано в документах. А причиной смерти стало лекарство.       — Да разве такое возможно? — с подозрением спросил судья.       — Конечно возможно, — хохотнул Чокколатта. — Ещё как возможно. Понимаете, такие препараты, как те, что назначили лорду, имеют неприятные побочные эффекты. Потому их и используют лишь в качестве крайней меры, строго соблюдая дозировки, — улыбка, не сходящая с его лица, вызывала мурашки. — Иначе говоря, — развёл он руками, — слово «лекарство» и слово «смерть» для здоровых людей означают одно и то же.       — Таким образом, сторона обвинения заключает, что лорд был отравлен.       — Протестую!       Зал погрузился в недоумённую тишину.       — Что-то не так, ДжоДжо? — процедил мистер Брандо, скрестив руки на груди.       — Сторона защиты, в чём заключается протест?       Всеобщее внимание было приковано к адвокату.       — Но ведь это могло быть ошибкой. С чего вы взяли, что это было намеренное убийство? Доктор мог лишь ошибиться со стадией.       Дио усмехнулся, покачав опущенной головой.       — У подсудимого был мотив. Это не могло быть случайностью.       — Мотив? — оторопев, нахмурился Джонатан.       — Подсудимый знал о том, что лорд Джостар завещал своё тело для исследований. В последнее время так стали делать многие покровители науки. Только многие из них умирают «преждевременно». Потому что больнице, предоставляющей тела университету, полагаются выплаты. А доктор Пендлтон, к тому же, сам преподаёт в нём.       — Кажется, он рассчитывал, что его маленькую «ошибку» никто не заметит, — добавил доктор Чокколата.       Стукнув по столу молотком, судья Спидвагон отклонил протест.       «Но этого недостаточно», — думал Джонатан. Несмотря на то, что все эти факты и впрямь могли вызывать подозрения, он не желал верить в то, что доктор Пендлтон виновен. Однако и подтвердить свою уверенность так, чтобы звучать убедительнее, чем прокурор, ему сейчас было нечем. В памяти его мелькнуло лицо мистера Пендлтона. Лицо Эрины…       — Сторона обвинения, есть ли у вас другие замечания?       — Протестую! Даже если ваша версия реальна, — воскликнул Джонатан, хлопнув по столу рукой, — она касается только мистера Пендлтона! У вас нет доказательств причастности Эрины! Она могла ничего не знать!       Если это единственное, что сейчас в его силах, он должен спасти хотя бы её.       — Тц-тц-тц… В отличие от тебя, ДжоДжо, некоторые готовятся к заседаниям. У стороны обвинения есть улика, — Дио поднял со стола небольшую записную книжку с коричневой обложкой. — Дневник подсудимой!       Джонатан обернулся на Эрину — и увидел, как она вся встрепенулась на мгновение. В глазах её застыл страх.       «Дневник?»       — «Лорд Джостар очень добрый и искренний человек, — начал цитировать Дио, раскрыв книжку на отмеченной закладкой странице. — Думаю, он считает всех людей такими же, и поэтому благосклонен к тем, кто покажется ему честным. Интересно, кто-нибудь пользовался этим с плохими намерениями?»       По залу снова побежал шёпот.       — «Лорду Джостару с каждым днём всё хуже. Боюсь, это даже подозрительно, что лекарства совсем не помогают» — продолжал мистер Брандо. — «Сэр Джонатан так мил... Ох Боже, я краснею, думая о нём...»       Эрина вздохнула — и, Господи, сколько отчаяния было в том вздохе, какой это позор. Она спрятала лицо в ладонях. Тон прокурора был нарочито винящим.       — Сторона обвинения считает верным полагать, что подсудимая знала о плане и, более того, имела свой мотив — обольстить сэра Джонатана в тяжёлое время, выйти замуж и вскоре получить наследство.       «Что за вздор!»       Эрина всхлипнула, почти не слышно, уткнувшись в плечо отца. Джонатан готов был сейчас же перемахнуть через кафедру и броситься к Дио. Лишь бы прекратить её унижение. Но вместе с закипающим в душе негодованием его окутывало гнусное ощущение бессилия. Что можно предпринять, не имея ни одной улики? Когда всё против вас?       Судья уже поднял молоток, чтобы созвать совещание, но не успела его рука опуститься, как из-за дверей послышался шум: ругань и топот. Все обратили взгляды ко входу в ожидании. Кто-то настойчиво пробирался к залу вопреки уговорам охраны. Наконец слова стали разборчивы.       — Сэр! Сэр, послушайте! Вам нельзя туда. Сейчас идёт слушание.       — Потому мне и надо туда, дурачьё! Пустите!       Двери толкнули, и в залу ворвался мужчина в пиджаке набекрень и со стопкой бумаг, вываливающихся из рук. На плече у него повис полицейский, безуспешно стремящийся его остановить.