Погибель

       У жизни есть свойство заканчиваться. Рано или поздно это происходит с каждым. Главнокомандующий был свидетелем сотен и тысяч смертей. Своими глазами видел, как умирали его самые верные подчинённые. Тихо, едва двигаясь, или с криками, дёргаясь в предсмертных муках. Пустые, как будто стеклянные глаза, пена вперемешку с кровью, медленно вытекающая изо рта, неразборчивый лепет. Мёртвые тела всегда изувеченные, жуткие, неподвижные. И если обезображенные не ранами, ожогами, порезами, то всегда смертью. И Главнокомандующий никогда к ним не прикасался. Они давно перестали вызывать отвращение. Лишь страх. Пустые, подёрнутые плёнкой глаза вселяли ужас, тоску в его слабое сердце. Командир всегда боялся смерти. Боли, холода, мёртвых тел. Мысль о прикосновении к чему-то неизбежному, беспощадному, всепоглощающему ужасала. Дрожью пробиралась по всему телу хорька, отдавалась гулкими ударами сердца, дотрагивалась до его рассудка, расплывалась в нём тьмой и паникой. Поэтому Главнокомандующий всегда спешно покидал поле боя. Чуть ли не бегом, спотыкаясь. Не объяснялся перед адъютантом, для которого смерть была обыденностью.

—

       Пули со свистом разрывают воздух. Бьют стёкла, звонко щёлкают по шлему командира, со звоном ударяются о холодную плитку на полу. Главнокомандующий отчаянно игнорирует нарастающие звоном в ушах звуки. Выстрели, крики, собственное сбитое дыхание смешиваются в неясный шум. Он глушит, бьёт по бешено стучащему сердцу. Приказывает бежать, бежать без остановки. Эти звуки командир никогда не слышал так близко. Он продолжает двигаться, однако словно не может вырваться из эпицентра событий. Ноги болят, но слушаются. Главнокомандующий сжимает руки в кулаки так сильно, что костяшки белеют, а ногти до крови впиваются в кожу. Отчаянно кусает губы и на языке знакомый металлический привкус. Боль отрезвляет, пускает по венам адреналин. Заставляет бежать.        Главнокомандующий едва чувствует в себе силы двигаться дальше. Но с каждым новым рывком их словно становится больше. Когда убежит, бессильно повалится в высокую луговую траву. Уснёт и проспит до рассвета. Да. Именно так. Нужно лишь убежать… Спастись из этого кошмара станет настоящим чудом.        Но вдруг происходит непредвиденное. Сначала ощущается как удар в спину. Главнокомандующий вдруг чувствует острую, режущую боль. Она пронзает тело кинжалом, парализует, обжигает. Словно кипяток. Командир вдруг останавливается, опускает взгляд и раскрывает рот в немом вопле. Пуля проходит аккурат посередине грудной клетки. Хорёк будто чувствует, как ломается позвоночник, рвутся внутренние органы. И непонятно, фантомны ли ощущения. Вдруг чувствует как мокнет рубашка. Не пот. Кровь. Пульсируя, покидает тело. Вместе с остатками сил. Она густая, горячая, тёмная. Струя тянется от самой груди через живот и мочит штаны. Стекает на холодный пол вниз по внутренней стороне бёдер, попадает в обувь, пачкает его всего. От зелёной рубашки до белых носков. Ощущается и сзади. Окропляет хвост, пурпурный узор на полах кимоно, сочится сквозь иссиня чёрную ткань и пятном расползается на тёмно-зелёном свитере. Главнокомандующий пошатывается, падает на колени. Больно ударяется коленками о плитку. Она холодная, создаёт контраст с ещё тёплой кровью. Но сейчас это не важно. Грудь разрывает, обжигает, режет болью. Пятном крови она наполняет всё его тело, мысли, чувства. Она невыносима, безжалостна, ненасытна его страданиями.        Но даже боль в груди — это не то, на чём концентрируется Главнокомандующий. Его сознание рвётся на множество маленьких кусочков. Крошится в его руках. Осколки будто ядовиты. Впиваются в ладони и те тоже начинают кровоточить. Это мысленно. Но в сотни раз больнее. Осознание неизбежности смерти — единственное, что пугает его сейчас. Настолько острое и непривычное, что требуют проверить, а не почудилось ли ему?        Командир вглядывается в рубашку, цвет которой тяжело угадать из-за пятна. К горлу подкатывает тошнота. Он зажимает рот ладонью. Всё, что сейчас происходит, реально. Чуда не произошло и он не смог выжить. Нет, не так. Ведь сейчас он жив?        Ноги безвольно лежат на полу. Не слушаются. Не хотят подняться и бежать. Главнокомандующий вдруг вскипает яростью. Ну почему его собственное тело не слушается?! Левой рукой зажимает рану на груди. Не помогает. Кровь струится в щели меж пальцев. Такая густая и немного липкая. Отвратительно, мерзко, больно. Хорёк снова силится подняться, но безрезультатно. Упирается дрожащими руками в пол, хнычет.        Не слышит ничего, кроме своего дыхания, хриплых всхлипов, звона в ушах. Кровь покидает его тело сквозь рваную рану, гулко ударяется о пол. Ритмично капает на плитку. Как тикающие часы. Отсчитывает, сколько же осталось хорьку. Интересно, как много капель успеют покинуть его тело, прежде, чем всё закончится? Главнокомандующий жмурится. Смотреть на кровь не хочется, да и всё равно ничего не видит за пеленой слёз. Они щиплят глаза, стекают к уголкам рта, оставляют влажные дорожки. Командира трясёт. От страха, от боли, от ненависти к собственной безнадёжности. Он почти мёртв. Вот-вот его сердце перестает биться, а грудь вздыматься. Пока может, жадно хватает ртом воздух. Одновременно и потому, что дышать нечем, и потому, что это помогает не зареветь. Так громогласно, душераздирающе, жалобно. Хотя, возможно, у него не хватит сил и на крик. Но думать об этом как-то не хочется. Главнокомандующий прислушивается к сердцу. Ещё бьётся. Ритмичные стуки глушат звон в ушах, звуки, с которыми кровь капает на пол, его собственные всхлипы. Но уже тише, так глухо. Командир вдруг не выдерживает, срывается на крик. Вместо этого — сдавленный хрип. И металлический вкус на языке.        Безвольно падает на левый бок. В лужу собственной крови. Она сохнет, липнет к одежде, стынет. Холодный пол несколько глушит боль, но не может глушить мысли. Главнокомандующий прикрывает глаза, прижимает колени к животу. Руками закрывает рану, но в этом нет смысла. Кровь ощутимо пульсирует, насквозь пропитывая тёмные рукава кимоно. Он и не знал, что её в нём так много… Она словно бесконечна. Заполняет собой всё вокруг и от её металлического запаха душно. Даже на улице. Даже когда лёгкий ветер ворошит мокрую от слёз шерсть на морде. Бриз уносит прочь горькие слёзы, но как хотелось бы, чтобы и панику. Однако, Главнокомандующий внезапно понимает, что в этом нет необходимости. Вдруг становится легко. Печали отступают и всё, что они оставляет после себя — лишь вкус крови во рту и воспоминания о боли. Тяжёлые, полузабытые. Если бы мог, стёр бы их из памяти. Голова пустеет, тело никак не ощущается. Главнокомандующий не пытается пошевелиться. Все, что ниже головы немеет. Боль отступает. Командир шмыгает носом и открывает глаза. Хочет перевернуться на спину, но сил нет. Любуется ночным небом. Оно почти близко. Игриво мерцает сотнями звёзд, хвостами комет. Неподвижное, спокойное. И глядя в него, прямо внутрь освежающей ночной мглы, хочется быть таким же умиротворённым. Будь у Главнокомандующего хоть крупица силы, он бы поднял вверх руки и ощупал небо, зарылся пальцами в мягкую темноту. Но, увы, не может даже думать. А может это и хорошо? О чём сейчас он может думать? Об упущенных возможностях и несбывшихся мечтах? Это в прошлом. Это нужно было ему, когда он ещё был жив. Теперь он хочет лишь раствориться. Не чувствовать, не дышать этим грязным, душным воздухом, коим отчаянно пытается заполнить сейчас свои кровоточащие лёгкие. Он хочет лишь видеть звёздное небо немного ближе. Интересно, почему я никогда не замечал, какое оно красивое?